Протодиакон Андрей Кураев:"Раб Божий - это титул!"

Юлия Тутина
Протодиакон Андрей Кураев:"Раб Божий - это титул!"
http://www.aif.ru/society/religion/40456

 
Протодиакон Андрей Кураев - один из самых известных представителей Русской православной церкви. Он встретился с корреспондентом еженедельника «Аргументы и факты».

«АиФ»: - Отец Андрей, в прошлом году был убит вор в законе Дед Хасан, потом его заказчик - ещё один преступник. Криминальные авторитеты тратят немалые средства на строительство храмов, а разве «кровавые деньги» можно брать?

                                                                Досье
Андрей Кураев родился в 1963 г. в Москве. Профессор богословия, писатель и  миссионер. Автор 50 книг с суммарным тиражом более полутора миллионов экземпляров.

А.К.: - Меня совсем не радует эта новость. У нашего МВД все исполнители громких убийств находятся в мёртвом состоянии. Тем же закончилось дело отца Даниила Сысоева. Очень удобно: труп молчит, доказывать, что он убийца, не нужно. Зато правоохранители - герои. Лучше всё же не убивать своих граждан, даже нарушивших закон, а доставлять их в залы суда. Ну а что касается пожертвований на храм, то церковные правила запрещают брать нечистые день­ги: «Не принимайте просфоры и всякого другого приношения в церковь от корчемника, грабителя, чародея, убийцы, неправедного судии, мздоимца, татя, разбойника и от гневливого: просфоры их гнусны, а свечи их угасают». Оттого в совет­ские времена, когда сносились храмы, церковные люди порой свою боль утишали рассуждением: «Господь рушит церкву, построенную на нечистые день­ги купцом-мироедом».


Но тогда всё было очевидно: люди жили на глазах друг у друга. Сегодня же мы анонимны в наших мегаполисах, а у Церкви нет своей спецслужбы. Вот и получается: ходил раб Божий Иван, деньги приносил, а потом оказалось, что он какой-нибудь Ивась - знаменитый уголовный авторитет или очень коррумпированный чиновник. Печально, конечно.
Но тёмная сторона его жизни была скрыта от Церкви… А с другой точки зрения, любой человек нуждается в том, чтобы в нём видели не только его темноту…

Чьи дети
«АиФ»: - Священники собираются участвовать в работе государст­венных органов опеки. Это ли не сращение Церкви с властью?

А.К.: - Дети - они государственные или наши?

«АиФ»: - Дети общие...

А.К.: - Кто мешает остальным гражданским фондам, инициативам и так далее тоже пробовать стать наблюдателями в этих структурах? Когда гражданское общество через добровольные организации пробует контролировать жизнь государственных структур, это же хорошо!

«АиФ»: - А каково ваше отношение к «закону Димы Яковлева»?

А.К.: - Если бы этот закон принимался лет десять назад, я бы, наверное, его поддержал. Но мотивы, с которыми он был принят сейчас, за гранью морального приличия: нельзя судьбами детей мстить за нарушение бизнес- и досуговых интересов некоторых чиновников. Им что, в Америке мёдом мазано?! Не пустят какого-то депутата или прокурора в США - ну и что?! Если по служебным делам едет - въедет, договорятся соответствующие ведомства. А если в Майами отдохнуть, денежку спрятать в американ­ском банке, пусть здесь сидит. Почему за его досуг должны платить дети?! Образ и обстоятельства принятия этого закона аморальны.

 
Нельзя судьбами детей мстить за нарушение интересов некоторых чиновников. Фото РИА Новости


«АиФ»: - Многие чиновники и олигархи всячески подчёркивают воцерковленность. Это аморально?

А.К.: - Люди разные. И единого стандарта нет. Среди олигархов достаточно Прохорова вспомнить - и станет понятно, что элита отнюдь не монолитна в поддержке церковных проектов.

