75 лет назад европейские державы до последнего избегали войны. Память о Первой мировой была настолько ужасной, что идеи пацифизма широко распространились в Европе. Все что угодно — только не война! Между тем, как ни парадоксально это звучит, остановить войну можно было только твердой угрозой ее начать. Поначалу нацистская Германия была уязвима. Столкнувшись с реальной опасностью, Гитлер бы отступил. Но отступали европейские державы, наполняя его уверенностью в том, что он действует правильно.
Наглость берет верх
После Первой мировой левый берег Рейна и полосу правого берега шириной 50 километров объявили демилитаризованной зоной. Франция хотела, чтобы немецкие войска держались от нее подальше. Через три года после прихода Гитлера к власти, 7 марта 1936 года, немецкие части демонстративно вошли в демилитаризованную зону. Германия нарушила подписанный ею мирный договор. Французская армия имела полное право вышвырнуть рейхсвер из Рейнской области. И немецкие войска получили приказ не сопротивляться в случае столкновения с французами! Это был день, когда можно было изменить историю. Требовались прозорливость и мужество. Но в Париже не хотели конфликта, и этот день стал триумфальным для Гитлера. С каждым шагом вялые угрозы Запада производили на Гитлера все меньшее впечатление. Ему грозили, а он не верил в решимость своих противников и оказывался прав, потому что западные державы вновь и вновь шли на уступки.
Шагом к мировой войне стало требование Адольфа Гитлера «восстановить справедливость и вернуть родину» немцам, которые после разгрома кайзеровской армии оказались вне Германии и были «лишены родины». Европа возражать не стала. В марте 1938 года Австрия вошла в состав Германии. Теперь Гитлер заговорил о судьбе немцев, живущих в Чехословакии. В сентябре 1938 года потребовал, чтобы Чехословакия отказалась от Судетской области, населенной немцами. В противном случае грозил «освободить» судетских немцев с помощью вермахта.
Полная капитуляция
После выступления Гитлера в Судетской области начались волнения. Еще недавно судетские немцы требовали всего лишь широкой автономии в рамках Чехословакии. Теперь — воссоединения с Германией. Правительство Чехословакии ввело военное положение и обратилось к Лондону и Парижу за помощью.
В Лондоне премьер-министр Невилл Чемберлен пригорюнился:
— Демократической стране трудно затеять войну только для того, чтобы помешать судетским немцам самим решать, какое правительство они желают иметь.
Послом Чехословакии в Лондоне был Ян Масарик, сын первого президента страны. Он горько шутил, что его главная задача — объяснять англичанам, что Чехословакия — это страна, а не экзотическая болезнь.
— В парламенте мало депутатов, которые знают, где находится Чехословакия, — жаловался Ян Масарик. — Во время беседы с влиятельными политиками я показал им на карте мира нашу страну. Один из них задумчиво сказал: «Какая забавная форма у вашего государства. Можно подумать, что перед тобой большая сосиска».
Чемберлен отправил Гитлеру телефонограмму: «Я предлагаю приехать, чтобы вместе с вами найти мирное решение. Я прилечу на самолете и готов вылететь завтра». Переговоры прошли в альпийской резиденции фюрера. Гитлер был непревзойденным демагогом:
— Три миллиона немцев оказались вне рейха, но им должна быть возвращена родина. Если британское правительство не принимает принципа самоопределения наций, не о чем вести переговоры.
Чемберлен ответил, что он должен проконсультироваться с коллегами по кабинету. Но лично он не видит никакой разницы — будут ли судетские немцы в составе Чехословакии или Германии. Гитлер убедился, что Чемберлен отдаст все, лишь бы не начинать войну.
— Как бы мы ни симпатизировали маленькой стране, столкнувшейся с большой и мощной державой, — объяснял свою политику Чемберлен, — мы ни при каких обстоятельствах не можем позволить вовлечь Британскую империю в войну только по этой причине.
Западные лидеры на конференции в Мюнхене согласились оторвать Судеты от Чехословакии и передать их Третьему рейху. Возвращение Чемберлена в Лондон было триумфальным. Толпы приветствовали главу правительства. В Букингемском дворце он отчитался перед королем, потом созвал заседание кабинета. В своей резиденции на Даунинг-стрит Чемберлен подошел к окну и торжествующе потряс документом с подписью Гитлера:
— Друзья мои, мы привезли из Германии мир. Я верю, что это мир на многие годы.
Только Уинстон Черчилль в те дни предвидел трагическую судьбу самой Англии:
— Не думайте, что это конец. Это только начало. Первый глоток горькой чаши, которую нам предстоит испить, пока к нам не вернутся моральное здоровье и мужество и мы не восстанем за свободу, как в былые времена.
