На службе Родине

 18 октября 1947 года – знаменательная дата. Но прежде, чем обратиться к этой дате, я обращаюсь к другой. Президент Украины П.Порошенко перенес праздник «День защитника отечества» с 23 февраля на 14 октября, таким образом, день создания Украинской повстанческой армии (УПА) стал государственным праздником. Я не знаю, как восприняли на Украине название дня создания преступной организации УПА «Днем защитника отечества» ветераны Великой Отечественной войны, ветераны Вооруженных сил СССР и все те, кто служил в Советской да и Украинской армии. Для меня день 23 февраля был и остается Днем Советской Армии, как бы его не называли сейчас. Этот праздник был праздником моего отца, солдата Великой Отечественной войны, прошедшего дорогами войны от Москвы до Берлина. Это мой праздник, советского офицера-ракетчика, отдавшего почти 30 лет жизни защите нашей Родины – Союза Советских Социалистических республик. Это праздник миллионов советских людей, защищавших нашу Родину в рядах Советской Армии, или служивших в ней, выполняя свой конституционный долг. И мы, как всегда, 23 февраля отмечаем наш праздник – День Советской Армии, потому что свой воинский долг по защите нашей Советской Родины выполнили сполна. Названия дня создания УПА «Днем защитника отечества» - это циничный плевок не только украинскому народу, это плевок всему советскому народу и надругательство над памятью тех, кто боролся с этой фашистской нечестью и кто погиб в борьбе с ней, это надругательство над десятками тысяч жертв этой нечести.

18 октября – знаменательная годовщина. Ровно 67 лет назад 18 октября 1947 года с полигона Капустин Яр в Советском Союзе впервые был произведен пуск баллистической ракеты ФАУ-2 (А-4), собранной полностью на опытном заводе НИИ-88 из агрегатов и деталей, изготовленных в Германии. На полигоне Капустин Яр на месте старта ракеты установлен памятник в честь этого знаменательного события в виде точной копии ракеты ФАУ-2. Событие это в истории советской ракетно-космической эры исключительное – была создана ракетная промышленность и началось создание ракетно-ядерного щита для защиты нашей Родины. Ровно через  2 года там же на полигоне Карустин Яр 10 октября 1949 года был произведен пуск ракеты Р-1 (8А11), полностью изготовленной в Советском Союзе из отечественных материалов. А уже ровно через десять лет после первого пуска баллистической ракеты с полигона Капустин Яр 4 октября 1957 года с полигона Байконур советской баллистической межконтинентальной ракетой Р-7 был запущен первый искусственный спутник Земли. А уже через 4-е года после запуска первого искусственного спутника Земли,  я, инженер-лейтенант, заместитель командира 8-ой стартовой батареи по технической части, в октябре 1961 года находился на боевом дежурстве во 2-ом ракетном дивизионе (рдн) 867 ракетного полка (рп) на территории Латвии, но недалеко от литовского города Жагаре.

Однажды Бог бинокль взял

И глянул он с небес.

И сквозь туманы увидал

Наш совсекретный лес.

И задал он вопрос тогда:

Скажи-ка, ангел мой,

Кого же черт занес туда

В лес темный и сырой?

Ему ответил он: Всевышний!

Их жизнь в твоих руках.

Состав людей живет там лишний.

Им нету места в городах.

Какой же черт занес меня в лес темный и сырой, поговорим в другой раз, а сейчас несколько слов о себе. Мои заметки, объединенные общим названием «Моя армия», это не история Ракетных войск стратегического назначения, это не исторический очерк о 867 ракетном полку, это не моя автобиография, это только некоторые эпизоды и события из моей жизни и из жизни ракетного полка, с которым судьба в лице Министра обороны СССР и Главкома РВСН связала меня на долгие годы, превратив московского студента в офицера Ракетных войск стратегического назначения.

