ВАРЛАМ ШАЛАМОВ - вид из лагеря...

Стихи — не просто отраженье
Больших событий в мелочах,
Они — земли передвиженья
Внезапно найденный рычаг.
 
Стихи — не просто озаренье,
Фонарь средь тьмы и темноты.
Они — настойчивость творенья
И неуступчивость мечты.
 
Стихи всегда — заметы детства
С вчерашней болью заодно,
Доставшееся по наследству
Кустарное веретено.
(1937-1956)

Что я видел в лагере...
Чрезвычайную хрупкость человеческой культуры, цивилизации. Человек становился зверем через три недели — при тяжелой работе, холоде, голоде и побоях.
 
Главное средство растления души — холод, в среднеазиатских лагерях, наверное, люди держались дольше — там было теплее.
 
Понял, что человек позднее всего хранит чувство злобы. Мяса на голодном человеке хватает только на злобу — к остальному он равнодушен.
 
Понял разницу между тюрьмой, укрепляющей характер, и лагерем, растлевающим человеческую душу.
 
Понял, что сталинские «победы» были одержаны потому, что он убивал невинных людей — организация, в десять раз меньшая по численности, но организация смела бы Сталина в два дня.

Увидел, что единственная группа людей, которая держалась хоть чуть-чуть по-человечески в голоде и надругательствах, — это религиозники — сектанты — почти все и большая часть попов. Легче всего, первыми разлагаются партийные работники, военные.
 
Увидел, каким веским аргументом для интеллигента бывает обыкновенная плюха. Что народ различает начальников по силе их удара, азарту битья. Побои как аргумент почти неотразимы .
 
Узнал правду о подготовке таинственных процессов от мастеров сих дел. Понял, почему в тюрьме узнают политические новости (арест и т. д.) раньше, чем на воле.
 
Горжусь, что решил в самом начале, еще в 1937 году, что никогда не буду бригадиром, если моя воля может привести к смерти другого человека — если моя воля должна служить начальству, угнетая других людей — таких же арестантов, как я. И физические и духовные силы мои оказались крепче, чем я думал, — в этой великой пробе, и я горжусь, что никого не продал, никого не послал на смерть, на срок, ни на кого не написал доноса.
 
Горжусь, что ни одного заявления до 1955 года не писал. Видел на месте так называемую «амнистию Берия» — было чего посмотреть.
 
Видел, что женщины порядочнее, самоотверженнее мужчин — на Колыме нет случаев, чтобы муж приехал за женой. А жены приезжали, многие (Фаина Рабинович, жена Кривошея).
 
Видел удивительные северные семьи (вольнонаемных и бывших заключенных) с письмами «законным мужьям и женам» и т. д.
 
Убежден, что лагерь — весь — отрицательная школа, даже час провести в нем нельзя — это час растления. Никому никогда ничего положительного лагерь не дал и не мог дать. 
На всех — заключенных и вольнонаемных — лагерь действует растлевающе. В каждой области были свои лагеря, на каждой стройке. Миллионы, десятки миллионов заключенных. Репрессии касались не только верха, а любого слоя общества — в любой деревне, на любом заводе, в любой семье были или родственники, или знакомые репрессированы.
\
Я понял, что такое власть и что такое человек с ружьем. Что масштабы смещены и это самое характерное для лагеря.
 
Что перейти из состояния заключенного в состояние вольного очень трудно, почти невозможно без длительной амортизации.
 
 У меня лишь сохранились ксерокопии страниц, переписанных рукой двенадцатилетнего мальчика, который в сегодняшнем мире, достаточно примитивных ценностей своих сверстников, выбрал ВАРЛАМА ШАЛАМОВА.   
Ольга Петухова.