третья глава продолжения романа "Братья Карамазовы" - Переговоры

                                                                    Переговоры

      Попрощавшись с Алешей, отец Паисий вошел в храм, занес дароносицу в алтарь, опустил в церковную кружку  сто рублей, полученные им от умирающего чиновника, и направился к настоятелю монастыря.
      Дом настоятеля в два этажа, без всякой архитектуры, был грязно-зеленого цвета. Окна первого этажа были забраны решетками. Прежний иегумен жил в этом доме только в зимнюю пору. Летом же он предпочитал деревянный флигелек рядом с монастырской кухней. Это свое решение прежний игумен объяснял тем, что камень хоть и крепок, но мертв. Дерево же и после своей кончины продолжает отдавать людям тепло и целый ряд полезных испарений. Новый настоятель не придерживался подобных правил и потому велел перепланировать весь первый этаж, в котором теперь размещался его кабинет и парадная зала. К парадному залу примыкала трапезная, в которой новый игумен три раза в день насыщался. Делал это он всегда в одиночестве, сам творя молитвы.
      Видимо, взяв пример с мирских присутственных мест, новый игумен устроил перед своим кабинетов небольшую приемную, в которой роль его секретаря исполнял пришлый монашек по имени Амвросий. Был этот монашек небольшого росточка, с косичкой, выбившийся из-под черной монашеской шапочки и с глубоко посаженными сметливыми глазками. В обхождениях с посетителями Амвросий был всегда сдержан и на поручения проворен. Своего стола у Амвросия не было. Он довольствовался табуретом и небольшим аналоем, на котором почти никогда ничего не лежало.
      - Отец игумен у себя? - переступив порог приемной, спросил отец Поисий.
      - У себя, - привстав со своего табурета, ответил отец Амвросий. - Беседуют они с господином Ракитиным. Почитай, уже час.
      - Так, мне можно зайти?
      - Сейчас оповещу, а там, как они сами решат, -  произнес отец Амвросий, скрываясь за двойными дверями кабинета игумена.
      - Просят, - вновь появляясь в дверях, объявил он.
      Распахнув одну дверь и толкнув другую, отец Паисий вошел в кабинет игумена. Отец Фелимон сидел в кресле за большим письменным столом. Сбоку, упершись локтями в столешницу и согнув спину, стоял Ракитин.
     - Присаживайтесь, отец Паисий, - указав на стул подле письменного стола, предложил отец Фелимон.
     - Благодарю, - поклонился игумену отец Паисий.
     - А, что же вы не поприветствуете нашего словесника? – имея в виду Ракитина, спросил отец Фелимон.
     - Виделись, - ответил отец Паисий.
     - Виделись, виделись, - подтвердил Ракитин. - Так, я пойду, отец Фелимон? – выпрямив спину, сказал он.
      - Останьтесь, - попросил Ракитина игумен. - У  вас ко мне много вопросов, отец Паисий? - спросил отец Фелимон.
      - Всего один, отец игумен.
      - Так давайте, давайте…
      - Видите ли, - начал отец Паисий.
      - Подождите, - перебил его отец Фелимон. - Я хотел вас спросить: как там наш гость - этот важный чиновник?
      - Был важный, - сокрушенно ответил отец Паисий. – Плох чиновник. До завтрашнего утра вряд ли доживет.
       - Прискорбно это слышать, - скривил губы отец Фелимон. - А сегодня он что-нибудь нам заплатил?
       - Сто рублей.
       - Вы их опустили в кружку?
      Отец Паисий нахмурился.
       - Понимаю, понимаю, - поспешил успокоить отца Паисия отец игумен. – Подобные вопросы не могут не обижать, но этого требует порядок. А, чтобы мне таких вопросов больше не задавать, я приказал с завтрашнего дня поставить церковную кружку в моей приемной. В мое отсутствие за сбором будет надзирать мой келейник – отец Амвросий. И это вовсе не потому, что я не доверяю отцам-монахам. Просто мне так удобнее распоряжаться финансами монастыря, употребляемыми исключительно во благо обители. Кроме того, я всегда смогу точно знать, сколько мы можем уже сейчас обещать подрядчикам, да и вот со словесником нашим я смогу всегда тут же и рассчитаться. Так, что у вас там - какой вопрос?
     - У покойного старца Зосимы в послушниках был один молодой человек, - попытался продолжить отец Паисий.
     - Бога ради простите, отец Паисий, - вновь перебил его игумен. - Не сочтите за труд, Миша, - обратился он к Ракитину, - сбегайте на кухню и попросите повара, чтобы он не клал в мой суп зелень.
     - Сию минуту, - поспешил отрапортовать Ракитин. - Уже бегу!
     - Вы знаете, - вновь обратился игумен к отцу Паисию, - со вчерашнего вечера у меня под ложечкой как-то сильно сосет. Я думаю, что это от вчерашнего щавеля. Вы употребляли за ужином щавель?
     - Ел, - коротко ответил отец Паисий.
     - И - что?
     - Ничего, - так же коротко ответил отец Паисий.
     - Странно, - протянул отец Фелимон. – А у меня весь день сосет. Так я вас слушаю, - спохватился он. – Вы сказали, что у покойного старца Зосимы был послушник. И  что же?..
     - Теперь послушник этот хочет поступить в Духовную семинарию и просит ваше святейшество дать ему рекомендацию. 
     - Похвально! Похвально! – оживился отец Филимон. - И в какую же семинарию он намерен поступить?
     - В Санкт-Петербургскую.
     - Ева, куда хватил! А светское образование он имеет?

