Дневник лейтенанта Горелова. Часть 1. Глава 3.

III

«11 июня. 16.00.  Море – 1 балл.  Облачность – 2 балла. Датские проливы. Сегодня я стоял последнюю вахту вахтенным  офицером. Самое главное. Всё-таки именно меня назначили помощником штурмана. Вахты – 6 через 6 часов. Будь проклят тот день, когда я сел за баранку…, то есть, когда меня угораздило занять третье место в зачёте-конкурсе вахтенных офицеров 18… бригады. Я же всех каплеев , кроме одного, умудрился обойти, дурачок…
Ближайшее время не сулит ничего хорошего. Но, всё по порядку. Успокоимся…
Датские проливы – это плоские зелёные острова и голубые ленты проливов между ними. Сквозь зелёный полог деревьев просматриваются красные черепичные крыши домов посёлков и городов, уютные,  как в сказках Андерсена. Гладкие асфальтовые дороги с разноцветными автомобильчиками. Между островами курсируют красивые, как правило, белые, корабли-паромы. Огромное количество прогулочных яхт. На них – обычные люди, такие же, как мы. Кстати, много симпатичных женщин в купальниках, прямо,  как на севастопольских пляжах. Некоторые яхты специально близко проходят рядом с нами, их пассажиры дружелюбно машут нам руками и фотографируют «Ревностный». Мы отвечаем тем же, хотя замполит бегает по верхней палубе и ходовому, пресекая всякие признаки  наших эмоций. Чекист, и тот спокойнее. Большая часть экипажа сидит по тревоге в боевых постах и ничего этого не видит. Говорят, что в этих проливах немало народу попрыгало за борт, чтобы попасть в западный мир. Я не знаю, кто бы из наших захотел это сделать. Но не мне судить. Чекист свою работу знает. Сегодня он с ходового не сходил. Я пока тоже. У меня была практика: ходил за штурманом, делал вместе с ним его работу, вспоминал училищные знания и навыки в штурманском деле. Было всё, как и ожидалось: интенсивное движение, местами плохая видимость, безответственные местные паромы и т. п. Определять место  корабля в узкости  положено не реже одного раза за десять минут. Мы определялись чаще. Командир  сказал: “Учиться до потери пульса…”  Честно говоря, дело это мне не противно. Четвёрок по штурмании у меня не случалось. Нет, была одна, на четвёртом курсе.
После проливов, по словам командира, буду нести штурманскую вахту самостоятельно.
Да, симпатично здесь. Всё это я уже видел раньше во время курсантских походов вокруг Европы на «Гангуте» и «Смольном», но  и ещё раз это видеть приятно. Красивые мирные картины. Однако, над этой идиллией постоянно летают вертолёты и самолёты НАТО (Дания, ФРГ, Голландия, “нейтральная” Швеция), и датский катер разведки от нас не отстаёт. Неужели наша скромная персона вызывает такое внимание трусливой Европы? Лично меня снимали неоднократно у штурманского пилоруса на мостике. У них, вероятно, целый альбом моих снимков.
К вечеру вышли из проливов и встали на якорь в Ольбек-бухт для заправки от танкера, который предусмотрительно был завёрнут сюда по пути в Союз из Средиземки. Что, Троцкий, вспомнил Ольбек-бухт?»

Ольбек-Бухт
 
Троцкий – это училищное прозвище Горелова, о котором чуть ниже. Именно с Ольбек-бухт был связан случай, произошедший  со старшиной 1 статьи Гореловым во время учебной практики, точнее, произошедший со всей его учебной группой, в связи с которым он теперь и вспомнил о своём училищном прозвище.
Учебный корабль «Смольный» выполнял плавание по маршруту Севастополь – Кронштадт (в Черноморском училище подобные учебные плавания называли «Круиз «Европа справа»). На его борту находились  курсанты третьего курса Киевского политического училища и двух рот четвёртого курса Черноморского училища. Среди них была и рота, в которой учился Горелов.
