О том, как живут беженцы из ДНР и ЛНР

Официально беженцами в России считаются только 304 человека. За первый квартал 2022 года статус оформили два человека. Властям это невыгодно. Во-первых, такой статус позволяет получать все положенные гражданину РФ пособия и пенсии. Во-вторых, какие могут быть беженцы с «освобожденных территорий»?

Большинство украинских переселенцев получают так называемое «временное убежище» или вообще находятся в России на птичьих правах.

В пунктах временного размещения (ПВР) беженцам дают койко-место и еду. Но больше там нет ничего. Людям нужны сменная одежда, обувь, шампуни, расчески, зубные щетки и т.д. Купить необходимые вещи не на что. Без российского гражданства беженцы не могут устроиться на работу или получить пенсию. Оформление гражданства стоит больше 6 тысяч рублей и занимает несколько месяцев.

В конце коридора белеет баннер с красным крестом. Освещения нет, на стенах — плешины облупившейся штукатурки. Региональное отделение Красного Креста — единственное в Саратовской области место, где собирают гуманитарную помощь для беженцев из Украины.

В дальних комнатах устроены склады: направо — бытовая химия, налево — продукты и одежда. «Беженцев мы рассаживали в приемной. Волонтер их опрашивал, составлял заявку и тут же на складе подбирал вещи. Мы старались сделать продуктовые наборы побольше, просили беженцев приносить с собой крепкие клетчатые сумки, — рассказывает председатель отделения Алексей Захаров. — Далеко не каждый в такой ситуации может сразу перечислить то, что нужно в первую очередь. Это трудно представить: у обычного человека, жившего благополучной жизнью, вдруг не осталось ничего, даже собственной зубной щетки».

Для Захарова неожиданностью стало то, насколько востребованы крем для рук и ежедневные прокладки. Не менее популярны оказались тапочки: весной многие беженцы ходили по ПВР в валенках и бахилах, сменной и домашней обуви у них не было.

На стене висит календарь с целующимися собачками за 2009 год. С тех пор развалюха пустовала. Захаров — по основному роду занятий стоматолог, руководитель маленькой частной клиники, — вывез два «КаМАЗа» мусора, вставил пластиковые окна. Купил УАЗик. Сам заправлял его, грузил и развозил гуманитарную помощь по ПВР в райцентрах.

Добровольческий штаб при министерстве молодежи обещал волонтеров. Поработав день, ребята, как правило, не возвращались. «За эти месяцы остались четыре-пять человек. Такие же ненормальные, как я», — смеется Захаров.

«Что представляет себе человек, когда его зовут в международную организацию, которая 150 лет помогает больным, бедным и голодающим? Человек думает, что его сейчас оденут во всё красивое, дадут вертолет с красным крестом и отправят спасать людей в Африку», — говорит Захаров. Коллега пригласила Алексея в КК в 2016 году. Молодой преуспевающий врач узнал о родном городе много нового. И до «спецоперации» у местного Красного Креста было полно работы: Саратовская область — депрессивный регион, 44 процента жителей, по официальной статистике, получают очень скромные доходы — до 19 тысяч рублей в месяц.

«Однажды нам позвонил мужчина, отец десяти детей. Рассказал, что его девятилетняя дочка сломала ногу, попала в больницу, ухаживать за ней некому — он работает, жена не может бросить остальных детей», — вспоминает Захаров. Жена Алексея вызвалась первой: «То, что мы увидели в больнице, меня потрясло: девочка весом 16 килограммов, лысая, ее остригли из-за вшей. Она набрасывалась на больничный вареный рис. При этом девочка оказалась контактной, веселой. Рассказала, что украла курицу, убегала и неудачно упала».

Жена Алексей с подругами организовали дежурство в больнице. Ребенка откормили и одели. «Мы попросили через детского омбудсмена тактично узнать, всё ли нормально в семье? Нам сказали, что семья обычная, дети ходят в кружки. Просто вот так бедно люди живут».

домов престарелых, одежду для многодетных семей, продукты для лежачих инвалидов и малообеспеченных стариков.

