Из Мемуаров А.И.Деникина "Очерки русской смуты", "Белое движение и борьба Добровольческой армии"

Впервые в России было опубликовано в журнале "Октябрь", № 8 за 1992 год, (в Интернете третий том Мемуаров начинается почему-то сразу с шестнадцатой главы - по журнальной хронологии! - и нумерована как первая....

(предыдущая глава Мемуаров называется "Глава  IV Бессарабия",  и заканчивается следующей фразой: 

Против насильственного захвата румынами Бессарабии из всех государств мира протестовала только... Украинская держава.

ГлаваV. УКРАИНА

Украина была порабощена немцами.

Ген. Гофман, начальник штаба Восточного фронта и участник мирной кон­ференции, впоследствии, в 19 г., говорил *(*опубликовано в «DailyMail».): «в действительности Украина —- это дело моих рук, а вовсе не плод сознательной воли русского народа. Я создал Украину для того, чтобы иметь возможность заключить мир хотя бы с частью России»...

Эта самоуверенность немецкого генерала, не углублявшегося в сложную сущ­ность украинской проблемы, находилась, однако, внешне в полном соответствии с военно-политическим положением. Германское правительство поспешно призна­ло самостоятельность Украины и полномочность Рады, правительства Голубовича и посольства на конференции никому неведомых госп. Севрюка, Любинского и Левицкого, имевших, по существу, такой же легальный титул, как Совет комис­саров и его делегаты гг. Иоффе *(* Иоффе Адольф Абрамович (1883—1927). Во время брестских переговоров вхо­дил в состав советской делегации. С апреля по ноябрь 1918 г.— полпред РСФСР в Бер­лине. Покончил жизнь самоубийством. (Прим. ред.)) , Бронштейн и Бриллиант.

Вспомним, что и правительства союзников до «Брест-Литовска» готовы бы­ли признать фактически советскую власть и Нуланс от имени союзников предла­гал Троцкому материальную помощь... для борьбы против немцев. По тем же соображениям признали «украинскую республику» Франция *(*Генеральный комиссар французской республ. ген. Табуи.) 5 декабря 17 г. и Англия в начале 18 г. «Представитель Великобритании на Украине» Пиктог Багге заявил, что его правительство «будет поддерживать всеми силами Украин­ское правительство в стремлениях к творческой работе, к поддержанию порядка и войне с центральными державами — врагами демократии и чело­вечества...»

Правительства центральных держав подписали мирный договор с Украиной 26 января — в то время, когда почти вся Украина и стольный город Киев были во власти большевиков. По просьбе бежавшего в Житомир правительства Голу­бовича немцы двинули корпуса ген. Эйхгорна *(*Эйхгорн фон, Герман (1848—1918) — немецкий генерал-фельдмаршал. В 1918 г командовал группой армий, оккупировавших южную Белоруссию. Украину, Юг России.' Проявил большие жестокости- к населению. 30 июля 1918 г. убит Борисом Донским по решению партии левых эсеров. (Прим. ред.)) на Украину и почти без всякого сопротивления (дрались только чехословаки) совместно с австрийскими войсками ген. Бельца в течение двух месяцев заняли весь наш Юго-Запад и Новороссию *.(*Киев занят немцами 16 февр., Харьков — 23 марта. Ростов — 25 апр.. Одесса занята австрийцами 27 февр.) «Надо было подавить большевизм на Украине,— пишет Людендорф,— проникнуть глубоко в страну и создать там положение, которое доставляло бы нам военные преимущества и позволило бы черпать оттуда хлеб и сырье».

Границы новообразования были определены в договоре лишь на западе — линией Белгорай — Красностав — Межиречье — Сарнаки. Но бурный протест поляков и давление австрийцев заставили мирную конференцию «разъяснить» и этот пункт, предоставив разграничительно комиссии право «провести границу, принимая во внимание этнографические отношения и пожелания населения... на восток от этой линии». На востоке границы устанавливались впоследствии тео­ретически бесконечными, подчас весьма курьезными переговорами Шелухина с Раковским и соглашением гетмана с донским атаманом. Фактически — линией расположения германских ававпо-стов, не считавшейся ни с этнографическим, ни с историческими признаками, а захватывавшей важнейшие железнодорожные узлы. Эта линия проходила через Клинцы — Стародуб — Рыльск — Белгород — Валуки — Миллерово.

