И опустела площадь...

Да, живых людей жальче. Но памятник Ленину в Харькове — красивейший, значительный памятник на одной из самых больших площадей мира — его жалко до слёз… Вечером, на закате, я, бывало, останавливалась на Сумской и наблюдала, как солнце на другом конце площади садится прямо Ленину в руку. Площадь была создана в 1925-м, замощена в 1935-м — советским народом. Все здания вокруг неё были тоже построены в советское время и под руководством советского правительства. И памятник человеку, создавшему советский народ, электрифицировавшему все восточнославянские земли, стоял на этой площади отнюдь не зря. И он был разрушен.

Да, вандализм, иначе не назовешь, что бы там ни говорили услужливо продажные историки. Причём — вовсе не свойственный европейцам. Например, в восточном Берлине все улицы сохранили свои "советские" названия и по сей день: Ленина, Розы Люксембург, Карла Либкнехта, Маркса и Энгельса, Шоссе Коммунистов. Да и памятник Кромвелю в Лондоне стоит. Это — бережное и здравое отношение к собственной истории…

Психологически снос памятника Ленину — это история болезненного метания украинского самосознания из угла в угол той ямы, куда оно себя загнало. Украинское самосознание искало идею, но не нашло её. За четыре дня до сноса памятника на площади, выстроенной и замощенной советским народом, прошла акция — рисование самой большой в Европе вышиванки. Эта акция была широко разрекламирована в СМИ: "Вышиванка! Самая большая в Европе! Мы! Книга рекордов Гиннесса!" Понимаете, какие мы крутые, что можем рисовать такие вышиванки?! Но правительство Яценюка поскупилось, и нарисовали вышиванку на советской брусчатке не стойкой краской, а краской на основе цветного мела. Через два дня от неё не осталось и следа. А украинская душа требовала самоутверждения. Ведь надо же доказать кому-то что-то. Как можно самоутвердиться без особого ума и талантов, и когда жаба душит потратить деньги? Правильно: что-нибудь сломать. Желательно большое и красивое. Можно, например, Александрийскую библиотеку сжечь. А можно сломать памятник.

Но даже тут получилось смешно. Самим бравым и гордым адептам свободы сломать не хватало силёнок — пришлось клянчить денег на это дело у украинских олигархов. Вечером на передовой харьковского Яндекса(!) висел вопль: "Нашли кран, чтоб Ленина ломать, Фирташ, Коломойский, дайте 100 тысяч гривен на его аренду!" Вот такая она, "революция достоинства": попрошайничать у богачей, чтобы ломать памятники великих революционеров.

И, свалив памятник великому человеку, люди… плевали в него гордо? Нет — отламывали от него кусочки, как нищие в повести о Парфюмере отрывали части дорогостоящего "мяса", прятали за пазуху, тащили домой на память… А постамент ломать было нельзя — потому что, если его сломать, сломается построенное в советскую же эпоху и посвященное Ленину метро — а новое метро украинцам строить дорого, на это никакой Фирташ денег не даст. Поэтому душевный полет чистой и созидательной украинской души загнали в скучные рамки практических соображений. Постамент оставили, нацарапав на нем кривыми маленькими буковками "Слава Украине!" и фашистский знак.

Я долго мучилась: может, свершится чудо, и что-то поставят оригинальное на это место — ну, ставила же советская власть, например, бассейн на месте храма Христа Спасителя. Может, поставят на это место памятник Шевченко или хоть статую Порошенко из чистого шоколада? Но — жадность, товарищи! Жадность и скупость.

…И опустела площадь по вечерам, и стала похожа на подсвеченную фонарями дорогу в никуда. С трех сторон еёпо-прежнему обрамляют построенные советским народом и правительством здания, а с Запада образовалась дыра. Раньше её прикрывал собой Ленин — теперь там действительно дыра, тёмная чаща, сливающаяся с ночным небом. Это похоже на возврат в прошлое, в неграмотность: и эта вышиванка, как тотем, и шаманские настроения беснующейся толпы: "Давайте кого-нибудь повалим или съедим, давайте принесём жертву, — тогда всё станет хорошо и закончится наша тяжелая беспросветная жизнь!"

И уже некому подставить руку под заходящее солнце.

…Конечно, людей жальче. Но памятник жалко до слёз, до соплей. Я смотрела на эту дыру в никуда, и руки мои тряслись от бессильной ярости. Я повернулась и пошла по брусчатке, выложенной советским народом, прочь. Но справа, из Дома пионеров, вдруг донесся детский голос. Я взглянула — окно на первом этаже было освещено. На ковре стоял худенький мальчик лет семи в огромном жёлтом свитере и, смешно, старательно вытягивая шею, звонким, задорным голоском пел серьёзную взрослую песню про любовь…