«Мои знакомые часто крутят пальцем у виска: зачем тебе это? — говорит Алексей. — Я отвечаю: проблема в том, что мы не хотим видеть, что происходит вокруг. У каждого свои заботы, кредиты. А рядом с нами люди, которые очень нуждаются».

В марте-апреле желающих помочь беженцам было очень много. «Железная дорога, атомная станция, газовики — компании приезжали одна за другой, ставили свой логотип, фотографировались. Обычные люди несли вещи — от поношенных курток до микроволновки», — рассказывает Алексей.

Сейчас на складе бытовой химии солнечно и совершенно пусто. В комнате напротив кучей свалены сиреневая куртка, полосатые брюки, плюшевая розовая мышь, лопнувшая коробка с паззлом — то, что никому не подошло.

«Поток гуманитарной помощи прекратился резко, как по щелчку, в конце апреля. Возможно, организации, которые хотели сделать фотоотчеты, сделали это. Возможно, у людей наступила психологическая усталость: я купил 100 банок тушенки, сделал, что мог, всё, не хочу больше об этом думать. Возможно, выстреливают телерепортажи (российского ТВ — Ред.) из Европы, в которых показывают, какие беженцы плохие, жадные, всё крушат. Не знаю, так ли это на самом деле и зачем это показывать, — размышляет собеседник. — Сам я новости почти не смотрю. У меня даже телевизора дома нет».

В мае и июне КК раздавал запасы: благо, вещей скопилось около 30 тонн. Сейчас выдавать нечего.

По словам председателя отделения, каждый день звонят до 60 человек — в основном, неорганизованные беженцы, которые своим ходом добрались до Саратова, поселились у родственников или в съемном жилье. По мнению Захарова, их в области около 1000 человек. В отличие от тех, кого централизованно расселили в ПВР, одиночки больше всего нуждаются в продуктах. Нужны крупы, макароны, консервы.

«Сейчас я отвечаю людям: у меня ничего нет, позвоните через неделю. Что будет дальше? Нет ответа. Всё, что от меня зависит, я делаю. Мы пытались собирать гуманитарную помощь на фестивале шашлыка. Нам принесли две пачки макарон и две бутыли воды», — говорит Алексей. Он хотел узнать, не поможет ли областное министерство соцразвития? Но оттуда позвонили и спросили: «Еще 360 человек приехало, не могли бы вы нам помочь?»

«Не надо фото и видео. Не указывайте мою фамилию. Вдруг хохлы меня найдут?» — говорит Олег, бывший ополченец ДНР. Он дважды назначает и переносит встречу. Наконец предлагает ограничиться телефонным разговором: «Лучше, чтобы меня не видели».

У Олега — сильная контузия. Правого глаза нет, левый плохо видит. Из-за проблем с позвоночником он ходит с бадиком. В разговоре мужчина то и дело сбивается на украинский. Вдруг переспрашивает: «Какой сейчас год?»

Олег родился в 1966 году в Краснокутском районе Саратовской области: «В два года батя увез меня в Горловку. На шахте хорошо платили». Олег учился в украинской школе, знает язык, как родной. Отслужил два года в ВДВ в Новороссийске. После армии работал строителем. «В Донецке строил поселок шахты «Октябрьской». В Харькове, в Кременчуге, в Мелитополе. Какую красивую базу отдыха в Карпатах мы построили, там все наши шахтеры побывали! 1200 куреней (дачных домиков, — Н.А.) в Ильичевке в Одесской области. Не знаю, есть ли они сейчас», — вспоминает Олег.

Его семья жила в Грушевке недалеко от Горловки: «Хороший шахтерский городок, уютный. Люди ездили на работу на шахту, а семьи жили там. Его сейчас, говорят, нет».

Его жену звали Еленой. «Олэна по-украински», — Олег повторяет имя несколько раз. Сам себя обрывает: «Ничего не буду рассказывать. Не хочу бередить. В 2014 году убило ее».