Мирный договор и дополнительные соглашения накладывали тяжкое эконо­мическое бремя на Украину. До 31 июня Рада обязалась доставить австро-гер- манцам огромные количества хлеба и других продовольственных припасов, сырья, леса и проч.* (*60 милл. пудов хлеба. 2,75 милл. пуд. живого веса скота, 37,5милл. пуд. жел руды, 400 милл. яиц и т. д.) Взамен за эти предметы вывоза, оцениваемые по низким ставкам и низкому валютному курсу, германцы обязались доставить на Украину «предпо­ложительно», «по мере возможности» по очень высоким тарифам фабрикаты сво­ей промышленности. В основу всей своей экономической политики Германия по­ставила: для настоящего — извлечение из Украины возможно большего количе­ства сырья, для чего был затруднен или вовсе запрещен товарообмен ее с сосе­дями, даже с оккупированной немцами Белоруссией; для будущего — захват укра­инского рынка и торговли, овладение или подрыв украинской промышленности и искусственное создание сильной задолженности Украины.

Осуществление этих целей требовало установления хотя бы элементарного порядка в крае и законопослушности населения. Между тем Рада и правительст­во Голубовича с этой задачей справиться не могли.

Непопулярность и неподготовленность украинского правительства, его пол­ная зависимость от немцев, дикие и обидные формы украинизации, отталкивав­шие одних и не удовлетворявшие других,—восстанавливали против власти боль-шевистское и противоболывевистское население городов, настроение которых сдерживалось присутствием австро-германских гарнизонов. Полуболыневистские лозунги универсалов и провозглашение социализации земли подняли анархию в деревне, до тех пор сравнительно спокойной. Требование разоружения и приемы, употреблявшиеся для выкачивания хлеба из деревни, усиливали волнения. Вме­шательство фельдмаршала Эйхгорна, объявившего в приказе, что урожай при­надлежит тому — помещику или крестьянину,— кто засеет поля, вызвало только озлобление и в Раде, и в крестьянстве. Все это грозило прервать сообщения в крае и возможность его эксплуатации немцами.

И потому немецкая власть решила устранить Раду.

5 апреля был заключен договор между фельдмаршалом Эйхгорном и бар. Муммом, с одной стороны, и ген. Скоропадским, с другой — о направлении буду­щей украинской политики.*( *      Донесение украинского посла бар. Штейнгеля от 7(20) июня из Берлина ми­нистру иностр. дел Украины. См. низке.)

10 апреля австро-германцы спешно закончили и подписали «хозяйственное соглашение с Украинской народной республикой», чтобы одиум его лег на Раду, не на гетмана. 13-го фельдмаршал Эйхгорн ввел военное положение с примене­нием германской полевой юстиции, а 16-го при обстановке почти анекдотической немцы разогнали Раду и поставили гетманом всея Украины генерала Скоропадского.

«Народ безмолвствовал».

Осведомленная в киевских делах организация Шульгина сообщала • нам на Юг текст телеграммы императора Вильгельма от 13 апреля к фельдмаршалу Эйхгорну: «Передайте генералу Скоропадскому, что я согласен на избрание гет­мана, если гетман даст обязательство неуклонно выполнять наши советы» *(•* Сообщение от 25 апреля.)

Знакомые мотивы. В 1708 г. один из предшественников гетмана Иван Ма­зепа писал стародубскому полковнику Скоропадскому: «С согласия всей старши­ны мы решили отдаться в протекцию шведского короля в надежде, что он оборо­нит нас от московского тиранского ига и не только возвратит нам права нашей вольности, но еще умножит и расширит; в этом его величество уверил нас своим неотменным словом и данной на письме ассекурацией». Полковник Скоропадский не послушался тогда «прелестных увещаний» Мазепы, поехал в стан московско­го боярина Долгорукова и сам получил гетманскую булаву.