При проходе через Ла-Манш, в открытом в юридическом смысле море случилось чрезвычайное событие: «Смольный» был обстрелян английским корветом «Амазон». Несколько снарядов легли в дистанции не более сотни метров по носу и за кормой советского военного корабля. Трудно сказать, по какой причине славные британцы «взяли в вилку» вовсе не похожий на учебную цель корабль, но получился небольшой международный скандал. «Смольный» развернулся с курса маршрута и гнал обидчика до английских тервод, подавая гневные сигналы всеми видами связи. По вооружению и скорости перевес был на стороне «Смольного». Уже через несколько минут в воздухе было около десятка натовских самолётов, имитировавших атаки на одинокий советский корабль. Ясно, что командир корабля как мог быстро связался со штабом, отслеживавшим переход. Было получено приказание немедленно прекратить преследование и максимальным ходом уходить в Северное море. Так и было сделано. Британские корабли, посланные на защиту «Амазона», отстали на траверзе Нормандии (позднее «Амазон» наказал бог: англичанин был утоплен аргентинскими самолётами во время Фолклендской войны).
Этот случай привёл к тому, что «Смольный» значительно опередил график движения по маршруту и, чтобы своевременно пройти Датские проливы , встал на якорь в Ольбек-бухт, выждать время.
Нужно было как-то убить вечер и ночь, и начальство решило провести конкурсы радиогазет и боевых листков  среди рот и взводов.
Редактором взводного боевого листка являлся Горелов. Он написал пару статей и заставил курсанта Женю Собченко, имевшего каллиграфический почерк, написать их на бланке, уговорил лучшего графика роты Серёжу Смирнова сделать пару карикатур на злобу дня (утренний «бой» стал центром внимания), добавил пару патриотических рисунков своего производства, и боевой листок был готов.
Редколлегии радиогазеты в роте не существовало. Всем миром решили, что можно просто озвучить статейки из боевого листка, записать на магнитофон пару-тройку интервью возмущённых действиями империалистов граждан-героев прошедшего «боя» и спеть песенку под гитару, ясное дело, из Окуджавы. («Возьмёмся за руки, друзья!»). Мастер этого жанра в роте - Игорь Ковальчук. Так и сделали. О первенстве в конкурсе никто не думал. Соревновались-то с профессионалами, курсантами–политработниками, которые собаку на этих делах съели. Хотелось лишь быстрее сбагрить очередную вводную.
На следующее утро после подъёма флага было объявлено, что первое место среди боевых листков заняло именно творение их 241 класса ЧВВМУ. Сообщения о результатах конкурса радиогазет не последовало. Позднее старшина роты, допущенный к общекорабельным делам, «по секрету» рассказал, что киевская рота радиогазету подготовить просто не успела.
«Чему же эти ребята будут учить нас, когда мы придём на флот?», - такой вопрос был итогом ближайшей обеденной дискуссии. Но ещё до обеда, утром, стоянка «Смольного» закончилась, и курсанты-севастопольцы заступили на вахту. На корабле имелся огромный штурманский класс, оборудованный почти сотней учебных рабочих мест штурманов. На этих местах курсанты несли учебные вахты, полностью выполняя все действия корабельного штурмана. После окончания четырёхчасовой вахты рабочее место сдавалось следующей смене «штурманов». Таким образом киевляне и севастопольцы  поочерёдно сменяли друг друга.
Неоднократно, принимая место корабля на карте от сменявшегося предшественника, Горелов замечал, что невязка , получаемая им после своих первых измерений, бывает слишком уж большой для нормального хода вахты: всякий штурман подтвердит, что невязка в четыре-пять миль при плавании в видимости береговой черты – это многовато. Грешил на неточность своей работы, ведь вахту он принимал у будущих дипломированных штурманов. Именно так: выпускники Киевского Военно-Морского политического училища получали диплом и специальность политработник-штурман. В ЧВВМУ штурманское дело изучали не больше, чем в других  морских командно-инженерных училищах, и штурманского диплома не получали.
В утро съёмки в Ольбек-бухт ситуация была особенная: вахта принималась не непосредственно от предыдущей смены, а заочно, по учебным вахтенным журналам и картам, так как вчера, после внеплановой постановки на якорь, киевляне штурманскую вахту, естественно, никому не сдавали.
