Потери. Глава 7.

Однажды, в воскресный день, когда вся семья обедала, в дверь постучали.

- Открыто! – крикнули, не вставая, но стук повторился. Галя открыла дверь настежь и замерла – в дверях стояла ее родственница из Черткова, с которой не виделись почти десять лет.

- Какими судьбами ? – обнимала Галина свою кузину, в душе глубоко напуганная неожиданным визитом.

Пригласили за стол. Марыля, женщина лет сорока, с открытым приятным лицом, от еды отказалась, но чаю попила.

Все понимали, что визит важный и потихоньку стали уходить в другую комнату – пусть поговорят наедине. Разговор двух женщин был недолгим, вскоре Галина позвала домашних к столу. Оказалось, родители Галины уже давно разыскивают ее через Красный Крест. Марыля привезла адрес Чайковских и просила написать им письмо.

-Твои близкие очень хотят увидеться с тобой, желают, чтобы ты приехала погостить к ним, - горячо убеждала Марыля, сияющая от того, что, наконец, Галина нашлась.

А Лилю вдруг обуяла тревога, чувство было безотчетным, но явным... Она мало что знала-понимала в прошлой жизни мамы, но после ухода гостьи убежала на чердак и забилась там, спрятавшись от близких. В душе у Лили поселился страх: маму куда-то далеко зовут, она обещала поехать – все это плохо. С мамой они никогда не расставались, а тут...Дочь любила маму всем сердцем, гордилась ее красотой, ее пением, походкой, да всем, чем только можно. Обожала маму.

Как-то недавно она случайно подслушала разговор бабушки с мамой.

- Галочка, вы так молоды, вам нужен спутник жизни. Нечего закапывать себя живьем. Вам следует выйти замуж, быть счастливой, - звучал тихий голос бабушки.

- Не получится, - вздыхала мама, - такого, как Николай я больше не встречу, а зачем же мне хуже? Да и Лилька не признает чужого.

- Вам только 25 лет, а уже вдова. Жизнь свое возьмет, уверяю вас, вы еще будете счастливы...

Лиля опешила. Чужого дядьку в дом? Ни за что! Как может бабушка такое говорить?

Спустившись с чердака, подошла к двери тихонько, и услыхала опять спокойный бабушкин голос:

- Нужно ехать, Галочка, ведь там ваша мать, отец, брат, как же не повидаться? Съездить нужно, отпуск на работе положен, так что на месяц вполне…

Но что-то пошло не так. В хрущевские времена непросто было выехать за границу. И маме пришлось рассчитаться с работы, собирать кучу всяких документов, и каким-то чудом, наконец, получить разрешение на временный выезд. В ночь перед маминым отъездом, Лилька забралась к ней в постель и обняла маму. Но та приказала ей идти спать в свою кровать – холодом повеяло на Лилю, от обиды чуть не расплакалась. Утром ушла в школу. Пришла – а мамы уже нет, уехала в Польшу, в город Вроцлав. Бабушка сидела молча, опустив руки, вздыхая, не смотрела внучке в глаза. Дедушка ушел в церковь.

Вечером Лиля вышла на балкон и долго-долго смотрела на звезды. Грусть-тоска навалились тяжелой тучей, такого она не испытывала со времени смерти отца. Мамка, ты только вернись, я буду ждать тебя сколько надо!

Утром ее не отправили в школу – поднялась температура, болела голова, и очень хотелось спать. Пришел врач, ощупал, осмотрел, сказал бабушке – у ребенка стресс, сами видите. Врачи бабушку уважали, она сама диагноз им подсказывала, если что. На третий день пришла телеграмма от мамы – « Доехала, все хорошо. Очень скучаю за вами, люблю».

Температуры как ни бывало, стресс сняло рукой. Скучает!Любит! Ура.

Прошло два месяца, пошел третий. За все время от мамы было одно письмо – но большое, с фотографией семьи.