Положение изменилось лишь внешне: водворился известный порядок, по крайней мере в городах, безопасность передвижения и даже видимый экономиче­ский подъем, в сущности, лишь прикрывший спекулятивную горячку. Впрочем, ненадолго — основа этого благополучия имела нездоровые предпосылки.

Зависимость Украины и полная подчиненность ее германской общей и эко­номической политике при гетмане не только не ослабли, но даже возросли. Наци­ональный шовинизм и украинизация легли в основу программы и гетманского правительства. Сам гетман в официальных выступлениях торжественно провоз­глашал самостийность Украины на вечные времена и поносил Россию, «под игом которой Украина стонала в течение двух веков»... Кадетское министерство не отставало в шовинистических заявлениях и в прямых действиях: министр внут­ренних дел Кистяковский вводил закон об украинском подданстве и присяге; министр народного просвещения Василенко приступил к массовому закрытию и насильственной украинизации учебных заведений: министр исповеданий Зеньков- ский готовил автокефалию украинской церкви... Все вместе в формах нелепых и оскорбительных рвали связь с русской культурой и государственностью.

Только социальные мероприятия гетмана резко разошлись с политикой Рады: руль ее круто повернули вправо. Вскоре вышел гетманский указ о возвращении земли помещикам и о вознаграждении их за все понесенные в процессе револю­ции убытки. Практика реквизиций (для экспорта), кровавых усмирений и взыска­ния убытков при участии австро-германских отрядов была жестока и безжалостна. Она вызвала по всей Украине и Новороссии стихийные восстания, подчас много­тысячными отрядами. Повстанцы истребляли мелкие части австрийцев, незеа убивали помещиков, чинов державной варты, повитовых старост и других агентов гетманской власти. В повстанческой психологии не было и тени украинского паратизма: они видели своих врагов не в «русских», а в помещике и в немце.Вмешательство пришельцев вносило в общую сумму социальных и экономических причин возбуждения крестьянских масс еще и элемент ярко национальный — украинский, быть может, и не российский, но, во всяком случае, в негативном его отражении противо-немецкий; им увлекалась и часть офицерства, поступи шего в отряды повстанцев и вносившего в них некоторую организованность.

«Жовто-блэкитный прапор», покрывавший собою политическое и социальное движение, служил национальным символом разве только в глазах украинскс! преимущественно социалистической интеллигенции, но отнюдь не народнс- массы.

Гетманская власть покоилась только на германских штыках, а германскне войска, занимавшие города и железнодорожные станции взбаламученного края. рыли окопы, оплетались колючей проволокой, чувствуя себя там, как в осажден­ной крепости.

Отношение к гетманскому режиму, хотя и по разным побуждениям, почтн у всей русской и украинской общественности было отрицательным.

«Украинский национальный союз», объединивший в июле все украинские партии, поддерживал близкие отношения с вершителем судеб Украины гей. Тре­нером *(*Начальник штаба фельдмаршала Эйхгорна.), с его политическим противником — австрийским представителем гр. Форгачем и одновременно находил поддержку в левых парламентских кругах Гер­маний. Союз вел конспиративную работу, стараясь направить волну народных восстаний демагогическими посулами в русло самостийной и социалистической политики прежней Рады.

Видные русские социалисты, примыкавшие к Союзу возрождения России, составляли заговоры против «реакционной и ненациональной» власти и пытались организовать террористические акты, которые, однако, не приводились в испол­нение ввиду глубоко мирного направления руководителей союза.

Национальный Центр писал 2 июля В. Шульгину *(* Шульгин Василий Витальевич (род. в 1879 г.) — волынский помещик, монар­хист, член антисоветского Национального центра, эмигрант. В 1944 г. препровожден в Советский Союз и осужден. Освобожден в 1956 г. (Прим. ред.)) : «Мы с негодованием следим за развитием физического (?) процесса у вас в. Киеве и считаем, что это бред, одержимый всякого рода манией»...