Корабль начал съёмку. Какое дело настоящему штурману и вахтенному офицеру до того, что творится в учебном курсантском классе?
Горелов посмотрел точку якорной стоянки на карте, наметил себе пару ориентиров для первого определения и вышел на пилорусную палубу к штурманскому пеленгатору .
«А не дурак ли я?», - вслух сказал себе Горелов известную флотскую идиому, осмотрев берег: судя по карте мыс, у которого стоял «Смольный», должен был быть на западе, а он,  этот мыс, оказался на востоке. Горелов ещё раз подошёл к своему штурманскому месту. Сомнений не было – место стоянки «Смольного» было отмечено предыдущим «штурманом» по другую сторону от мыса и не в Ольбек-бухт вовсе!: то есть ошибка в месте якорной стоянки на карте на вскидку была миль 12. Тогда Горелов снял координаты якорной стоянки из вахтенного журнала и перенёс их на карту: координаты не соответствовали месту ни на карте, ни на местности. Но откуда же тогда начать вести курс «Смольного»?
Горелов довёл ситуацию до соседей-одноклассников, и выяснилось, что и другие с трудом пытаются определиться в местонахождении корабля. Горелов списал координаты из журнала предшественника соседа по классу: тут место также было западнее мыса, но отметка на карте  - восточнее мыса. То же было проделано Гореловым и  ещё за одним штурманским столом. Посмотреть на результаты сбежался весь класс: координаты, записанные горе-штурманом, указывали место корабля точно на мысу, то есть на берегу!
 После этого случая курсанты черноморской роты называли своих киевских коллег политработниками – «минус» штурманами.
С тех пор прошло несколько лет. Горелов стал офицером. Оказалось, что подшучивать над свежими лейтенантами-политработниками было обыкновенным делом на многих кораблях в 17… завойковской бригаде, в том числе на «Разумном». Делали это все, от командира до матроса. Например, Шура Петров как-то раз на запрос корабельного комсомольца (так традиционно называли на флоте секретарей комсомольских организаций) по поводу отличившихся за день, сообщил, что старшина команды минёров  старшина 1 статьи Милованов отлично справился с заправкой реактивных глубинных бомб (РГБ) жидким ракетным топливом.

Любой матрос-первогодок на корабле знал, что РГБ – твёрдотопливные. Поэтому, когда радиоинформация об отличных действиях Милованова была зачитана комсомольцем по корабельной трансляции, ржал весь корабль.
Подкалывали комсомольца Сашу Горошко и на «Ревностном». Особенно усердствовал Гордиенко. Но злых шуток не допускали, так как Горошко был парнем беззлобным,  отзывчивым, а над шутками в свой адрес смеялся вместе со всеми. Кроме того, ценилось искреннее стремление пришедшего в экипаж из береговой части  Горошко научиться нести ходовую вахту вахтенным офицером вопреки желанию замполита держать комсомольца подле себя, исключительно для работы по специальности.  
Ещё раньше Горелов заметил, что  даже начальник второго факультета ЧВВМУ, грозный на всё училище бывший командир пкр  «Ленинград» капитан 1 ранга Юрий Аршакович Гарамов, и тот недолюбливал политработников. Это Горелов знал на собственном опыте. В начале 3-го курса, когда Андрей ещё был комсомольским секретарём, как-то раз во время дежурства по роте он чем-то не угодил суровому начфаку, и Гарамов вызвал его в свой кабинет. После естественной в такой ситуации накачки Юрий Аршакович произнёс такую фразу: «Ты что, думаешь, после выпуска где-нибудь в тёплом местечке на берегу в комсомольцах отсидеться? Да я тебя сгною на самом паршивом корабле в какой-нибудь тьмутаракани!»
Горелов очень этому удивился, поскольку сам иначе как на корабле свою будущую службу не представлял и уже замыслил свою «политическую отставку».
Нет, Горелов не считал систему политорганов бесполезной, а политработников – паразитами, хотя таковое мнение среди части офицеров имело место. Напротив, он был убеждён, что работа с людьми – дело очень важное, требующее наличия профессионалов. Но когда эти профессионалы оказывались несостоятельными даже в собственной специальности, это страшно раздражало лейтенанта, который и сам разбирался в политработе.