Свои заметки о моей армии я писал без прикрас, но и без очернения - как было. Это прошлое, а мое мнение о современных армейских проблемах изложено в статьях в моем  ЖЖ, в моих блогах в Моем мире и Гайдпарке:  «После праздника. Непраздничные размышления советского офицера»,  «Маразм крепчает...», «Маразм крепчает, или поздно писать в газеты и подавать челобитные».

Много чего было за время службы - и хорошего, и плохого, и радостного, и печального, и комического, и трагического. И сейчас, вспоминая эпизоды из своей службы, сожалеешь, что забылись имена и фамилии своих сослуживцев - солдат и офицеров, с которыми приходилось вместе переносить и тяготы, и радости (ведь не только тяготы и лишения были в армейской службе) службы. Я попытался вспомнить только кое-что из ракетной службы. Мои заметки о жизни и о людях, которые не баклуши околачивали по московским кабакам, не по кухням отирались, не штаны просиживали в бесчисленных НИИ, обсуждая свои недооцененные таланты у нас и сладкую жизнь за бугром, а Родину защищали на боевом дежурстве в течение долгих лет службы в РВСН.

Мы были молоды, здоровы, впереди была жизнь... Я думаю, что и наши солдаты, участвовавшие в пусках ракет на полигоне, а ракеты наши были стратегическими, хотя и средней дальности - Р-12 (SS-4 по американской квалификации), сохранили в памяти и душе чувство удовлетворения и гордости от своей сопричастности к подготовке и пуску ракет. К сожалению, за давностью лет забылись многие фамилии сержантов и солдат, но могу только сказать, что за годы службы пришлось общаться с отличными сержантами и солдатами, которые, я думаю, с гордостью вспоминают свою нелегкую ракетную службу.

Мы старались и, несмотря на наши «грехи» и огрехи, о которых я пишу без прикрас, главным, определяющим в нашей жизни была воинская служба в постоянной боевой готовности к действию – пуску ракет и смею уверить, что ни наши руки, ни наши сердца не дрогнули бы, нажимая кнопки «Пуск» для защиты нашей Родины. К сожалению, защищая страну от внешнего врага, проглядели врага внутреннего. СССР нет, а Куба есть, благодаря СССР и РВСН. И Америка никуда не делась, что она демонстрировала и демонстрирует постоянно и в Югославии, и в Ираке, и в Ливии, и в Афганистане, и в Сирии, и на Украине… Кубу не трогает, не потому, что стала другой, а потому что вынуждена выполнять данное в 1962 году обязательство в обмен на вывод наших ядерных ракет с Кубы. Значит, наша служба не пропала даром.

Иногда приходится слышать от некоторых граждан, в том числе и военнослужащих из других видов войск, что нам, ракетчикам, служившим в Прибалтике, грех жаловаться на судьбу, что если бы мы послужили в какой-нибудь Тьмутаракани, как они, то узнали бы по чем фунт лиха. Я на судьбу не жалуюсь. Каждому свое. Послали бы меня в Тьмутаракань, был бы на их месте. Я был на своем, об этом и пишу. А они побыли бы на моем и в прорезиненном защитном костюме, в резиновых, сапогах, резиновых перчатках и в противогазе заправляли бы ракеты крайне агрессивными, ядовитыми, пожаро- и взрывоопасными компонентами ракетных топлив в жару (а что это значит находится в защитном спецкостюме при 40-градусной жаре в течение нескольких часов?) и в холод, опускались бы в залитую окислителем (концентрированной азотной кислотой) шахту или опускались на пятый этаж шахты, с установленной ядерной ракетой, к емкости с начинающей разлагаться 80% перекисью водорода. Хотелось бы спросить их: Про подводную лодку «Курск» слышали? Говорят, что она погибла от взрыва перекисной торпеды. На всякий случай замечу, что, насколько я понимаю в армейской жизни, они сами выбрали свою судьбу, которая забросила их в Тьмутаракань, а меня выбрала судьба и для меня, москвича, Жагаре, Добеле, Елгава, Шяуляй и даже Рига были, по сравнению с Москвой, что для них Тьмутаракань. Хотя, может быть, кто-то из них мой земляк? Тогда сочувствую.

