Как перепрограммировать россиян?

В дискуссиях в сообществе уже всплывали ссылки на материалы об "обнажившейся" наконец в связи с "украинскими делами" политике лингвистического программирования (главным образом, посредством языка Великой отечественной войны и в какой-то части позднесоветского языка). Теперь некогда ЖЖ-блоггер vorewig, в миру фейсбуке Илья Клишин задаётся вопросом: а как же "после Путина" распрограммировать россиян? И видит здесь два выхода.

Познавательно всем!

Теперь уже задним числом из кусочков складывается общая картина. Перед нами пример эффективного долгосрочного лингвистического программирования. И движение «Наши», которое называло себя, если помните, «антифашистским». И георгиевские ленточки в автомобильной грязи. И новые, новые, бесконечные бетонные стелы, пластиковые цветы, пластиковые улыбки, пластиковая память. Не память о войне, настоящая, личная, от которой в дрожь бросает, как дневник Тани Савичевой, который перечитываешь в ночной тиши и вдруг плачешь, а подделка на капище какого-то сомнительного государственного культа. Думаю, пазл сложился осознанно совсем недавно, вряд ли это была изначально хитроумная игра: мол, давайте накачаем культурные коды войны и в нужный момент надавим на эмоциональные болевые точки, тут-то все зайдутся в злобе.

Но так и вышло. И теперь насущный вопрос российской политики: как людей разпрограммировать, перепрограммировать? Я вижу варианта два: 1) бить врага его же оружием и обратить культурные коды Отечественной войны в другую сторону (омоновские «каратели», «фашистские» суды, «ополченцы» оппозиции, несменяемая «хунта» с декоративным парламентом и так далее), но, я боюсь, это контрпродуктивно, потому как сохраняет язык ненависти, выстроенный на очень сильных эмоциях большой войны и большого террора. От него надо скорее все же уходить: во многом за счет создания нового языка для разговоров о войне. Новых привычек. Личных, семейных, частных. Не для публичного пользования, не для первого канала, не для партии «Единая Россия», а для своих детей. «Сейчас я тебе расскажу, как мой прадед погиб под Лодзью. Сгорел в танке. Ты знаешь, в похоронке, которая нашлась в 2005 году, написано, что его схоронили на опушке за старым мостом у мельнице. И я нашел тогда сообщество жителей этого польского поселка и спросил их. И мне ответил какой-то польский парень, ровесник. Сказал, что старый мост давно сгнил. Мельница с войны сильно обветшала. А братская могила все еще стоит на опушке. И с прошлого года, по его инициативе, туда приносят девятого мая алые цветы».