Конференция кадетской партии 13—15 мая приняла как бесспорные нача­ла — «воссоединение России, областную автономию и национальное равнопра­вие» и воспретила членам партии «участие в правительстве, образованном ори германской коалиции». От прямого осуждения своих киевских членов конферен­ция, однако, отказалась: «Исполнительный Комитет, не высказывая в настоящее время своего окончательного суждения», поручал одному из членов своих выяс­нить... создавшееся положение и меры «для согласования положения членов на Украине с... директивами Ц. К.». Только 27 июня центральный комитет партии выразил им неодобрение «за принятие участия в организации власти, опираю­щейся на немецкую поддержку». В частной переписке отношения московских ка­детов к киевским высказывалось гораздо резче и лапидарнее. Так, В. Степанов писал: «Здесь нет никого, кто бы не считал (как) их поведения, так и не исклю­чившего их из партии (Обл. ком.) возмутительным и марающим партию. Меня ободряет, что гонение на партию в Москве отчасти смывает ту грязь, которой облили нас киевляне, бросившись головой вниз в помойную яму германофиль­ства»...

Киевские националисты, группировавшиеся вокруг В. Шульгина, сурово осуждали гетманскую власть по мотивам национальным и политическим.

На стороне ее оставались, притом лишь до падения Германии, только Союз хлеборобов-собственников в лице крупных землевладельцев, воз­главлявших эту бутафорскую ог.ранизацию, весь сектор крайних правых и «Про- тофис» * (*Союз промышленности, торговли и финансов.). Словом, земельная и финансовая знать — максималисты в области клас­совых целей и интернационалисты в способах их достижения.

Я приведу характеристику этой среды, исходящую из источника, который нельзя заподозрить в некомпетентности и в предвзятости. Кн. Гр. Трубецкой писал: «Аристократический квартал Липки был... жутким привидением минувше­го. Там собрались Петербург и Москва; почти все друг друга знали. На каждом шагу встречались знакомые типичные лица бюрократов, банкиров, помещиков с их семьями. Чувствовалось, в буквальном смысле слова, что на их улице празд­ник. Отсюда доносились рассказы о какой-то вакханалии в области спекуляции и наживы. Все, кто имел вход в правительственные учреждения, промышляли все­возможными разрешениями на вывоз, на продажу и на перепродажу всякого рода товаров. Помещики торопились возместить себя за то, что претерпели, и взыски­вали, когда могли, с крестьян втрое за награбленное. Правые и аристократы заискивали перед немцами. Находились и такие, которые открыто ругали немцев и в то же время забегали к ним с заднего крыльца, чтобы выхлопотать себе то или другое. Все эти русские круги, должен сказать, были гораздо противнее, чем немцы, которые, против ожидания, держали себя отнюдь не вызывающим об­разом».

Наконец на стороне гетманской власти стояли еще довольно широкие без­действенные обывательские слои, не углублявшие смысла происходящих событий и жаждавшие покоя, безопасности и примитивного порядка — какой угодно ценой.'

Извне гетманскую власть поддерживал московский Правый центр и прим­кнувший к нему персонально Милюков *(* Милюков Павел Николаевич (1859 — 1943) — основатель и лидер партии каде­тов. Один из идейных вдохновителей корниловского мятежа. В годы гражданской вой­ны вначале ориентировался на немцев, затем на Антанту. Эмигрант. (Прим, ред.)). Последний своим влиянием на кадетов — членов правительства старался, сколько мог, умерить буйный характер их само­стийной практики, но в самом факте украинского и донского переворотов видел «явление одного порядка и явление положительное... начало возрождения россий­ской государственности»... «Государственная самостоятельность областей, осво­бодившихся от большевиков раньше Москвы,— писал он,—* (* Письмо из Ростова в Москву от 25 мая.) является неизбеж­ной переходной стадией и неизбежным последствием бессилия Москвы освобо­диться... собственными силами... Участие в перевороте германцев является пе­чальной неизбежностью, но все же второстепенной чертой»...