Я ведь сам, если так можно сказать, из двухгодичников. Только не тех, которых призвали в армию на два года лейтенантами после окончания института, а тех, которых из института перевели в военную академию на два года в качестве слушателей без звания (так нас называли в академии) и выпустили оттуда инженер-лейтенантами. Были и такие двухгодичники. Кстати, начальник Главного штаба РВСН в 90-е годы генерал-полковник В.Есин - мой однокурсник и бывший студент. Только он из МАИ, а я из МВТУ. И начинали мы службу в одной дивизии, только в разных полках. Я в 867 (Добельском), он в 79 (Плунгенском) ракетных полках 29-й ракетной дивизии. Разные люди - разные судьбы.

Кому интересно и кто хочет вспомнить свою солдатскую или офицерскую молодость, читайте мои «ракетных» заметки, написанных так, как было в моей ракетной жизни – без прикрас, но и без очернения.

Заканчиваю свое объяснение строчками стихотворения неизвестного мне «ракетного» автора из нашего общего ракетного прошлого, присланными мне Михаилом Селиверстовым, бывшим сержантом 685-го ракетного полка 39-йракетной дивизии.

Ухожу от тебя через клапан большого расхода.
На пути СНЖ как хрустальные свечи горят,
Но вползает печаль в ДПК словно с черного хода
И в рабочую емкость мне не вернуться назад.
Я шагал напролом, по заправочным полз магистралям,
Если ж сунут меня в центробежный железный насос,
То пускай СЗН, как небесная нежная краля,
поцелует меня как лебедушка грустно взасос.
Мне сигнала «Внимание», право, ребята не надо
И пускай перелив в СКУ как будильник звенит.
С поворотных стаканов стекает азотная влага,
Но за пультом заправки дежурный ефрейтор не спит.
Нам дренаж обеспечен, но к черту избитые схемы,
Если кто-то не с нами, пускай проведет барботаж.
Мы готовы всегда и уже включены КПМы
И печальное солнышко в шахту глядит как мираж.

А теперь пара историй.

Что такое МДК?

В 867-ой ракетный полк прибыл командующий 50-й ракетной армии генерал-лейтенант Герчик со свитой для вручения переходящего Красного знамени Военного совета 50-й ракетной армии 1054-ой ремонтно-технической базе (РТБ), а так как и штаб полка, и штаб РТБ находились на территории 2-го дивизиона, то генерал-лейтенант Герчик фактически прибыл во 2-й рдн 867 рп. И хотя знамя вручалось РТБ, в церемонии вручения должны были участвовать, кроме офицеров и личного состава штаба и 2-й бригады РТБ, которые размещались во 2-ом дивизионе, офицеры управления полка, офицеры и личный состав УС полка, офицеры и личный состав 2-го дивизиона, а также офицеры 1-го и 3-го дивизионов, свободные от несения боевого дежурства, потому что слишком мало людей было в РТБ для такой торжественной церемонии.

Командир полка подполковник А.Д.Краснов в этот день находился на боевом дежурстве в качестве командира дежурных сил полка и был на КП полка, но было понятно, что командир полка должен руководить торжественной церемонией и вообще находиться рядом с командующим армией при его нахождении в полку. Необходимо было его заменить и, когда он сказал об этом перед строем офицеров управления полка, то я сам вызвался заменить его на боевом дежурстве, чтобы не топать торжественным маршем в строю, не подумав, что командующий может придти на КП полка и что общение при исполнении служебных обязанностей с такого рода должностными лицами чревато самыми непредсказуемыми последствиями. Довольный тем, что удалось избежать торжественной церемонии, я пришел на КП полка и безмятежно приступил к несению боевого дежурства вместе с помощником дежурного по КП. Мое безмятежное настроение не развеял даже доклад командира дежурных сил дивизиона капитана А.Костюкова с КП дивизиона о том, что командующий объявил учебную тревогу 7-й батарее. Через несколько минут с КП дивизиона последовал новый доклад:

— Командующий прибыл на техническую зону дивизиона.