Лиля вяло смотрела на фото, а письмо зачитала до дыр. Ждала со дня на день. Каждый раз, возвращаясь со школы надеялась, что дома ее встретит мама. Но дни-недели проходили, а мама не ехала.

Бабушка стала хмурой, что на нее совсем не было похоже. На четвертый месяц отсутствия мамы сказала Лиле собираться, идем в милицию – внучка, дедушка и бабушка. Зачем? Бумаги кое-какие подписать, - сказал дедушка.

Лиле уже исполнилось десять лет, она вытянулась, была высокой худышкой, с длинной толстой косой. Бабушка шила ей всю одежду, включая школьную форму и фартук. Вот только с верхней одеждой и обувью было сложнее, девочка росла как на дрожжах, а пальто и ботиночки стоили немалых денег, учитывая небольшие доходы стариков. Помощи же от мамы не приходило вовсе.

Натянув узкое в плечах пальто, Лиля взяла под руку бабушку (та уже ходила с палкой) и они двинулись вслед за дедушкой, в направлении большого старого здания городской милиции. Здесь Лиле приказали что-то подписать, затем поставили подписи бабушка с дедушкой, и, забрав бумаги, они ушли.

Что это было, Лиля не интересовалась, сказали « надо», значит, надо.

Уже значительно позже узнала, что старики оформляли опекунство над внучкой, иначе загремела бы Лилька в детский дом, как сирота. Странное ощущение возникло тогда у Лили, ибо сиротой она себя никогда не считала.

Мать-то была жива! О границах, разделяющих государства, она имела смутное представление.

Дедушка с бабушкой старели, но держались. Им было уже далеко за семьдесят, оба были худощавыми, жилистыми, оба в пенсне, опрятные и доброжелательные к людям. Но характер деда был крут, он часто срывался, хлопал дверью, стучал палкой и кричал «сукин сын». Это было его страшное ругательство и относилось оно к каким-то дядькам у власти, бестолочам и глупцам, сидящим в прокурорских и судейских креслах. Как опытный адвокат, он видел безграмотность и неоправданную жестокость многих приговоров, решающих судьбу зачастую невинных людей.

Наконец, не выдержав, ушел из адвокатуры, перейдя в разряд юристконсультов. Его взяли «с руками и ногами», с его-то опытом…

Спустя полгода после назначения опекунства, когда внучке срочно понадобились новое зимнее пальто и теплые вещи, бабушка впервые написала гневное письмо Галине – мол, позаботиться бы матери нужно о ребенке. Однако реакции мамы не последовало, и бабушка впервые разразилась бранью. Дедушка молчал, но каждый вечер шел молиться в церковь, просил у Бога сил и здоровья – внучку поднимать нужно. Больше бабушка писем в Польшу не писала…

А у Лильки зрел протест. Она никогда не подслушивала разговоры между стариками о матери. Вслух они мать не осуждали, Лиля бы не позволила.

Но однажды, возвращаясь с дедушкой с базара, встретили старую знакомую Евдокию Петровну. Та доброжелательно расспрашивала о Галине, на что дедушка ответил весьма несдержанно: «кукушка». Евдокия покачала головой, мол, зачем вы так о матери, да еще при ребенке. Дедушка быстро раскланялся и ушел.

«Кукушка»…

Неправда это! Как смеет он осуждать маму! Ведь они не знают, КАК ей там живется!

Ее детское сердце чуяло, что все не так. Ни минуты она мать не осуждала, продолжала ее любить и мечтать о встрече.

Спустя десятки лет, наблюдая чужих детей, убедилась: реакция брошенных ребят почти одинакова: прощение родителей, любовь к ним, и вера, что мама их любит и вернется. Такова защитная реакция детской психики. И она абсолютно правильная.

Подростковый возраст – не сахар. Подросток сам себя не понимает, у него возникает повышенная чувствительность к обидам близких, он страдает от непонимания взрослых. Нервы, как струны, то плакать хочется, то смеяться. Тело растет, формируется, а мозги не успевают за быстрым взрослением.