В. Шульгин, отражая взгляды националистов, писал на Юг: «Я не смог про­извести над собою ломки, т. е. работать над восстановлением России с немцами... Вопреки мнению Милюкова утверждаю, что киевские кадеты всенародно прода­ли единство России, что было совершенно непростительным шагом».

Эти два вопроса (единая государственность и «ориентация») поглощали все­цело внимание русских политических кругов и вызвали среди них ожесточенную полемику.

Все другие стороны жизни Украины в их глазах отходили на задний план. В частности, весьма характерно, что в том огромном калейдоскопе личных, письменных и печатных ориентировок, которые сосредоточивались в руках коман­дования Добровольческой армии, они отражения почти не находили.

Как смотрел гетман на свои взаимоотношения с Германией?

За несколько дней до захвата власти он приехал к одному из известных киев­ских генералов и предложил ему принять участие в образовании нового правитель­ства, «которое должно заменить Центральную раду и явиться посредником между германским командованием и украинским народом». Упомянул, что в этом деле заинтересованы немцы... Когда собеседник его ответил отказом, мотивируя «неприемлемостью для него работы с немцами и на них», Скоропадский возразил, что «немцы здесь ни при чем, что он будет вести вполне самостоятельную поли­тику, и закончил даже наивным заявлением, что надеется обойти немцев и заста­вить их работать на пользу Украины».

«Обойти» оказалось невозможным.

В среде оккупантов шли серьезные внутренние трения: германское парла­ментское большинство и правительство, австрийское посольство в лице гр. Форга- ча требовали самостоятельности Украины; немецкая военная партия, исходя из практических расчетов — обеспеченности снабжения и ликвидации нарождавше­гося Восточного фронта,— временно склонялась к единству России. В зависимо­сти от того, какая педаль нажимала сильнее на Эйхгорна и Мумма, определялся и политический курс гетманской политики.

28 мая генерал Тренер говорил делегации от свергнутой Рады: «Германия искренно желает самостоятельности Украины, и будьте уверены, что она — един­ственный могущественный защитник этой самостоятельности в Европе. Мы хоте­ли вас поддержать. Но анархию и социалистические беспорядки по соседству с нашей империей терпеть не хотим, не можем и не будем»... И гетман клал руль вправо и насильственно украинизировал страну руками кадетов и «умеренных» украинских националистов...

К этому времени относится разговор гетмана с одним видным русским гене­ралом, которого прочили на должность военного министра. На вопрос его, правда ли, что гетман принял свой пост исключительно с целью воссоединения Малорос­сии с Россией,— генерал Скоропадский ответил отрицательно: «Может быть, в отдаленном будущем это и случится: но сейчас я буду стоять на почве самостий­ности Украины» *.(*Беседа ген. X. с Шульгиным.), Чрезмерно ревнивое отношение гетмана в то время к «рус­ским влияниям» приводило иногда к курьезам. Так, когда архиепископ Антоний был назначен киевским митрополитом, Скоропадский, предполагая встретить в нем врага гетманской власти и немцефильской политики, отказался вначале признать патриаршее назначение и убедительно просил Эйхгорна воспрепятствовать торже­ственной встрече архипастыря православными киевлянами. Гетман уверял, что митрополит Антоний «большой реакционер» и что «из встречи его хотят сделать большую москвофильскую демонстрацию» *..(* Доклад шульгинской организации от 5 июня и свидетельство А. В. Сторо­женко.)

.

В октябре ген. Тренер заявил *(*Киевские «Последние Новости», 11 октября.) : «Положение момента выдвигает сейчас перед Украиной задачи укрепления здоровых национальных устоев и привлечения народных кругов к участию в строительстве страны, как и в ее управлении. И здесь, как и в Германии, в состав правительства будут привлечены представи­тели левых и демократических течений»... Практиковавшаяся немцами ранее скры­тая поддержка этих кругов теперь становится явной. И гетман привлекает в со­став правительства украинских социалистов и нажимает еще сильнее пресс укра­инизации. «Новый состав совета министров,— говорит премьер Лизогуб представи­телям печати 17 октября,— в области внешней и внутренней политики будет стре­миться к более резкому выявлению национального лица украинской державы, от­стаивая всеми силами самостоятельность и суверенность Украины».