Потом еще доклад:

-Командующий прибыл на стартовую позицию 7-й батареи.

Я продолжаю пребывать в безмятежном настроении, не подозревая о приближающейся опасности, пока очередной доклад с КП дивизиона, наконец, не вернул меня в суровую реальность. Капитан Костюков доложил:

— Командующий убыл с технической зоны дивизиона.

И на мой вопрос:

— Куда убыл?

Ответил:

— По-моему, на КП полка.

Только тогда я ощутил всю серьезность своего положения. От КПП технической зоны дивизиона до КП полка нет и ста метров. КП полка представлял из себя бетонное арочное сооружение, обвалованное землей, торцы которого были закрыты кирпичными стенами с металлическими дверями. Вдоль одной стены через все сооружение тянулся коридор, с другой стороны которого находились различные служебные помещения связистов, а в центре сооружения располагалась комната, так называемый главный зал КП, где несла боевое дежурство дежурная смена КП. Не успели мы с помощником и глазом моргнуть, как в дверях главного зала появился командующий 50-й ракетной армией генерал-лейтенант Герчик, за которым в коридоре толпились сопровождающие его лица. Я вытянулся перед ним и доложил:

Товарищ командующий! 867 ракетный полк несет боевое дежурство в постоянной боевой готовности. Боевых сигналов и приказов не поступало. Полк занимается в соответствии с планом боевой и политической подготовки. Командир дежурных сил 867 ракетного полка майор Ермолин.

Я обратился к командующему не по воинскому званию, как положено по уставу, а по должности. Это была не оговорка, в 50-й ракетной армии было принято обращаться к командующему не по званию, а по должности при официальных докладах. Об этом было известно офицерам, которые по долгу службы могли встретиться с командующим, как в данном случае я в качестве командира дежурных сил полка. Такое обращение, очевидно, льстило командующим, ведь генералов в армии много, а командующий один. Командующий поздоровался за руку со мной и сел на диван, стоящий у стены под табло АСУ «Сигнал» напротив пульта АСУ «Сигнал», за который вернулся я. В главный зал втянулись и сопровождающие командующего лица: член военного совета армии, командир дивизии генерал-майор Глуховский и начальник политотдела дивизии полковник Пароль, командир полка подполковник Краснов и начальник штаба полка подполковник Кожевников, начальник РТБ полковник Репин. Расположившись в проходе у стены, они ждали, поглядывая на командующего и на меня, что будет дальше. А дальше начался мой допрос. Первый вопрос командующего:

— Когда была объявлена учебная тревога 7-й батарее?

Ответ я на него знал, потому что командир дежурных сил 2-го дивизиона доложил мне об этом. Следующий вопрос:

— За сколько минут батарея заняла боевые посты?

Ответ на него я не знал, потому что командир дежурных сил дивизиона мне об этом не доложил, так как докладывать время выполнения отдельных операций боевого графика был не обязан, а я с него не требовал, потому что подобного рода учет на КП полка не велся. КП полка контролировал время занятия батареями боевых готовностей и пуска ракет. Но заявить об этом командующему было бы верхом безрассудства с непредсказуемыми последствиями для себя да и своих командиров я бы поставил в неудобное положение. Конкретное время занятия боевых постов я не знал, но я знал отлично нормативы занятия боевых постов и знал золотое армейское правило — на вопросы больших начальников надо отвечать быстро, без мычания и блеяния, четко и ясно. Поэтому я четко и быстро называю ему нормативное — «отличное» время занятия боевых постов, здраво рассудив, что командующий, вряд ли, стоял с секундомером в руках, наблюдая за действиями личного состава 7-й батареи. Возражения со стороны командующего не последовало. Еще задав пару вопросов о времени выполнения каких-то операций и получив четкие ответы от меня, он перешел к вопросам обеспечения живучести стартовых батарей, в том числе и об инженерном обеспечении марша батарей в ЗПР.

