Дмитрий Иосифович Кленовский

6.10.1893, Петербург — 26.12.1976

             Русский поэт, журналист. «Последний царскосёл», по отзыву Нины Берберовой. Родился в семье художника-пейзажиста, академика живописи Иосифа Крачковского и художницы Веры Беккер. С 1904 по 1911 юноша учился в Царскосельской гимназии, имя которой будет часто встречаться в его стихах.

        Часто бывал с родителями в Италии и Франции, в 1911-1913 по состоянию здоровья находился в Швейцарии.

В 1913—1917 году Крачковский изучал юриспруденцию и филологию в Петербургском университете. В этот период он увлекался антропософией. Начал печататься в петербургских журналах с 1914 года, его первый сборник «Палитра» был издан в Петрограде, в 1917 году, под его настоящей фамилией Крачковский. Подготовленный к печати второй сборник «Предгорье», близкий к поэтике акмеизма, не вышел из-за революции.

        Печатается с 1914. Первый сборник «Палитра» вышел в канун Октября 1917 и остался почти не замеченным критикой.

С 1925 собственных стихов не пишет, но много переводит украинских авторов.

     Начиная с 1917 года и до своего отъезда в Харьков Крачковский работает в Москве советским служащим, в 1921-1922 журналистом, посещает литературные кружки, где знакомится с творчеством Андрея Белого и Максимилиана Волошина. С установлением советской власти Дмитрий Крачковский оставляет всякие попытки заявить о себе как поэте и в 1922 уезжает в Харьков, где работает переводчиком в Радиотелеграфном агентстве.

          В 1942 писатель эмигрирует через Австрию в Германию, где возобновляет свою поэтическую работу. Одна за другой выходят 11 книг стихов: «След жизни» (1950), «Навстречу небу» (1952), «Неуловимый спутник» (1956), «Прикосновение» (1959), «Уходящие паруса» (1962), «Разрозненная тайна» (1965), «Стихи. Избранное» (1967), «Певучая ноша» (1969), «Почерком поэта» (1971), «Теплый вечер» (1975), «Последнее» (1977).

            В этих названиях легко прослеживается единая нить: стремление постичь, передать почерком поэта след жизни, прикоснуться к неуловимой тайне бытия, устремиться навстречу небу.

                Как и у акмеистов, «радость» едва ли не ключевое слово в поэзии Кленовского. В стихотворении «Просьба» (1946) он пишет о счастье «рвать черемуху, трогать струны, провожать серебряные луны», сторожить розовые зори. Он называет «высокими мгновеньями» общение с любимой и чтение пушкинского «Онегина». К «сокровищам неба и земли» относит сады, звезды, прибои («Я их изведал, радости земли»). Вместе с тем через все книги поэта проходит мысль о связи быта и бытия: «В каждой капле, камешке, листе / Шумный космос дремлет, изначален, / Оттолкнулся — и, глядишь, причален / К самой невозможной высоте!» («Повседневность», 1950).

В «никем не тронутой тишине», в луче света, в звезде «и в каждодневном хлебе иногда» поэт видит «нездешней преломленности находку» («Заложница несбыточной мечты.,.»). Другое дело, что земное воплощение бытия разрозненно в множестве явлений. Поэт сравнивает эти проявления с черепками, подобранными в пыли повседневности, и восклицает: «Как хороша должна быть в целом разрозненная тайна их».

В стихотворении «Я знаю: мир обезображен...», «Вера», «Поговорим еще немного...», «Я тоже горлиц посылал» Кленовский утверждает, что вопреки всему следует верить в «связь неземного естества / С земным своим изображеньем!», в наличие высшего смысла бытия: «Я знаю: мир обезображен.

/ Но сквозь растленные черты / Себя еще порою кажет / Лик изначальной красоты... И с каждым разом мысль упрямей. / Что мир совсем не обречен, / Что, словно фреска в древнем храме, / Лишь грубо замалеван он». Даже «не забытое, не прощенное» с годами не то чтобы прощается (этого нет), но становится неотъемлемой частью жизни лирического героя, тяжкой, но все-таки благословенной («Прикосновение», «Певучая ноша»).

В земном и радостном мире поэзии Кленовского огромное место занимает любовь. Почти все его поздние сборники. имеют краткое, но выразительное посвящение: «Моей жене». Уже в ранних стихах любимая «ясна, как на заре», и питает всех «этой утренней прохладою необугленной души» («Вот она, моя любимая»). Это целомудренное описание любви сохраняется и в последующем творчестве Кленовского. Шепот влюбленных у него сильнее «шума вселенной» («Как бушевали соловьи»). Лишь в одном стих. («Нас было двое. Женщина была...») присутствует любовная трагедия: обманутый лирический герой совершает самоубийство. Но и здесь внимание автора сосредоточено не на измене, а на той нежности, которую его герой испытывал к бросившей его женщине, прикоснувшейся к нему после рокового выстрела. Через много лет пожилой поэт вновь обратится к этой теме, хотя и в гораздо более смягченном, элегическом тоне («Я оборачивался без конца», «Мне сладко думать, уходя»). Любовь поэта простирается столь далеко, что он обещает любимой прийти к ней после смерти, чтобы она на другой день улыбнулась: «Знай, это я вчера незримо / Пришел помочь меня забыть» («Я знаю комнату, в которой...»). И если в «Певучей ноше» поэту еще казалось, что «она» и «он» — «два разных существа», «мы можем быть вдвоем, но никогда не сможем стать единым», то в стих. «Помнишь встречу наших двух дорог» следующей книги Кленовского опровергнет это собственное утверждение, сказав, что «для нас они (дороги.— В.А.) слились в одну» и «дорога превратилась в путь».

            Темы радости жизни и любви соединяются у Кленовского с темой поэзии. Писатель приходит к выводу о равенстве поэзии и жизни. В подтверждение этой мысли он приводит обычай немцев, восклицающих о цветке, девушке, о любом нравящемся им предмете: «Ну разве не стихотворенье?» («Когда они вконец восхищены»). «Ничто так сердце не будит, как настойчивый зов стиха»,— пишет Кленовский в стихотворении «Поэты». Стихи — это «ямбическое прикосновение к душам»,— вторит он себе во вступ. стихотворении сб. «Прикосновение», развивая свою более раннюю мысль о том, что самое огромное пространство — «пространство наших душ» («Мы потому смотреть на небо любим...»). Русский язык для поэта — способ выражения души: «Есть в русском языке опушки и веснушки, / Речушки, башмачки, девчушки и волнушки / И множество других, таких же милых слов. / Я вслушиваться в них, как в музыку, готов» («Есть в русском языке...»).

       Язык сближает поэта с родиной. Тема России постоянно звучит в лирике Кленовского: «Я служу тебе высоким словом. / На чужбине я служу тебе» («Родине», 1952); «Он живет не в России — это / Неизбывный его удел. / Но он русским живет поэтом / И другим бы не захотел» («Поэт зарубежья», 1973).

Родине

Между нами - двери и засовы,
Но в моей скитальческой судьбе
Я служу тебе высоким словом.
На чужбине я служу - тебе.

Я сейчас не мил тебе, не нужен,
И пускай бездомные года
Все петлю затягивают туже -
Ты со мной везде и навсегда.

Душное минует лихолетье,
Милая протянется рука...
Я через моря, через столетья
Возвращусь к тебе издалека.

Не спрошу тебя и не отвечу,
Лишь прильну к любимому плечу
И за этот миг, за эту встречу,
Задыхаясь все тебе прощу.