А в то же время (9 октября) представителю Добровольческой армии, полков­нику Неймирку, при «случайной встрече», устроенной самим гетманом в квартире его адъютанта гр. Олсуфьева, он говорил: «Я русский человек и русский офицер; и мне очень неприятно, что, несмотря на ряд попыток с моей стороны завязать какие-либо отношения с ген. Алексеевым... кроме ничего не значащих писем... я ничего не получаю... Силою обстановки мне приходится говорить и делать со­вершенно не то, что чувствую и хочу,— это надо понимать. Даю вам слово, что до сего времени я буквально ничем не связан, никаким договором с Берлином * (* Договор от 5 апреля?) и твердо отгородился от Австрии... Я определенно смотрел и смотрю — и это знают мои близкие, настоящие русские люди,— что будущее Украины в России. Но Украина должна войти как равная с равной на условиях федерации. Прошло время командования из Петербурга — это мое глубокое убеждение. Самостий­ность была необходима, как единственная оппозиция большевизму: надо было поднять национальное чувство. И переворот, который был сделан пришедшими немцами, я ранее еще предлагал союзникам, лично говорил об этом с ген. Табуи»...*(* Доклад киевского представителя 14 окт. № 6.)

В ноябре ген. Тренер, сменив Людендорфа, сдавал уже германские армии на волю победителей... В Киеве говорил авторитетно только... немецкий Совет сол­датских депутатов. И гетман распускал правительство, приглашал на пост премье­ра «царского» министра Гербеля и издавал грамоту о Всероссийской федерации с включением в нее Украины. Одновременно ген. Скоропадский не прекращал весьма оживленных тайных переговоров с Украинским национальным комитетом, а на Юг сообщал, что «украинские силы... возглавляемые гетманом... в согласии с Доном и параллельно с Добровольческой армией направляются на борьбу с большевиками и на восстановление единства России»*(*Телеграмма на мое имя министра иностр. дел Афанасьева 16 ноября.).

Такой же двойственностью отличалась политика украинского правительства. Наиболее влиятельная кадетская часть его в замкнутом кругу киевского главного комитета, под сильным давлением Милюкова, стремившегося обуздать размах украинизации, выносила постановления следовать «по линии превращения мест­ного национального движения в общегосударственное путем объединения всего Юга России» *(* Из письма Милюкова.)

. А вне стен комитета «согласованные действия» киевлян прояв­лялись проповедью на тему: «Единая Россия — это нелепость... Насильственное соединение в одном государстве столь больших и столь разнородных частей недо­пустимо»... Вдохновитель и правая рука гетмана, Игорь Кистяковский, в конце 1917 г. был приверженцем Корнилова и Добровольческой армии, весной 18 г.— самостийником и германофилом, в октябре, когда немцы потребовали его удале­ния с поста,— федералистом и германофобом; а в ноябре... централистом и антан- тофилом...

В свою очередь — само двуличное — германское правительство находило также некоторые странности в украинской политике... Украинский посол в Берли­не, бар. Штейнгель, 7 июля доносил министру иностранных дел: «Императорское правительство находит, что наше правительство не достаточно твердо в своей по­литике, почему в Киеве происходит двойная политическая игра, вредящая упро­чению дружбы между Германией и Украиной. Императорское правительство же­лает, чтобы политика Украинского правительства соответствовала во всех отно­шениях условию, заключенному 18 апреля (нов. стиля) 1918 г. между генерал-фельдмаршалом Эйхгорном и бар. Муммом, с одной стороны, и Украинским правительством гетмана, в то время находившимся в процессе фор­мирования, с другой стороны... Ввиду этого Императорское правительство жела­ет расширить границы своих прав в целях организации порядка и правосудия»...