Олег вступил в ополчение. В ДНР его называют «народной милицией». По разным оценкам, до «спецоперации» численность «народной милиции» составляла больше 20 тысяч человек. Призыва в Донецке не было, служили контрактники. Платили от 24 тысяч рублей в месяц — на уровне средней зарплаты в республиках. Условия приема на службу здесь очень мягкие. В «народную милицию» устраивались приезжие из российских регионов, которые не смогли бы заключить контракт с Минобороны РФ из-за судимостей или проблем со здоровьем.

По словам Олега, в 2014 году он с контузией попал на лечение в Калач Волгоградской области. На долечивание его привезли в областную больницу Саратова. О том, что бойцов ЛДНР, хотя они не являются ни военнослужащими, ни гражданами РФ, лечат в российских больницах, писали в СМИ и соцсетях. Например, в группе ВК «Помощь и поддержка Новороссии» говорится о лечении раненых в Петербурге в 2017 году. Русская служба BBC (сайт издания заблокирован в России по решению Роскомнадзора) рассказала историю 20-летнего жителя Донецка — гражданина ДНР, которого после ранения под Херсоном привезли в больницу Ростова. По закону без полиса ОМС можно получить только экстренную помощь.

После выписки Олег вернулся в Донецк. Хотел оформить российское гражданство, но, по его словам, не смог заплатить взятку. Осенью 2021 года ополченец снова попал в Саратов с ранением позвоночника. Решил остаться в России. В районном отделе ФМС ему предложили оформить гражданство по процедуре для приезжих из дальнего зарубежья.

Дойдя с жалобой до приемной губернатора, Олег выяснил, что может пройти по упрощенному порядку, действующему с 2019 года для приезжих из Украины, Белоруссии и Казахстана — для них не обязательно пятилетнее проживание в России, не нужно накапливать определенную сумму денег на счете и сдавать экзамен по русскому языку. Но даже упрощенная процедура длится шесть-семь месяцев и требует расходов.

«5 тысяч надо за медосмотр. 2,5 тысячи — за перевод украинского паспорта. Перевод нужно заверить у нотариуса. Четыре фотографии. Пошлина 3 тысячи, — перечисляет расходы Олег. — Откуда у меня такие деньги? Назанимал у знакомых».

В 2021 году в российское гражданство были приняты 735,4 тысячи человек, больше половины из них — украинцы. Эксперты «Гражданского содействия» отмечают, что это исторический рекорд. Однако в первом квартале 2022 года иностранцев, получивших российский паспорт, стало на 12 процентов меньше, чем за тот же период 2021-го.

Олегу обещали выдать российский паспорт в мае. Незадолго до того он поехал на вокзал встречать очередную партию беженцев. «Куда делся украинский паспорт, не знаю», — вздыхает мужчина. Оформление пришлось начинать заново.

Олег неофициально устроился сторожем. Оформить инвалидность без гражданства тоже невозможно. Мужчина говорит, что ему нужны дополнительные операции на глазу и позвоночнике. Без полиса ОМС их могут сделать только за деньги.

Олег не один оказался в таком положении. «У меня здесь 18 хлопцев из батальона легко раненые», — говорит бывший ополченец. По словам необычных пациентов, их выписали из больницы, выдав мешок макарон. ДНР-овцы поселились в общежитии на окраине города. Бытовые условия здесь, по оценке Олега, «нормальные». Часть однополчан смогла уехать домой.

«Мы не бомжи», — повторяет Виктория Алексеевна. По профессии она—мастер легкой промышленности, швея. У Виктории Алексеевны было несколько точек с женской одеждой на рынках Мариуполя. Родители собеседницы в советское время приехали в Мариуполь с Дальнего востока, работали на металлургических заводах. До февраля 2022-го Виктория Алексеевна жила в трехкомнатной квартире в центре города. «Ремонт, бытовая техника, всё приготовила к старости. Война изменила все планы», — говорит беженка.

