Грустный праздник

Вы ещё не знаете семью инженера Ганечкина? 
Та вы што, как так можно! Жить на Молдаванке и не знать Ганечкиных! Вы, наверное, не местные или шутите! 

Дядя Лёва большой человек! Он занимается цветными металлами! 
Нет, я не стану утверждать, что это золото. Но на хорошо покушать всем очень даже хватает. И даже кое-что остаётся. 
Его пейсатый папа до сих пор при новой власти служит раввином в Бельцах и читает Тору без очков! 
Дядя Лёва не любит автомобили. Оно и понятно – иметь авто на Молдаванке можно пожелать только соседу. Одно расстройство и убытки, если ты, конечно, не жулик и не фармазон. 
Состоятельная добропорядочная семья может позволить себе только один геморрой – у парализованной репрессиями бабушки Фени. Так там проще, свечку вставил и готово! Такси обходится дешевле. 

А тётя Двойра, его единственная жена? Она всегда работает! 
И не где-нибудь, а бухгалтером в одном таком небольшом швейном цеху на Малой Арнаутской улице, где, как говорил поэт, делается вся одесская контрабанда. 
Это место она получила взамен за утрату неприкрытой девственности от Мони Грека, который, как все знают, был любимым племянником хозяина и, по совместительству, большим идиётом на женский пол. 

Моня Грек в семью Ганечкиных не вхож. Он уже давно никуда не вхож. Нет, не так, скорее, въезж. 
Это происходит с тех пор, как на восемнадцатом году супружества тётя Двойра, в пылу либерального выяснения личности семейного урода, не выплеснула в унылую морду дяде Лёве признание, что никакой он не первопроходец Сёма Дежнёв. 

Несмотря на глубокую душевную травму, дядя Лёва оказался неспособным поднять руку на всё ещё горячо любимую женщину, которая, к тому же, была на голову выше и килограммов на сорок упитаннее. 
Он просто пошёл на свой склад, взял приличествующую такому событию трубу и нанёс визит Моне. 
Мужчины немного поговорили за жизнь и молодость, после чего на второй день после реанимации дело удалось замять по-родственному покупкой немецкой инвалидной коляски, которую дяде Лёве удалось достать за недорого на имя парализованной бабушки Фени через знакомых в собесе. 
Моне коляска пришлась как раз впору. 

Ганечкины иногда любят устраивать семейные праздники по разным поводам. Зачастую они заканчиваются достаточно мирно. Если только это не день рождения их младшей дочери Киры. 
Девочка, недавно постигшая радости плотской жизни от соседского Сеньки (тссс!), сильно смущается, когда подвыпившие гости заставляют её по старой памяти рассказать стишок или сыграть на треснувшей виолончели несколько раз подряд Хаванагилу. Она уже чувствует себя взрослой, хотя кое-кто будет не согласен. 

И что же ей остаётся делать, как не придумывать разные способы не выглядеть дурой? 
О, тут природная смекалка, впитанная с молоком матери, Киру почти никогда не подводит! 
Чтобы гости не засиживались до состояния любви к искусству, можно, например, нащипать из теплотрассы стекловаты и совсем понемногу положить в комнатные тапки… или растворить в компоте немного бабушкиного слабительного, а в унитаз незаметно запихнуть старческие панталоны… 

Но все эти уловки тётя Двойра уже знает. Так что в последний раз ничего особо умного в детскую головку не лезло. 
Поэтому Кира уныло сидит дома и, рыдая в душе, помаленьку смиряется с вечерней неизбежностью. 
Мама ушла на рынок купить праздничное порося, а на девочку возложена нудная обязанность уборки. Столько дел у всех – губки не подкрасить! 
И вот поднимает она себя с кресла (а в бёдрах она уже была диво как хороша!), идёт на балкон, где лежит недоеденный арбуз и крепко задумывается над грустными мыслями. 

Уже два часа дня, солнышко припекает, над арбузом творится нездоровый ажиотаж из зелёных мух и жёлтых ос. 
Кира наблюдает эту патетическую картину и уже ни о чём таком печальном не раздумывает. 
Птичкой впорхнув в комнату, она резво становится на карачки (о, это надо видеть!) и втыкает в розетку шнур. 
Пылесос Буран, списанный из швейного цеха за повышенную децибелльность, но ещё вполне рабочий, с небольшим пуком подтаскивается к балкону. 