Впрочем, к концу сентября, после поездки гетмана в Берлин, взгляд герман­ского правительства изменился и министр ф. Гинце в рейхстаге заявил, что на Ук­раине «продолжается в утешительном направлении процесс консолидации. Гетман с министрами вошел в Берлине в соприкосновение с нашим правительством. Кон­статируем, что намерения гетмана лояльны, планы его нам откровенно ясны».

Внешние сношения Украины также всецело зависели от немцев. Все спорные территориальные вопросы о западной границе, о подчинении Украине Крыма, о Ростовском, Таганрогском округах и части Бессарабии, на которые претендовала Украина, разрешались односторонней волей немцев и притом не в ее пользу.

Наиболее характерной была длившаяся бесконечно долго украино-большеви­стская конференция, заседавшая в Киеве, с Шелухиным и Раковским во главе. Поскольку вопросы, касавшиеся интересов Германии, как, например, передача оккупированной Украине в большом числе подвижного железнодорожного состава и урегулирование железнодорожного сообщения, проходили быстро, постольку все остальные, в особенности вопросы о границах, затягивались неимоверно. Уча­стники конференции играли положительно непристойную роль, будучи пешками в руках закулисного дирижера. Приводимый документ характеризует в достаточ­ной мере эти взаимоотношения:

Секретно.

Г. Председателю мирной делегации Украины С. Шелухину.

Ввиду того, что в частном разговоре с министром иностранных дел предсе­датель мирной делегации Раковский выразил желание разрешить возможно ско­рее вопросы, относящиеся к соглашению между Российской республикой и Ук­раинским государством, считаем необходимым поставить вас в известность, что ускорение украино-русских отношений возможно лишь после того, как по этому вопросу выскажется германское правительство * (*Сношение министра иностранных дел Д. Дорошенко от 2 сентября 18 года № 2184.)...

Но если дела конференции не подвигались вперед, то многочисленная совет­ская делегация с большим успехом вела пропаганду и организацию тайных боль­шевистских очагов.

В октябре министерство внутренних дел обнаружило две большевистских крупных огранизации в Киеве и Одессе, находившиеся в деятельных сношениях с делегацией Раковского. После произведенных арестов и выемок как в организа­циях, так и у самих делегатов обнаружилось, что работа большевиков велась совместно с Украинским национальным комитетом и что посредниками между ни­ми были... представители немецкой власти...

Результаты этого скандального разоблачения были совершенно неожиданные: удаление по требованию немцев с поста министра внутренних дел Кистяковского и освобождение арестованных большевиков.

Нужно было обладать поистине огромным самопожертвованием, неограничен­ным честолюбием или полной беспринципностью, чтобы при таких условиях стре­миться к власти на Украине.

Ведение самостоятельной внешней политики было тем более невозможно для Украины, что, невзирая на наличность огромных военных запасов и людско­го материала, она не имела вовсе армии.

Вооруженные силы гетмана состояли: 1) из дивизии ген. Натиева, сформи­рованной из добровольцев, стоявшей в Харькове, находившейся в подчинении у немецкого командования, совершенно разложившейся и впоследствии разоружен­ной немцами; 2) Сердюцкой дивизии (гвардейской), составленной по набору исключительно из сыновей средних и крупных крестьян-собственников и вскоре разбежавшейся; 3) из охранных и пограничных сотен, несших службу: первые — полицейскую в уездах, вторые — пограничную на западе; 4) наконец, в августе из Владимир-Волынска прибыла сформированная там австрийцами из военно­пленных украинцев 1-я Украинская пехотная дивизия, которая вслед за тем вви­ду непригодности была расформирована.

Немцы всемерно противились организации украинской армии, считая ее опасной для себя, и допускали только существование ее кадров.

Подготовка этих кадров — штабов без войск — шла планомерно и основа­тельно. Предположено было создать 8 корпусов двухдивизионного состава и 4 конных дивизии. С условного согласия немцев готовился к обнародованию указ о мобилизации, и набор предположен был на 15 ноября. Точно так же готови­лись кадры «украинского флота», в состав которого должны были войти впослед­ствии разоруженные и охраняемые немцами русские суда Черного моря. Как из­вестно, к этому времени наступили события, потрясшие Германию и поставив­шие Украину безоружной перед лицом большевистского нашествия. Поэтому вопрос об украинской армии интересен лишь с бытовой стороны.