62-летняя женщина два месяца просидела в подвале. Выходила, только чтобы подняться в квартиру за едой: она успела запасти сахар, крупу и консервы. Однажды в дверь подвала постучал «очень бородатый человек»: микрорайон заняли кадыровцы. Виктория Алексеевна, в первую очередь, попросила у него телефон, чтобы позвонить дочери.

Знакомый, вывозивший из Мариуполя свою мать, согласился взять их в машину. Почти сутки простояли в очереди на границе. 1 мая женщины прошли фильтрацию. Через Таганрог и Ростов поехали в Ижевск — к брату бывшего мужа.

У Виктории Алексеевны были с собой 19 тысяч гривен — всё, что осталось от нажитого за целую жизнь имущества. В Сбербанке объяснили, что могут обменять только 8 тысяч на человека, причем по фиксированному курсу 2,5 рубля за гривну и лишь после того, как беженцы получат президентские «подъемные» — 10 тысяч рублей.

Эти выплаты идут из резервного фонда через регионы-распределители — Ростовскую, Белгородскую, Курскую, Воронежскую, Брянскую области, Ставропольский и Краснодарский края, Республику Крым. Например, беженцы, оказавшиеся в Саратовской области, должны направлять заявления в Краснодарский край, за которым закреплены также Кировская, Оренбургская области, Марий Эл, Мордовия, Татарстан, Удмуртия, Чувашия и Пермский край. Рассмотрение документов растягивается на месяцы.

Сумма будет расти — заявления подали более 624 тысяч человек.

В Ижевске Виктория Алексеевна с дочерью оформили временное убежище. По подсчетам «Гражданского содействия», в 2021 году временное убежище в России получили 19,8 тысячи человек (в том числе, 18,3 тысячи приезжих из Украины). В первом квартале 2022-го статус оформили 4,7 тысячи человек (больше 95 процентов из них — с Украины). По закону, временное убежище дает право в течение года работать и лечиться по полису ОМС наравне с гражданами России. В реальности чиновники в глубинке не знают, как работать с иностранцами, имеющими такой статус.

«В паспортном столе сотрудница увидела бумажку с «временным убежищем» и закрыла окошко. Я, мол, не знаю, что это такое, идите к начальнице. Отстояли очередь к начальнице. Она говорит: это не документ», — рассказывает Валентина, двоюродная сестра Виктории Алексеевны. Валентина живет в маленьком районном городке в Саратовской области. К ней мариупольские беженцы перебрались из Ижевска.

Валентина решила оформить родственникам временную прописку: «Из ФМС нас послали в коммерческую фирму заполнять справки. Сестра говорит: мы говорим по-русски, сами можем написать. Но там уперлись — платите! Содрали по 300 рублей за каждую справку и еще за ксерокопии».

Валентину предупредили, что будут проверять, действительно ли иностранцы живут в ее квартире. Если они уедут в областной центр искать работу, Валентине грозит уголовное дело за фиктивный миграционный учет и наказание — от 150 тысяч рублей штрафа до трех лет тюрьмы.

В районном центре занятости заявили, что беженцы могут работать только нелегально. Валентина пыталась доказать, что это не так, ведь разъяснение о правах человека со статусом «временное убежище» лежало у начальницы центра на столе. Но чиновница и слушать не стала.

В центре социального обслуживания беженцам пообещали найти подушки и одеяла. «Начальница обзвонила все местные организации, упрашивала, но никто не захотел помочь», — говорит Валентина.

Валентина работает оператором котельной. Получает, по ее оценке, «неплохо для нашего городка — 20 тысяч рублей». Половину зарплаты отдает за учебу дочки. «Я понимаю, что, кроме меня, некому помочь родным. Но моей зарплаты не хватит на то, чтобы их одеть-обуть, даже прокормить — проблема».

Валентина пробилась на прием к областному депутату. После этого беженцам выделили муниципальное жилье, которое несколько лет пустовало. «Теперь у нас есть своя комната, горячая и холодная вода. После того, что с нами случилось, я даже не верила, что так бывает. Мы уже не думали, что нам кто-то поможет», — говорит Виктория Алексеевна.