Вопросы обеспечения, повышения живучести были коньком командующего. Конечно, все вопросы обеспечения живучести стартовых батарей, распределения инженерных сил и средств были расписаны в документах, находящихся на КП в сейфе командира дежурных сил полка, но ответы на вопросы командующего по бумажке, вряд ли, бы были восприняты положительно. Бумажку процитировать может каждый дурак, а ты продемонстрируй свою подготовку без бумажки, поэтому обращаться к документам я не стал, а продолжал отвечать быстро и четко, понимая, что командующему нужны не фактические данные по конкретным батареям по обеспечению их инженерными средствами на марше и в ЗПР, а принципиальное знание распределения инженерных средств по батареям. Что я и делал, перечисляя инженерную технику в батареях, не привязывал конкретную технику к конкретной батарее, а просто говорил, в одной батарее такие-то инженерные машины, в другой — такие-то, в третьей такие-то и так далее. И среди инженерных машин назвал машину МДК.

— Что это такое? — заинтересовался командующий.

Отвечаю:

— Землеройная машина на базе АТТ, оснащенная бульдозерным ножом для расчистки дорог, снятия грунта и землеройным устройством роторного типа для рытья котлованов.

— А по буквам? — спрашивает командующий.

Честно говоря, никогда не задумывался, как расшифровывается аббревиатура МДК. Начинаю подбирать слова: М — машина, Д — дизельная, ведь машина на базе АТТ с дизельным двигателем, К — котлованная.

— Машина дизельная котлованная, — отвечаю я.

— Неправильно, — говорит командующий и снова повторяет свой вопрос:

— Что означает МДК?

Подбираю снова слова к буквам и ничего не могу другого придумать, кроме, как «машина дизельная котлованная». Неправильно! Этот же вопрос командующий задает моему помощнику, который сидит тихо в уголочке, как мышка. Не знает помощник тоже.

— Что такое МДК? — обращается командующий к сопровождающим лицам.

Все молчат, тогда он, чтобы не компрометировать командиров и начальников, выбирает самого младшего по должности среди них начальника штаба полка подполковника Кожевникова и спрашивает его:

— Что такое МДК?

Тот пускается в объяснения, пересказывая мои объяснения, но ответить точно, что такое МДК по буквам, не может. Остальные молчат. Тогда командующий спрашивает у командира полка подполковника Краснова, кто в полку самый опытный командир батареи. Командир полка назвал фамилию майора М.Бочкарева — командира 4-й батареи.

— Давайте его сюда, — распорядился командующий.

Командир полка дает команду найти и представить майора Бочкарева командующему. А его и долго искать не надо было. Командиры батарей и командиры дивизионов стояли у входа на КП полка, дожидаясь дальнейших указаний. Не прошло и минуты, как майора Бочкарева буквально втолкнули в главный зал КП. Не успел он открыть и рта, чтобы доложить о прибытии, как командующий ошарашил его вопросом:

— Что такое МДК?  

Бочкарев понятия не имел о чем говорили на КП полка и к чему относится этот вопрос про МДК, но он тоже знал, как надо отвечать на вопросы начальства, поэтому быстро и четко ответил:

— Машинный дегазационный комплект.

Повергнув всех присутствующих в ступор.

— Ну, с этим все ясно, — только и сказал командующий 50-й ракетной армией, после чего Мишу Бочкарева тут же вытянули за фалды из главного зала в коридор и он выскочил из сооружения КП ошарашенный и ничего не понимающий. Ответ майора Бочкарева был завершающей точкой в допросе командующего, после чего он встал с дивана в хорошем настроении, вполне удовлетворенный беседой со мной и тем, что все-таки последнее слово осталось за ним.