А тут еще Лиля впервые увидела себя в зеркале! Сотни раз в него смотрела, но чтобы сознательно увидеть себя и оценить – такого еще не было. Но пришло время… Без особого восторга рассматривала свое лицо и тело, находя в них массу недостатков: форма носа, лба, костлявые ключицы, и пардон, где здесь попа? А вот Это, кажется, грудью называется? М-да…

Ей шел четырнадцатый год, уже был куплен лифчик, который сиротливо валялся в шкафу за ненадобностью.

Зато на физкультуре, когда класс выстраивался по росту, она была первой в строю – выше всех. Мальчишки вообще ей были по аппендицит. Не зря Лильку физрук в секцию баскетбола затащил, с ее-то ростом! Она в команде за школу играла до тех пор, пока другие девчонки ее не переросли. Затем с радостью перешла в секцию легкой атлетики, на спринтерских дистанциях хорошо шла. Позже затянули в большой теннис, и на этом закончилась спортивная карьера, ибо все время отнимали подготовка уроков и чтение. Учились напряженно, все мечтали о высшем образовании…

Удивительно, как в то время, ученики все успевали? На протяжении нескольких лет каждый день Лильки был расписан поминутно: школа – домашний обед - спортивные секции или хор, общественная работа, уроки.

В субботу – драить квартиру, мыть полы, натирать их мастикой, это в удовольствие. Запах мастики обожала.

В воскресенье ее не трогали. Часть дня посвящался чтению, Лиля книги проглатывала: классику, фантастику,- мешки книг, и оторвать ее от чтения было невозможно. Благо, дедушка с бабушкой относились с пониманием к этой болезни, сами в молодости ею переболели.

Воскресенье был любимым днем не только из-за чтения. В этот день она отсыпалась за всю неделю. Иногда дрыхла до трех часов дня. Не раз подруги забегали за Лилей – в кино, или погулять, но бабушка, открывая им двери, спокойно заявляла: Лиля спит, беспокоить ее не буду. Извините, сударыни.

Вся школа знала, что в ней учится «соня», способная проспать 24 часа в сутки. Эх, хорошее было время!

Близилось шестнадцатилетие. А тут, как назло, «свинка» : Лилька лежала опухшая, с высокой температурой, обложенная мешочками с песком. В соседней комнате чихал-кашлял дедушка, подхвативший грипп. Бабушка носилась от одного к другому, давая лекарство, теплое питье, градусник. Пришел врач. Осмотрел дедушку и говорит:

- Мария Петровна, вам нельзя к больному с гриппом даже подходить, это опасно. У вас же астма.

-Что поделаешь, - сказала бабушка.- Кто за дедом будет ухаживать? Внучка-то с температурой высокой лежит.

Покачал врач головой и ушел.

Через пару дней и дедушка, и внучка пошли на поправку , а бабушка...

Она слегла тихо, и больше не смогла встать. Задыхалась в кашле. Тяжело дышала, вытирая взмокший лоб. Отдавала себе отчет в том, что Костлявая от нее не отступит. Не сегодня, так завтра…

Лиля уже укладывалась спать, когда краем уха услыхала разговор стариков: дедушка сидел у кровати жены, держа ее за руку.

- Трудно тебе будет с Лилей, - тихо говорила бабушка, - ты уж старайся понять ее...

Услыхав эти слова, Лиля содрогнулась…Зачем бабушка так говорит? Ей захотела сделать что-то такое, необыкновенное, чтобы порадовать любимую бабулю. Что же придумать? И девочка вдруг запела. Она знала, как любит бабушка песню на слова Есенина «Не жалею, не зову, не плачу, все пройдет, как с белых яблонь дым»... Пела, вкладывая всю душу. Остановилась передохнуть и вдруг слышит:

- Видишь, я же говорила тебе – мне плохо, а она поет...

Это был гром среди ясного неба. Впервые бабушка не поняла Лилю, не услышала, как внучка любит ее.

А поздно вечером бабушке совсем стало плохо. Она хрипела. Глаза помутнели.