     - Семь классов гимназии, - склонив голову, произнес отец Паисий.
     - Превосходно! Ну, что же, в Александро-Невской Лавре у меня есть много знакомых отцов. С наместником не раз приходилось чаи распивать. Так что при случае могу словечко-другое про него и замолвить. Ведь слово большую силу имеет. Лишь бы отрок сей сумел по достоинству оценить наши о нем сердечные хлопоты. А рекомендацию, отец Паисий, вы ему сами напишите. Ведь он вам лучше известен, а я потом свою руку и приложу.
      В кабинет вернулся Ракитин.
     - Ты только послушай, Михаил! – обратился к Ракитину игумен. – Узнай, какие люди в нашем городе живут! Бывший послушник старца Зосимы хочет этим летом в столичную семинарию поступать. Семь классов гимназии за спиной имеет. Вот, о чем надо тебе писать в твои газеты.
       - Это, уж, ни про Алешку ли Карамазова речь? – скривившись как от лимона, спросил Ракитин.
       - Про него, - ответил отец Паисий.
       - Так, ты, Миша, его знаешь? - удивился игумен.
       - И я знаю, и вы, отец Фелимон, его знаете, и вся Россия про него много наслышана. Я про их семью с год назад во все газеты писал. Все подвалы на вторых полосах моими были. Платили мне за эти очерки очень хорошо.
       - Как - это? - не понял игумен.
       - Да, очень просто! Это тот самый Алешка Карамазов, брат которого Митька Карамазов убил их родного отца.
      - Постой, постой, - начал вспоминать отец Фелимон. - Я что-то такое припоминаю. Да-да-да. Сын-отцеубийца назначен судом в каторжные работы. Но я от кого-то слышал, что отца убил не сын, а слуга.
      - А разницы нет, - возразил Ракитин. - Слуга тоже был сыном убитого. Только незаконнорожденным. Убиенный Федор Павлович, не тем будет помянут, таким сладострастником был, что спьяну мог и на корову распалиться.
     - Фу, Ракитин, какие вещи ты произносишь! - возмутился отец Фелимон.
    - Уж, как было, так и говорю, - оправдался Ракитин. - Сынок же их незаконнорожденный после всего того, что с отцом своим сотворил, сам на себя руки наложил. Повесился. Одно слова – семейка. Тьма во тьме и тьмою погоняет.
    - Тогда будет продолжать начистоту, - откинувшись на спинку кресла, торжественно произнес отец Фелимон. - Что такое есть наша церковь? Наша церковь - есть везде и всему голова. А, если в этой светлой голове заведутся темные мысли, то и остальным членам плохо придется. Не так ли, отец Паисий?
    - Но ведь и у царя Давида не все сыновья были праведниками, - поняв, куда клонит игумен, поспешил ответить отец Паисий. 
    - Хорошо, отвечу вам прямо, отец Паисий, - рассердился отец Фелимон. – Если мы с вами рекомендуем в семинарию человека, о семье которого так много и так нелестно писали многие газеты, в том числе и столичные, то могут последовать вопросы, отвечать на которые придется не вам, а мне. Не случись здесь Ракитина, я вполне мог бы поддаться на вашу, прошу прощения, провокацию.
      - Никакой провокации с моей стороны быть не могло, - обиделся отец Паисий. - Я о вашем месте, отец игумен, не мечтаю. Мне со Христом на всяком месте хорошо. Но при всем при этом, я готов поручиться за Алексея Карамазова перед кем угодно.
      - Вашего ручательства, отец Паисий, не будет достаточно, - с сожалением произнес отец игумен. – Уж, вы поверьте мне. Хотя, постойте! Я могу дать рекомендацию этому молодому человеку при условии, что после окончания учебы, он будет служить в нашем монастыре. Под неусыпным, так сказать, надзором. Только так я смогу отвести от себя все лишние вопросы. Но вы помните, что, принимая постриг, монах обязан передать все свое имущество в распоряжение той обители, в стенах которой будет спасаться. Если таковое имущество у него имеется. Тот, за кого вы столь усердно хлопочите, получил от своего покойного отца какое-нибудь наследство?
      - По моим сведениям, каждый из сыновей после смерти их отца получил по сорок тысяч серебром.
      - Вот, и прекрасно! - оживился игумен. - И прошу учесть, что я иду на этот шаг только потому, что наш монастырь крайне стеснен в финансах. Так, что передайте вашему протеже, что как только решится финансовый вопрос, так сразу же решиться и духовный. И поспешите, отец Паисий, сообщить ему эту новость. Ведь молодые люди нетерпеливы и не воздержаны. Деньгами сорят направо и налево.
      - В корень зрите, отец Фелимон! В самый корень! – подскочив на стуле, всплеснул руками Ракитин. – Все свои деньги Алешка на сирот растранжирил. Он мне сам об этом говорил.  
      - Хм, -  помрачнел отец Фелимон. – Знаете что, отец Паисий, давайте-ка мы с вами вернемся к разговору об этом юноше чуть позже. Скажем, через годик-другой. Вдруг этому юному транжиру взбредет на ум мосты строить или пароходы по рекам водить. Специальности эти весьма прибыльные и в духе нашего времени. А монастырь наш от него никуда не уйдет. Договорились?
      - Договорились, - согласился отец Паисий.
      - Вот, и отлично! - радуясь тому, что свалил очередную гору со своих покатых плеч, промолвил игумен. – Будете идти мимо моего келейника – отца Амвросия, подскажите ему, чтобы уже подавал обед. Всегда буду рад вас видеть, отец Паисий. Буду весьма рад…