У командующего была в характере одна особенность, которая проявлялась при беседах с офицерами в различных ситуациях, например, при назначении на должность или, как в случае со мной, при проверке офицеров в различных ипостасях. Он любил, чтобы последнее слово оставалось за ним, то есть чтобы «посадить» хорошо отвечающего. Если этого долго не удавалось сделать, то он начинал раздражаться, а раздраженный человек может поступить несправедливо. При моем допросе командующий не успел разозлиться, я вовремя споткнулся на МДК, и он довольный покинул КП полка, а вместе с ним и все сопровождающие лица. Допрос я выдержал успешно. А что же все-таки МДК? МДК — машина дорожная котлованная. Я ошибся только в одном слове.

«Дурной» пример заразителен 

Как известно, дурной пример заразителен. Через год такую же проверку устроил мне новый командир дивизии тогда еще полковник Г.Ф. Ерисковский. Трудно сказать, каким ветром занесло его в один из летних вечеров 1976 года в наш полк, а точнее во 2-ой дивизион, где находились штаб полка и КП полка. А поскольку руководящих лиц полка уже не было в штабе и вообще в полку, то командир дивизии, естественно, прибыл на КП полка, где в качестве командира дежурных сил полка, на свою беду, пребывал я, майор Ермолин — старший помощник главного инженера полка. Раздосадованный отсутствием в полку руководящих лиц полковник Ерисковский свое неудовольствие отыграл на мне, устроив допрос с пристрастием слишком умному «академику», сходу узрев мой академический значок с шильдиком и надписью на нем «Арт. Ак. им. Дзержинского» и рядом с ним юбилейный значок Академии, посвященный ее 150-летию с надписью «ВИА им. Дзержинского» и «150». Эти значки подействовали на него отрицательно, возможно, потому, что он «академиев» не кончал (он закончил Ростовское ракетное училище) и на груди у него был стандартный значок высшего училища, который был подобен академическому значку, но без шильдика с обозначением учебного заведения.

— Понавесили тут значков, — попер он на меня. Но я тоже был не лыком шит и сразу парировал его реплику:

— В соответствии с приказом Министра обороны «О правилах ношения военной формы одежды» разрешено ношение этого юбилейного значка академии.

Возразить ему было нечего, а приказа под рукой не было, чтобы опровергнуть или подтвердить мои слова, и он перешел непосредственно к допросу с пристрастием с явным намерением наказать меня за строптивость. Вместо вопросов по боевому управлению, которое и является, собственно говоря, главной задачей и обязанностью боевой дежурной смены КП и командира дежурных сил полка, командир дивизии, понимая, что по вопросам боевого управления ему со мной не совладать, принялся донимать меня вопросами к боевому управлению вообще никакого отношения не имеющими, вроде того, какая температура перекиси водорода в автоцистернах 8Г11, находящихся в автопарках наземных дивизионов, и какая должна быть температура щей в солдатской столовой. И хотя учет температуры перекиси водорода на КП полка не велся, а велся на КП дивизионов, я, как бывший инженер по заправочному оборудованию, знал, что сказать, и сходу удовлетворил его любопытство. И на вопрос о температуре щей не стал брыкаться, объясняя, что я старший помощник главного инженера полка и меня больше занимает температура в хранилищах с боезапасом, чем температура щей в солдатской столовой, а ответил удачно, исходя из здравого смысла и армейского опыта. Еще было много разных вопросов, успешно мной отбитых, но достал он меня, когда в ответ на его вопрос о том, кто разворачивает в стартовой батарее кабельную сеть при выходе в ЗПР, дал единственно возможный ответ: личный состав элетроогневого отделения и помогают ему свободные номера стартового и двигательных отделений, но он не удовлетворился, чем вывел меня из себя.