Беженцы хотели бы к зиме вернуться в Мариуполь. Но пока знакомые, оставшиеся в городе, говорят, что «во дворе пахнет трупами, жить негде».

По постановлению правительства РФ в регионах подготовлены 1300 пунктов временного размещения (ПВР) на 96 тысяч мест. На содержание одного человека в сутки государство тратит 1328 рублей (в том числе, 415 рублей—на питание). На помощь беженцам из Украины в бюджете заложено 11,8 миллиарда рублей. Как подсчитало издание The Moscow Times (сайт СМИ заблокирован в России по решению Роскомнадзора), с февраля регионы заключили больше 600 госконтрактов на перевозку, размещение и питание беженцев на 1 миллиард рублей. Резервный фонд должен возместить расходы местным бюджетам. Пока, по сведениям издания, перечислено меньше 500 миллионов рублей компенсации.

В Саратовской области открыты четыре ПВР. На их работу региональный бюджет выделил 17,4 миллиона рублей. Первый спецпоезд с 1300 эвакуированных из ЛНР прибыл в регион 21 февраля. Весной в область привезли беженцев из Мариуполя и Харьковской области, для которых уже не хватает мест в ПВР южных регионов. Вряд ли это последнее пополнение. По словам ростовского губернатора Василия Голубева, каждый день через границу в регион въезжают от 12 до 20 тысяч человек из ЛНР, ДНР и Украины.

Елена с дочками жила в Кировске в 70 километрах от Луганска. «Это маленький городок, 30 тысяч жителей. Шахты работали. Детский парк», — вспоминает женщина. В 2014 году город, как она говорит, «обстреливали неактивно». Елена в то время уезжала из Кировска, но не из-за боевых действий — нужно было сделать операцию старшей дочке.

По первой специальности Елена — учитель украинского языка и литературы. После образования ЛНР она прошла переподготовку и стала преподавать русский.

«Я схватила то, что попалось на глаза: теплые кофты, колготки, зубные щетки. Собрала одну сумку», — вспоминает женщина.

Мама Елены отказалась уезжать — не захотела оставлять коров и огород. Сестры с детьми сели в эвакуационный автобус. По дороге в Луганск к колонне присоединялись жители соседних поселков. Переночевали в Донецке в доме культуры. «Мы думали, что уезжаем дня на три, максимум — на десять. Отсидимся где-нибудь неподалеку, в Ростове. На станции Лихая нам сказали, что повезут в Астрахань. Потом говорили, что в Волгоград. Уже в поезде мы узнали, что едем в Саратов». О Саратове Елена не знала ничего: «В России у меня нет родственников. Здесь только мы с сестрой есть друг у друга».

Беженцев поселили в санатории на берегу Волги. Когда начался курортный сезон, перевезли в Балаково, в санаторий поскромнее, когда-то принадлежавший обанкротившемуся химзаводу. Сейчас здесь живут 170 человек из Донбасса и Мариуполя. Тяжелее всего пожилым людям, которые остались без пенсии.

«Нам нужна летняя одежда и средства личной гигиены — дезодоранты, шампуни, памперсы», — перечисляет Елена. Некоторые семьи привезли с собой котов и собак — им нужен корм. В ПВР Елена считается старшей от луганских беженцев и ведет списки необходимой гуманитарной помощи. Правда, жители небогатого райцентра привозят пожертвования нечасто.

Елене предложили работу в местном центре социальной помощи семье и детям. У нее есть российское гражданство — женщина получила паспорт РФ несколько лет назад, живя в ЛНР. Проблема в том, что диплом о педагогическом образовании остался в Кировске, а без него невозможно устроиться на работу по специальности.

Мама собеседницы по телефону рассказывает, что «дома тихо не бывает» — соседний поселок Стаханов, находящийся в 10 километрах от Кировска, обстреливают каждый день. Линия фронта проходит в 35-40 километрах.

Елена планирует остаться в России: «Я не знаю, быстро ли восстановят Кировск. Мои дети растут сейчас. Перспективы для них там я не вижу».