Черчилль оказался прав. Проявив малодушие и нерешительность, британские политики опозорили себя и обрекли сограждан на смерть и страдания.
Гитлер сделал то, что казалось невозможным: включил в состав рейха Саар, Австрию и Судеты. Осуществил мечту немецких националистов — создал Великую Германию, задача, с которой не справился даже Бисмарк. Немцы были восхищены: великий фюрер брал верх над любыми другими государственными деятелями и получал все, что хотел.
Но почему западные государства шли на любые уступки?
Лишь бы не было войны!
Первая мировая война определила судьбу человечества больше чем на столетие. Это было саморазрушение Европы и бойня европейской молодежи. Она сокрушила уверенность Европы в собственных силах. Породила массовое разочарование, которое десятилетиями определяло настроения западного общества. Западные европейцы понесли в Первой мировой самые большие потери за всю свою историю.
В Первую мировую погибло вдвое больше британцев, втрое больше бельгийцев и вчетверо больше французов, чем во Вторую мировую.
Франция не забыла погибших. Воспоминания о Первой мировой — жизненно важный элемент национального самосознания. 11 ноября 1923 года в Париже на могиле Неизвестного солдата у Триумфальной арки военный министр Андре Мажино зажег «огонь памяти» в честь полутора миллионов французских воинов, павших на фронтах Первой мировой войны.
В Англии среди мобилизованных в армию (это в основном рабочий класс) погиб каждый десятый. А среди офицеров, как правило, младших сыновей аристократических семейств, — каждый пятый! Никогда еще со времени войны Алой и Белой розы британская аристократия не несла таких потерь.
Ужасающим было число погибших среди выпускников элитарного Итонского колледжа. Не вернулся с фронта сын премьер-министра Герберга Асквита. Двоих сыновей потерял будущий премьер Эндрю Бонар Лоу. Погибли двое братьев будущего премьер-министра Энтони Идена, его третий брат был ранен, дядя попал в плен.
Поэт Редьярд Киплинг, певец империи, использовал все свои связи, чтобы его сына Джека — несмотря на сильнейшую близорукость — взяли в армию. Киплинг-младший погиб.
Во время Первой мировой, 31 мая 1915 года, немецкий дирижабль неожиданно появился над Лондоном и сбросил несколько бомб.
От первой бомбежки погибли семь человек и тридцать пять были ранены. Такого еще не было — мирных горожан убивали далеко от линии фронта.
После Первой мировой атаки с воздуха опасались так же, как сейчас атомной бомбы. Больше всего пугало химическое оружие. Лондонцы с ужасом представляли себе, как облака отравляющего газа накроют город, люди ослепнут и задохнутся.
Вот почему после Первой мировой Франция и Англия, боясь новой войны, приняли политику умиротворения агрессоров: пусть делают что хотят, лишь бы нас не трогали!
Парализующий страх
Зная эти настроения, Гитлер исходил из того, что может действовать нагло и бесцеремонно — Париж и Лондон ни на что не решатся.
— Прежде война вносила разнообразие в скучную и размеренную жизнь англичан, — разглагольствовал фюрер. — Но англичане так обильно оросили своей кровью поля сражений Первой мировой, что английские политики в один голос заявили о том, что в будущей войне нельзя позволить пролить столько английской крови.
Французы укрылись за линией укреплений протяженностью в тысячу километров. Но «линия Мажино» обеспечивала лишь психологическую, а не реальную безопасность, как стало ясно в мае 1940 года, когда немецкие танки прорвались к Парижу. Главная причина стремительного разгрома — победившая в Первой мировой Франция смертельно боялась Германии. Это был парализующий страх.
Августовская дипломатия
Последний шаг к мировой войне Гитлер сделал, когда уверился, что его противники, слабовольные и нерешительные, не смогут объединиться, чтобы ему противостоять. И принял окончательное решение: первый удар он нанесет по Польше. Реакции Англии и Франции Гитлер не боялся. Пребывал в твердой уверенности, что западные демократии не решатся воевать. А вот как поведет себя Сталин, этого в Берлине не знали. Если Советский Союз окажет Польше военную поддержку, исход военной кампании может стать неопределенным. Ситуация в Европе накалялась. Дело шло к войне. Сталину предстояло определиться, кого поддерживать — Гитлера или западные демократии?
Советские историки утверждали: пакт с Гитлером сорвал образование единого антисоветского фронта. Москва хотела объединить Европу против фашизма, но западные державы не пожелали объединяться с Советским Союзом и надеялись натравить на него нацистскую Германию. Поэтому пришлось подписать пакт с Гитлером…
В реальности изоляция Советскому Союзу не грозила. Объединиться с Гитлером демократии Запада не могли. Другое дело, что они страстно не хотели воевать и шли Гитлеру на уступки, надеясь, что фюрер удовлетворится малым. Но уступать и становиться союзниками — это принципиально разные подходы к политике.