— Вы что хотите, чтобы я, командир дежурных сил полка, назвал по-фамильно личный состав стартовых батарей, развертывающий кабельную сеть? Достаточно того, что я знаю, какой личный состав развертывает кабельную сеть в стартовых батареях, хотя и этого командиру дежурных сил полка знать не нужно, — не сдержался я, чем вывел его из себя и он заявил, что я ничего не знаю и он снимает меня с боевого дежурства. Приказал доложить об этом командиру полка и удалился. А время, между прочем, было уже около 22 часов и замена меня другим офицером представляла определенную трудность. Если бы это было в рабочее время, когда все офицеры на службе, никакой проблемы не было бы — любой из офицеров, несших боевое дежурство командирами дежурных сил полка, тут же пришел бы на КП полка и заменил меня, но нужные офицеры находились у себя дома в Добеле-2 за 40 километров от КП полка. И надо было не только назначить другого офицера вместо меня, но и обеспечить его доставку на КП полка.

Звоню домой командиру полка подполковнику А.Д. Краснову и докладываю о прискорбном событие. Командир полка, зная мою подлинную подготовку как командира дежурных сил и инженера-специалиста службы РВО полка и понимая нелепость произошедшего конфликта, к моему докладу отнесся спокойно и блестяще решил проблему с моей заменой, приказав начальнику штаба полка подполковнику А.Ф. Кожевникову заступить на боевое дежурство вместо меня, тем самым закрыв и вопрос с доставкой нового командира дежурных сил на КП полка, ведь у начальника штаба был персональный УАЗ-469 с круглосуточным путевым листом.

Снятие меня с боевого дежурства привело не только к дополнительным хлопотам с моей заменой, но и мне принесло дополнительные заботы. Ведь, чтобы снова получить право заступить на боевое дежурство, надо было по-новой сдавать зачет комиссии дивизии на допуск к несению боевого дежурства, а для этого добираться до штаба дивизии в Шяуляе, причем, не на служебном автотранспорте, а своим ходом, используя гражданские рейсовые автобусы. И решить проблему с новым допуском на боевое дежурство надо было, как можно, быстрее, чтобы не взваливать дополнительную нагрузку с боевым дежурством на плечи других офицеров. Надо было ехать в Шяуляй. Звоню начальнику КП дивизии — заместителю начальника штаба дивизии по боевому управлению и сообщаю о снятии меня с боевого дежурства командиром дивизии. Начальник КП и оперативные дежурные КП дивизии прекрасно меня знали и знали уровень моей подготовки, ведь мы несли боевое дежурство вместе много лет и ежедневно во время боевого дежурства контактировали при проведении ежедневных тренировок по АСУ «Сигнал», а также всяческих командно-штабных тренировок (КШТ), командно-штабных учений (КШУ), тактико-специальных учений (ТСУ) и различного рода проверок и учений вышестоящими штабами. Управленцам дивизии все понятно, но надо соблюсти формальность, а для этого прибыть в штаб дивизии. Через пару дней прибываю в Шяуляй в штаб дивизии и неожиданно попадаю на командно-штабное учение (КШУ), проводимое штабом 50-й ракетной армии, с занятием боевых постов на КП дивизии полным боевым расчетом КП, то есть всеми службами управления дивизии от политработников до тыловиков вместе с медиками. Начальник КП предложил мне, если уж так получилось с КШУ, поехать вместе с офицерами управления дивизии на КП, чтобы не ждать их возвращения с КП, тем более, что КШУ могло затянуться и на сутки, и даже более, или уезжать назад в полк, а потом снова приезжать в штаб дивизии. Так я впервые попал на КП дивизии и познакомился с КП, с организацией работы на боевых постах и всего боевого расчета КП. В ходе КШУ оформили протокол приема зачета и приказ командира дивизии на допуск меня к боевому дежурству в качестве командира дежурных сил полка.