 «Звание» Троцкого старшина 1 статьи Горелов заслужил за умение выступать на комсомольских собраниях и вообще на публичных мероприятиях, вроде семинаров по общественным наукам. Ведь исторический Троцкий обладал даром особого красноречия. Кроме того, «Троцким» по традиции называли на 2-м противолодочном факультете ЧВВМУ им. Нахимова наиболее выдающихся «комсомольцев». Именно таким комсомольцем и был на первом и втором курсах училища Андрей Горелов, за что и получил кроме громкой «клички» старшинское звание. Политрабочие вычислили его по личному делу ещё в ходе вступительных экзаменов, поскольку в школе Андрей был заместителем председателя комитета комсомола. По рекомендации замполита факультета Горелова избрали секретарём ротного бюро ВЛКСМ. Это была ошибка, поскольку Горелов был настоящим комсомольцем, воспитанным на книжках Гайдара, Островского и советских фильмах. Даже внешностью он напоминал Даньку из «Неуловимых мстителей». Ещё классный руководитель в выпускной школьной характеристике Горелова поместил многозначительную фразу: «Склонен к максимализму». Такой Паша Корчагин был очень неудобен для обработки в духе застойной политработы, и даже опасен, так как порол правду-матку в глаза любым начальникам и с любых трибун и очень скоро оказался почти диссидентом.
В начале третьего курса случилась история, позволившая разрешить миром назревавший конфликт между незапятнанной совестью юного комсомольца и меркантильными целями мучавшегося с ним замполита факультета капитана 2 ранга Хрипливца, типичного политработника образца 70-х-80-х годов. «Ни шагу в сторону от руководящих документов и указаний начальства» и «Как бы чего не вышло» – эти выражения вполне могли бы считаться принципами работы Хрипливца.
Было начало сентября 197… года. В Севастополе это просто райское время, и некоторые курсанты 23 роты, чьим комсоргом являлся Горелов, проводили время вечерней самоподготовки на соседнем с училищем городском пляже. Благо, попасть на него можно было, переплыв всего 50 метров с училищного пляжа рядом с водной станцией, прямо с учебниками. Разумеется, это считалось нелегальным мероприятием, которое в случае неудачного исхода  могло квалифицироваться как самоволка. Вот и в этот вечер трое курсантов глазели на пляжных девчонок, думая, что готовятся к семинару по политэкономии. На беду в этом же месте оказались около десятка матросов из кадровой роты, прикомандированных к училищу для каких-то тёмных дел. Матросы были ещё и поддамши. По стечению всяких скверных обстоятельств между курсантами и матросами случилась потасовка, окончившаяся  вничью. Несколько матросов побежали в свою роту за подмогой. То же сделали и курсанты. Большая часть курсантов 23 роты с криками «Наших бьют!» бросилась на пляж. Драка возобновилась, и уж тут-то победа с явным преимуществом оказалась на стороне курсантов. Однако массовость побоища привела к обнаружению его дежурным по училищу. Участники драки разбежались, но побитые матросы были выявлены по ссадинам и фингалам. 23 роту построили на плацу, и побитые потерпевшие «опознали» троих «зачинщиков» драки, среди которых оказался и Шура Петров. Дело не шуточное – коллективная драка в самоволке. Пахнет отчислением из училища.
 Комсорг  роты Горелов совершенно добросовестно сидел во время драки в учебном классе и занимался любимым делом - рисовал древние баталии (к семинарам по общественным наукам он никогда не готовился, так как и без подготовки регулярно получал пятёрки). И вдруг – построение и опознание!
Горелов быстро оценил опасность положения: Шуру и двоих его «подельников» турнут из училища, предварительно, как в таких случаях заведено, исключив из комсомола. Мало того, что этих ребят просто жалко, они ещё и удар за всю роту примут.