А, скажем, г-н Сердюков, пока был министром, всячески тормозил появление военных священников в армии. Он матом ругал командиров Псковской воздушно-десантной дивизии за построенную на территории их части часовенку в память о погибших солдатах. Министерство образования всеми силами сопротивляется появлению в классах уроков православной культуры. Так что жизнь сложнее, чем та или иная боевая формула вроде «ползучей клерикализации» или, напротив, «новых гонений на Церковь».

Да и вопрос церковности и её критериев тоже непрост. С одной стороны, у нас очень заниженная планка: люди сами себе выдают «удостоверения» своей православности. Но, с другой стороны, можем ли мы объявлять кого-то чужим для Церкви, и тем более публично? Мне нередко хочется это сделать. Но затем думаю: а вот если завтра начнётся чистка Церкви, мне точно ничего не угрожает?

Новый русский поп
«АиФ»: - Вы начали служение в СССР. Когда легче быть священнослужителем - тогда или сейчас?

А.К.: - Всегда проще быть молодым (улыбается). Сегодняшняя Церковь иная. Поэтому сейчас, наверное, в моей жизни не получилось бы того, что получилось. А так у меня оказалась вполне революционная судьба. Тогда для меня всё сложилось: вновь избранный патриарх Алексий II, новая политическая ситуация в стране… Я ещё не успел даже Духовную академию окончить, и тут новый патриарх Алексий II позвал меня к себе работать пресс-секретарём. Так я, 27-летний недоучка, оказался очень близок к высшей церковной власти. И это для меня означало очень многое. Не в том смысле, что я начал интриговать или обеспечивать себе дальнейшую карьеру, просто количество моих цензоров резко сократилось. Знаете, нецерковные люди часто возмущаются, когда их называют рабами Божьими - почему, мол, такая заведомая несвобода? Но раб Божий - это не кличка, а титул, который подразумевает неограниченную свободу: если я раб Господа, то я больше ничей не раб. Вот в моей жизни так же и получалось. Когда я обращался за разрешением на что-то к епископам, они отвечали: «Иди отсюда, ты патриарший дьякон, и меня не трогай». Думаю, если бы я шёл традиционным путём, вокруг и внутри меня было бы больше барьеров. Тогда из меня вышел бы священнослужитель более правильный, но и более стандартный. И тогда, быть может, вам было бы неинтересно со мной беседовать.

«АиФ»: - Почему же ушли из пресс-секретарей?


А.К.: - Я привык честно относиться к поручаемой мне работе. А как пресс-секретарь патриарха я не мог говорить просто от себя, не мог что-то писать вне строгого жанра патриаршей речи. В 93-м мне предложили издать собст­венную книгу. И неожиданно это оказалось возможным, посильным для меня и востребованным читателями. В той моей книжечке («Всё ли равно, как верить?») впервые на памяти нескольких поколений церковный человек вёл разговор не на церковнославянском, а обычным журнальным языком, не призывая, а размышляя. Тогда, в начале 90-х, я сам себя называл «новый русский». Не в том смысле, что у меня малиновый пиджак или золотая цепь. Для меня это слово тогда означало того, кто не зависит от государст­ва: не работает на него и не от него получает зарплату.
«АиФ»: - Что вы можете пожелать нашему обществу?

А.К.: - Как человек с советским опытом веры, я и сейчас важнейшим умением считаю способность плыть против течения, потому что убеждён: нашим внукам будет тяжелее, чем нам. Не в смысле исчерпания газонефтяных запасов, хотя это тоже надо учитывать, но потому, что общие глобальные ветра, мне кажется, дуют не в паруса Церкви. В школах детей по-прежнему учат растворять себя в некоей коллективной идентичности. Мне же кажется, человек с детства должен понимать меру своей ответственности за выбор своей веры и своей судьбы - даже если этот выбор оказывается «не в тренде». И ещё важно, понимая своё одиночество, выходить из него и поддерживать друг друга. Для этого нужно развитие низовых социальных структур, в том числе приходских общин. И вот с этим у нас в стране и в Церкви совсем непросто.

Андрей Кураев