А через полтора года я уже сам нес боевое дежурство на КП дивизии в качестве помощника оперативного дежурного КП дивизии, а со временем пришлось и возглавлять боевой пост службы РВО на КП во время разного рода учений и проверок дивизии командующим 50-й ракетной армии и Главкомом РВСН, что было делом небезопасным. Можно было слететь и с должности при неудачном докладе на заслушивании начальников служб управления дивизии высокими должностными лицами армии или РВСН во время учений. Тем более, было бы обидно погореть, потому что я не был начальником службы РВО — главным инженером дивизии, а был всего лишь скромным майором — старшим помощником главного инженера дивизии по заправочному оборудованию. Но главного инженера дивизии, как и заместителя командира дивизии, во время учений и проверок командир дивизии отправлял в один из полков для «поддержки штанов», а заместителя главного инженера дивизии, подполковника, который должен бы был возглавлять боевой пост службы РВО на КП, отправляли на нештатный подвижный запасной командный пункт (ПЗКП) от греха подальше, чтобы не навлечь гнев на его голову. Уж очень он нервничал и терялся при общении с высоким начальством на КП дивизии. На ПЗКП было спокойнее и высокого начальства там не было, а был только кто-нибудь из проверяющих — офицеров-управленцев вышестоящего штаба. Вот и приходилось мне представлять службу РВО 29-й ракетной дивизии. Наверное, представлял неплохо, судя по тому, что в октябре 1981 года был назначен заместителем начальника оперативного отделения управления дивизии и получил «подполковника», а в октябре 1983 года стал начальником КП дивизии — заместителем начальника штаба дивизии по боевому управлению.

Командир 29-й ракетной дивизии генерал-майор Г.Ф. Ерисковский в июле 1983 года получил новое назначение и покинул нашу дивизию. Вместо него командиром дивизии был назначен полковник В.К. Тонких. Начинался совершенно новый этап в истории 29-й ракетной дивизии. Но это совершенно другая история с другими участниками.

Разные люди — разные судьбы.

Жизнь, в том числе армейская, многообразна, а люди в погонах еще многообразней и отношение к службе у разных людей разное, и военная судьба разная. Один на всю жизнь остается лейтенантом с кругозором лейтенанта — недалекого и нерадивого, который из всей армейской службы запомнил только какие-то мелкие дрязги да пьяных сослуживцев, тяготившихся службой. Другой, пусть и лейтенант по званию, чувствовал свою сопричастность и гордость за свой вклад в защиту Родины, отбрасывая все мелкое, наносное, понимая, что со своей лейтенантской колокольни он не вправе судить о всей армии и о всех офицерах, и о всех командирах. Третий лейтенант, исполняя свой воинский долг не из-под палки, отдавая себя службе полностью в меру своих способностей и возможностей, становится ОФИЦЕРОМ — защитником своей Родины. Все мы вышли из лейтенантов.

Как офицер-ракетчик, прослуживший почти 30 лет в РВСН с момента формирования Ракетных войск, повидал всякого и всяких на своем ракетном веку. Так вот, один из всей операции «Анадырь» по переброске на Кубу и разворачиванию там ракетных полков запомнил только душный трюм морского транспорта, на котором следовал на Кубу, а другой ощущал и ощущает себя участником великого дела, защитником свободной Кубы, и гордится этим. Один, участвуя в боевых пусках ракет на полигоне, помнит только неудобства длительного путешествия в теплушке с личным составом, жару летом и холод зимой, а другой до сих пор ощущает восторг и удовлетворение от того, что ракета, в подготовке и пуске которой он принимал участие, успешно поразила цель за несколько тысяч километров от него.

Ракетные войска располагались не в самых благоприятных местах нашей необъятной Родины, причем, от места службы до места жительства надо было еще добираться за несколько десятков километров и не всегда по асфальту. И жизнь в захолустном гарнизоне, вряд ли, могла кому-нибудь нравиться, а тяготы и лишения воинской службы приводить в восторг. Служить в столицах или областных центрах удобнее и приятнее. И мы были не в восторге от мест службы, но важно не отношение к месту службы, а  ОТНОШЕНИЕ К СЛУЖБЕ. Мы свой долг перед Родиной выполнили сполна.