Офицерский состав ее был почти исключительно русский. Генералитет и офицерство шли в армию тысячами *(* Генеральный штаб, например, был представлен столь широко, что часть обер- офицерских должностей занимали подполковники.), невзирая на официальное поношение России, на необходимость ломать русский язык на галицийскую мову *(* Один из офицеров украинской службы рассказывал о порядке делопроизвод­ства: начальник пишет бумагу на русском языке и дает ее переводить писарю. По­следний берет словарь Толпыго, подыскивает украинские слова и, не зная оборотов речи, склоняет и спрягает их по-русски... Интересно, что сношения с немцами прика­зано было вести только на русском или немецком языках.), нако­нец, на психологическую трудность присяги в «верности гетману и Украинской державе».

Побудительными причинами поступления на гетманскую службу были: б е с-принципность одних — «все равно кому служить, лишь бы содержание платили»,— и идейность других, считавших, что украинская армия станет готовым кадром армии русской.

Так как истинные мотивы тех и других не поддавались определению, то в добровольчестве создалось резко отрицательное отношение ко всем офицерам, состоявшим на украинской службе.

Каковы же были истинные стремления гетмана и его правительства в цент­ральном вопросе — об отношении к России? Было ли официальное исповедание разрыва с русской культурой и государственностью только личиной или искрен­ним их убеждением?

Прежде всего, в состав украинского правительства входили люди различных толков. Для одних самостоятельность Украины была целью, для других — средством. Где — в средствах и целях — проходила грань побуждений лич­ных, классовых, партийных, может быть, своеобразно понимаемых национально- государственных, для нас было и осталось неясным. Но вся совокупность фактов украинской действительности приводила нас к неизменному убеждению в бес­принципности украинской политики.

Сохранение русской государственности являлось символом веры ген. Алек­сеева, моим и всей Добровольческой армии. Символом ортодоксальным, не до­пускавшим ни сомнений, ни колебаний, ни компромиссов. Идея невозможности связать свою судьбу с насадителями большевизма и творцами Брест-Литовского мира была бесспорна в наших глазах не только по моральным побуждениям, но и по мотивам государственной целесообразности. Идея эта не находила, однако, такого безусловного признания в глазах всей армии, как первая.

Эти положения легли в основу наших отношений к гетману. Ни ген. Алексеев, ни я не вступали с ним в сношения...

Но вместе с тем командование не прибегало ни к каким конкретным мерам, враждебным гетманскому правительству...

Штаб Добровольческой армии не умел и не хотел вести политической инт­риги. Да и самый факт гетманства не казался угрожающим для нацио­нальной русской идеи. В годы, когда рушились вековые троны и сходили со сце­ны исторические династии, основание новых представлялось весьма проблема­тичным... В этом убеждении укрепляли нас и исторические прецеденты. «Мало- русский народ,— говорит историк,— решительно не пристал к замыслу гетма­на и нимало не сочувствовал ему. За Мазепою перешли к неприятелям только старшины, но и из них многие бежали от него, лишь узнали, что надежда на шведского короля плоха и что Карл, если бы даже и хотел, не мог доставить Малороссии независимости».

Для многих политических деятелей теперь, как и двести лет тому назад,— хотя обстановка стала неизмеримо сложнее,— решение украинской проблемы сводилось только к предвидению: кто победит? Карл или Петр? Гинденбург * (*   Гинденбург Пауль (1847 — 1934) — германский генерал-фельдмаршал, в годы первой мировой войны — командующий немецкими войсками на Восточном фронте. (Прим. ред.)) или Фош*(* Фош Фердинанд (1851 —1929) — французский маршал, во время первой миро­вой войны командовал французскими армиями, затем верховный главнокомандующий вооруженными силами Антанты. (Прим. ред.)) .