В представлении западного мира Советская Россия мало чем отличалась от нацистской Германии. Для западных политиков Сталин был ничем не лучше Гитлера. Советского вождя не воспринимали как надежного союзника, на чье слово можно положиться. У многих европейских политиков была циничная надежда столкнуть между собой двух диктаторов — Гитлера и Сталина: пусть сражаются между собой и оставят остальной мир в покое. Точно так же столкнуть своих противников лбами надеялись в Москве.
В 1939 году Советский Союз оказался в выигрышном положении: оба враждующих лагеря искали его расположения. Сталин мог выбирать, с кем ему пойти: с нацистской Германией или с западными демократиями. В августе Сталин сделал выбор.
Многие и по сей день уверены в его мудрости и прозорливости. Но это решение, напротив, наглядно свидетельствует о его неспособности оценить расстановку сил в мире, понять реальные интересы тех или иных государств и увидеть принципиальную разницу между демократией и фашизмом. Сталин совершил ошибку, которая обошлась России в десятки миллионов жизней.
Западные демократии, презирая реальный социализм, вовсе не ставили своей задачей уничтожить Россию. Они не могли стать друзьями сталинского режима, но и не были врагами России. А вот для Гитлера Россия была врагом. С первых шагов в политике фюрер откровенно говорил о намерении уничтожить большевистскую Россию как источник мирового зла. Нападение на нашу страну было для Гитлера лишь вопросом времени.
Советские историки утверждали: вот не подписали бы пакт в августе 1939 года, Гитлер бы сразу на нас напал. Но в 1939-м он не мог этого сделать. И не собирался. В нашем распоряжении все документы Третьего рейха. Нигде нет упоминания о возможности боевых действий против СССР той осенью. Возможности вермахта и состояние экономики Германии в тот момент позволяли вести только короткую войну с более слабым противником — Польшей. Ни с военной, ни с внешнеполитической точки зрения Германия не была готова противостоять Советскому Союзу.
23 августа 1939 года в Москву, к изумлению всего мира, прилетел министр иностранных дел нацистской Германии. Сталин, Молотов и Риббентроп все решили в один день. Это были на редкость быстрые и откровенные переговоры. Советские коммунисты и немецкие национал-социалисты распоряжались судьбами европейских стран, не испытывая никаких моральных проблем. Сразу же договорились о Польше: это государство должно исчезнуть с политической карты мира. А ведь это был естественный барьер между нацистской Германией и Советским Союзом.
Риббентроп предложил поделить Польшу в соответствии с границами 1914 года. Но на сей раз Варшава, которая до Первой мировой входила в состав Российской империи, доставалась немцам. Сталин не возражал. Он сам провел толстым синим карандашом линию на карте, поделив Польшу между двумя державами.
Некоторые историки говорят, что пакт Молотова—Риббентропа мало чем отличался от Мюнхенских соглашений. Отличие есть. Западные державы отказали Чехословакии в помощи, но не отправили свои войска, чтобы участвовать в уничтожении этого государства…
Разгром и позор
1 сентября 1939 года Гитлер напал на Польшу. Вермахт начал боевые действия без пятнадцати пять утра. В десять утра канцлер Адольф Гитлер в военной форме выступил перед депутатами рейхстага. 3 сентября Франция и Англия, выполняя обещание защитить Польшу, все-таки объявили войну Германии. На сессии Верховного совета СССР нарком Молотов возмущался:
— Под предлогом выполнения своих обязательств перед Польшей правительства Англии и Франции объявили войну Германии. Провозгласили своими целями в этой войне разгром и расчленение Германии, хотя эти цели перед народными массами прикрываются лозунгами защиты «демократических» стран и «прав» малых народов. Поскольку Советский Союз не захотел стать пособником Англии и Франции в проведении этой империалистической политики против Германии, враждебность их позиций в отношении Советского Союза еще больше усилилась, наглядно свидетельствуя, насколько глубоки классовые корни враждебной политики империалистов против социалистического государства… Новые, хорошие советско-германские отношения были проверены на опыте в связи с событиями в бывшей Польше и достаточно показали свою прочность.
Воевать по-настоящему западные державы не собирались. Французский главнокомандующий генерал Морис Гамелен предупреждал:
— Во Франции низкая рождаемость, мы понесли тяжелые потери во время последней войны. Нового кровопролития мы не перенесем.
Но дальше отступать было невозможно, позорно! Гитлер заявил о своих претензиях таким вызывающим образом, что ничего не оставалось, кроме как сражаться с ним. Англия с Францией вступили в войну, вести которую не хотели. А Гитлер хотел!
Автор: Леонид Млечин
Комментарии