Лиля бросилась к подруге, живущей по соседству, у той отец врач. Их семья ложилась спать, когда ворвалась Лиля с безумными глазами- бабушка умирает. Но сосед был на дежурстве, сказал по телефону, что бабушке нужны кислородные подушки.

Всю ночь, не сомкнув глаз, они с подружкой носили кислородные подушки из аптеки. Утром врач привез баллон с кислородом, установили возле кровати , и Мария Петровна задышала тихо и спокойно. Она открывала глаза, но говорить уже не могла. Лилю предупредили: все может случиться. Мужайся!

Следующей ночью внучка осталась один на один с бабушкой, Илья Александрович, не выдержав напряжения, заснул.

Лиля сидела в кресле у кровати, поглаживая руку бабушки - морщинистую, с тонкими пальцами. Сколько эти руки сделали на своем веку: шили, вязали, стряпали, писали, гладили, любили... Неожиданно бабушка открыла глаза и с откуда-то взявшейся силой, стала подниматься. Лиля подхватила ее, повела туда, куда стремилась бабушка – к балкону! Ей не хватало воздуха, она задыхалась - безумный взгляд, хрипы. Вот они уже возле балкона,  умирающая царапала стекло - и вдруг обмякла. За окном были горы снега, лютовал январский мороз.

Лиля дотащила старушку до кровати, уложила ее. Бабушка затихала...и вскоре перестала дышать.

Она была еще теплой, родной и близкой, но Лиля уже поняла – бабушка ушла. Выйдя из оцепенения, бросилась,

словно автомат, выполнять распоряжения, которые Мария Петровна давала ей задолго до смерти:

- приложи к моим губам зеркальце, если не запотеет, значит мертва. Положи пятаки на глаза. Все что нужно – у меня собрано на верхней полке.

Держала Лиля зеркало долго-долго, на чудо надеясь. Не запотело зеркальце... Поцеловала в лоб, уже холодеющий. И пошла будить дедушку.

Потом были похороны без музыки и попа, как завещала бабушка.

Они с дедушкой не плакали. Не могли, сердце было словно камнем придавлено. Потом в опустевший дом не было сил возвращаться, но куда денешься...

Нужно было привыкать жить вдвоем. Ушел их Ангел, покинул навсегда. Стиснув зубы, взявшись за руки, вернулись они вдвоем с похорон, и, обнявшись, просидели рядышком всю ночь. Страшную ночь…

Теперь заботы о дедушке перешли к Лиле. Илья Александрович не умел готовить, стирать, убирать – никогда этим не занимался. Лиля понемногу приходила в себя, бралась за хозяйство. Вернувшись со школы, готовила простую еду, кормила дедушку, мыла посуду и садилась за уроки. Ей не хотелось никуда идти, боялась за деда,- он был тих, молчалив, задумчив. И переживал, что похоронил жену без отпевания.

Что поделать, если Мария Петровна, человек глубоко верующий, после смерти сына сказала: больше в церковь не пойду. Молиться не буду. Бог жесток – забрал единственного сына во цвете лет. НЕ хочу знать такого бога...

Илья Александрович, напротив, атеист до корней волос, после смерти сына стал верующим человеком. В храме он черпал силы, в молитвах размягчал свою окоченевшую от боли и холода душу. Коленьку не вернешь, а жить нужно, внучку растить. Дай, Господь, сил.

Вот так резко изменились их взгляды. Чего только не бывает в жизни...

Спустя неделю, в день своего шестнадцатилетия, Лиля накрыла скромный стол на три персоны. На столе – пирожные, чай. На бабушкиной тарелке – роза. Они пили чай, и вдруг прорвалось – оба зарыдали. Только сейчас им удалось в горючих слезах излить свою боль. Осиротевшие два человека: старик и юная девушка, протянув друг к другу руки, сидели, не разжимая ладоней. Жгучая печаль, размытая слезами, постепенно исчезала, и они вздохнули с облегчением. Не может человек идти вперед с горем и окаменевшим сердцем. Жизнь продолжалась...