Значит, сейчас его, комсорга роты, вызовут к начальству и дадут указания исключить «зачинщиков» драки из ВЛКСМ! Действовать надо было быстро, пока не пришёл вызванный из дома по случаю ЧП Косоротов (так называли своего замполита курсанты факультета за своеобразную мимику при разговоре и с намёком на образ садиста-жандарма из кинофильма «Вечный зов»). Как только роту распустили с построения, Горелов подозвал комсоргов взводов и скомандовал срочно собирать комсомольские собрания. Народ собрался быстро. Благо, «зачинщиков» драки отпустили после первого тура разбирательств довольно скоро. Провели собрания и, заклеймив позором в письменных постановлениях, объявили каждому по строгому выговору с занесением.
Пришёл Хрипливец: «Горелов, завтра соберите собрания и…»
«Уже!», - с преданностью в глазах доложил комсорг роты: «Уже провели собрания по взводам, товарищ капитан 2 ранга!»
«..?»
 «Комсомольцы просто возмущены таким случаем и наказали виновных строгими выговорами», -  бодро оттарабанил  Горелов.
«..??!!»
«С занесением!, товарищ капитан 2 ранга!»
Дальнейшее можно представить легко. Отрабатывать назад и принимать другое решение комсомольцы категорически отказались. Замполит был в бешенстве!
На следующий день история приняла общеучилищную известность. В события включились начальник факультета и сам начальник политотдела капитан 1 ранга Колкер. Заставить изменить решение упрямого Горелова не смогли. А разгильдяев с комсомольскими билетами из училища не выгоняют.
Прошло время. Дело о драке на пляже постепенно сошло на нет. Никого на этот раз не отчислили.
Горелов попал в опалу. В скором времени на очередном перевыборном собрании он по собственной просьбе «ушёл в отставку» с высокого поста комсорга роты, что также считалось в училище делом неслыханным. Не уходят «по собственному желанию» из этой обоймы! И в эти же дни у кандидата в члены партии Горелова кончался кандидатский срок вступления в члены КПСС. Для приёма в партию были нужны две положительные рекомендации. Одну рекомендацию дала комсомольская организация. Вторую не давал никто. Горелов переходил уставной срок в кандидатах два месяца. Это - новый скандал.
Через некоторое время секретарь парткомиссии полковник Шмелёв доложил начальнику политотдела, что де надо принимать решение по щекотливому вопросу: курсант натворил то-то и то-то, но – отличник, взысканий не имеет и комсомольская организация его поддерживает.
В этот же день Горелова вызвали в кабинет начальника политотдела. За пять лет учёбы далеко не каждый курсант бывал в этом кабинете.
Андрей находился в страшном напряжении, понимал – решается его судьба. Членство в партии он считал необходимым для себя и соответствующим своим убеждениям.
Капитан 1 ранга Колкер был политработником старой военной закалки, мужчиной с красивой густой седой шевелюрой, аристократическими манерами и внешностью артиста Переверзева. Его вопросы Горелову мы приводить не станем, но суть их сводилась к одному – почему ушёл из комсоргов?
«Меня комсомольцы не уважают», - начал Андрей свою речь, стараясь придать своему монологу видимость как можно большей искренности: «У меня авторитета нет. Видите ли…, я матом не ругаюсь. Ну, вот совсем не ругаюсь. Мне даже предлагали десятку, если я при свидетелях ругнусь. А я не могу. Принципиально. Поэтому мне очень тяжело налаживать с комсомольцами контакт. Они надо мной смеются».
Колкер сам добродушно ухмыльнулся, и разговор вскоре закончился совершенно мирно.
Надо сказать, Горелов про своё отношение к мату не врал, и попытки вытянуть из него матерные выражения ротные шутники предпринимали неоднократно, но безрезультатно. Остальное было интуитивно найденной игрой с умным начальником. Результат оказался положительным. Уже на следующий день Горелову дали вторую рекомендацию и быстренько приняли в партию. С тех пор «больших» политдолжностей он не занимал. Однако, два с лишним года общественной работы  во флотских условиях многому научили бывшего пламенного комсомольца Троцкого. Зная подноготную партполитработы, впредь он с большим недоверием относился к «инженерам человеческих душ».
 

P.S. Прошу тех, кто заинтересовался материалом, прочитать помещённый в сообществе "Пролог". Он, вероятно, не сразу попал в ленту.