Далее всё идёт как по затрёпанным нотам.

Машина воет зверем и радостно засасывает с поверхности арбуза бодрую живность. 
Когда первая партия уже в утробе пылесоса, Кира, притопывая резвящимися ножками, бежит на кухню за ножом и компотом. 
Через несколько минуток тонкие ломтики арбуза и сладкие красноватые лужицы распространяются по балкону. Остаётся только немного подождать… 

Сделав дело, Кира-умница закрывает наглухо все форточки и зажигает на плите все горелки. Не забывает она и про нагреватели. Так что к приходу мамы в комнате становится почти что душегубка. 
Расчётливая тётя Двойра, поскрипывая зубами от экономности, разрешает включить кондиционер. 

И вот все окна закрыты, прохлада ласково щекочет потную именинницу и гости дружно прибывают. 
Настало время радости и ритуальных книксенов. 
Милая девочка благодарно принимает знаки уважения семье и мелкие безделушки из позапрошлогодней гуманитарной помощи, присланные из-за границы более счастливыми родственниками. 

Наконец все сопутствующие формальности соблюдены и гости чинно рассаживаются за столом, оживлённо обсуждая растущих детей и мировую политику. 
Кондиционер предусмотрительно выключен, чтобы, не дай бог, старый гундосый Фроим не застудил и без того больные почки. Начальство нужно беречь любыми путями. Такая уж ему профессия досталась. 

Пока гости щёлкают фарфоровыми зубами по холодным закускам в ожидании горячего поросёнка с гречневой кашей, из соседней комнаты доносится жалобный крик бабушки Фени, которая так сильно хочет какать, что уже полчаса готова упасть в глубокий обморок. Новомодный Гутталакс пошёл ей явно на пользу. 

Добрейшей души девочка Кира немедленно откликается на зов предков и бежит подставить пожилому человеку судно и дождаться результатов. 
Попутно она незаметно открывает крышку пылесоса и закрывает за собой дверь, чтобы не портить уважаемым гостям зарождающийся аппетит. 

Довольно быстро разговоры за столом стихают и, после настороженного безмолвия, раздаются звуки падающих стульев и хлопанье входной двери. И над всем этим витает идиётский смех полудурка Бори, взятого на предварительные смотрины в качестве будущего зятя Ганечкиных. 
Да ещё гундосый Фроим, сидевший на почётном месте во главе стола и дальше всех от выхода, громко выражается словами, которые в приличной семье услышишь нечасто. Старый поц додумался отмахиваться от ос накрахмаленной салфеткой. Так что ему досталось хорошо. 

Гости счастливо разбежались, не понеся при этом значительных потерь, если не считать загубленного аппетита да ещё чьей-то вывихнутой ноги и опухшей рожи Бори-дурачка, у которого случился приступ аллергии на злой укус насекомого. 

Тайна странной напасти так и осталась бы нераскрытой, если бы девочка Кира не поленилась бы лишний раз шевельнуть булками и вытряхнуть пыль из мешка. 
Но короткая девичья память привела к тому, что на третий день тётя Двойра обнаружила в пылесосе несколько мушиных трупиков. Неплохо зная повадки этих насекомых, она довольно быстро сделала выводы и Кире, до прихода папы Лёвы, ничего не оставалось делать, как только молиться. 

А нужно вам сказать, что дядя Лёва все эти дни пребывал в дурном настроении, так как его угораздило пригласить на тот злосчастный день рождения налогового инспектора со всеми вытекающими из этого последствиями для бизнеса. 
Да и слухи на Молдаванке долго не лежат в углу. А кому приятно слышать в спину хихиканье? 
И ещё гундосый Фроим как-то охладел к своей бухгалтерше и устроил ей проверку с пристрастием. Тут минетом уже не отделаешься… 

Так что по приходу домой Кира была нещадно бита отцовским ремнём по розовой заднице. Что, к большому изумлению, ей неожиданно понравилось и заставило её дальнейшую жизнь совершить довольно удивительный зигзаг. 

Но это уже совсем другая история…