Беседа о матрице

Федор Березин. Фото: ИТАР-ТАСС

С ближайшим соратником Стрелкова-Гиркина, его другом и замминистра обороны ДНР Федором Березиным мы встречаемся, наверное, в единственном действующем кафе Донецка. Работает оно круглосуточно, несмотря на комендантский час, — каждый вечер за столиками здесь собираются вооруженные дэнээровцы. Выпить и поесть приходят и члены непризнанного правительства. Называется кафе «Гавана Банана», а на лого его изображены флаг Кубы с Че Геварой. Сепаратисты полюбили место, говорят, как раз за это.

Замминистра и писатель-фантаст Березин приезжает в глухо тонированном микроавтобусе в сопровождении автоматчиков, которые тут же оцепляют весь переулок.

— Федор Дмитриевич, прокомментируйте для начала отставку Стрелкова-Гиркина.

— Не буду про это ничего говорить. Обратитесь к Бородаю, я же не Бородай.

— Так Игорь Иванович ушел в отставку?

— Я не даю комментариев по этому вопросу. По любому другому — давайте.

— Вы будете его замещать?

— Вы что, смеетесь? Я слишком маленький человек в этой матрице.

— Интернет-СМИ писали, будто бы он ранен.

— Бред собачий. Интернет — это большая свалка, вы что, не знаете? Верить ничему нельзя. Только собственным глазам, что сам видишь, и то с большим сомнением. Все кажущееся может оказаться сбоем в программе, ошибкой в матрице, понимаете, — нулями и единицами.

— Не понимаю, Федор Дмитриевич. Вы уже второй раз про матрицу говорите.

— А вы про нее не знаете?

— Про фильм?

— Ну про фильм, допустим. Идея какая? Все мы не существуем, а являемся программами. Вы сами не понимаете, что ли? Вот вы карандаш ищите — он только что был перед носом, а теперь нету. Обыскали весь дом. А потом — раз! — за ухом лежит. Но его же не было за ухом. Вот это матрица, сбой программы. Программист вмешался, воткнул карандаш обратно, ну чтобы вы не волновались, и вы дальше как бы живете.

— Ладно, допустим. Но когда вы последний раз видели Игоря Ивановича? Он уже давно не появлялся на людях.

— Почему он должен появляться на людях? Он этого вообще не делает.

— Вы бы сейчас хоть позвонили ему. Мало ли чего…

— Вот еще. Я не буду никому звонить.

— Ну как хотите.

— Может быть, и нет никакого Игоря Ивановича на самом деле.

— В смысле — нет?

— Да в самом прямом! Я же говорю — может, все это матрица, и все мы как программы, написанные заранее кем-то? Может быть, мы все так в матрице и живем.

— Значит, Игоря Ивановича, может быть, и не было на самом деле?

— Да никого не было. И нас на самом деле не существует. Только матрица. Программа работает, вы живете, думаете, что все в порядке. Вот пьете кофе в данный момент сейчас. А кофе не существует, его нет.

— Донецкая народная республика тоже не существует?

— Ну подождите сразу так. Я вам про масштабы Вселенной.

— Вы столько сил положили на ДНР, а ее не существует?

— Донецкая народная республика будет существовать. Сбой программы нашей еще не произошел, еще рановато для нас. Вы видите, сумасшедшее украинское правительство бомбит все подряд. Отчего это делается? Оттого, что отчаяние там, у них сроки поджимают.

— Какие сроки?

— Ну сроки, понимаешь? Внутреннее напряжение растет. Вот-вот рухнет вся украинская система, их собственная матрица. Поэтому им надо быстрее это делать, быстрее утихомирить тут все, чтобы сказать (Западу. — П. К.): «Все у нас хорошо, давайте нам денег взаймы!» Так что у них в Киеве все скоро рухнет, а нам надо еще чуть-чуть подержаться, и они бабахнутся сами. Воевать даже не надо, главное сидеть в засаде и ждать.

— Но украинская армия наступает, пока вы сидите.

— Потому что, посмотрите, все вокруг сидят, пьют пиво на фиг, никто не хочет воевать.

— Вы про своих бойцов? Вы можете урезонить их хоть сейчас.

— Да я не про них сейчас говорю. Говорю о тех, которые на диванах сейчас по домам сидят. Про гражданских, которые не хотят защищать свою страну. Вот сегодня погибли совсем неповинные люди, я сам наблюдал: куча кровищи, украинские военные стреляют по городу, а люди погибают, потому что мужики-дончане не идут защищать родину…

— Какую родину, Федор Дмитриевич?

— Свою родину. Мы здесь родились, я здесь родился, в Донецке. Мы ведем национально-освободительную войну русского народа. Русского народа!

— Так где ваша родина?

— Моя родина?.. Матрица — моя родина! Что вы меня сбиваете?

— Мне интересно, что вы называете родиной.

— Ну возьмем примерно границы Советского Союза — будет ничего так. Примерно.

У нас у русских свой характер, своя природа, качества определенные, мы должны жить вместе. Не надо навязывать нам другие стандарты: нас не трогайте, и мы никого не тронем. Русский человек миролюбивый, пока на него не начнут лезть. Так всегда было. Мы же сами никого не трогаем.

— Почему тогда ваши бойцы расстреляли в Мандрыкино автобус с украинскими бойцами? Погибло семь человек. Вы могли их просто арестовать как военнопленных. (Случай произошел ночью 14 августа на подъезде к Донецку. — Ред.)

— Как вы это представляете себе? Вы на блок-постах бывали?

— Бывал не раз.

— И как там экипированы люди? Я вам скажу — несильно. Кто чем! И в этих условиях они еще должны принимать бой по всем правилам с экипированными наемниками, которые будут в шлемах, кевларовых костюмах западных? Вот мы будем с ними, да? Я недавно испытывал такой бронежилет. Патрончики лишь отскакивают — трынь-трынь-трынь. У нас разве такое есть? Поэтому мы имеем право первыми открывать огонь на поражение.

А арестовать вы можете, если только у вас чудовищный перевес сил. Я не был там в этой конкретной ситуации, но скажу, что это мелочи жизни в данном случае. Не мелочи, конечно, все-таки каждая жизнь — это жизнь человека, высшая ценность. Но это война, понимаете? Вы что, хотите войну без жертв?

— Не хотим войны.

— Не бывает так.

— Федор Дмитриевич, вы же человек из другого мира. У вас даже проскальзывает сейчас вот это: «жизнь человека — высшая ценность». Зачем вы воюете?

— Да, я офицер! Это моя профессия! (В 1981 году окончил Высшее военное училище ПВО в Энгельсе. — П. К.) В первую очередь я патриот свой страны, понимаете? У меня есть свои культурные, так сказать, приоритеты и так далее. Если меня загнали в угол и заставляют либо умереть, либо принять непонятные стандарты, то я, извините, приму бой. А там видно будет. Не стыдно будет хотя бы. Бой принят, пусть даже будет проигран, но в данном случае мы выиграем, конечно.

— Но вы-то тут при чем? Вы же книги писали, фантастику, наконец, турбореализм.

— Это мой личный бой. И каждый, кто в нашем ополчении, считает так же. Человек принял вызов, не отсиделся в кустах с пивком, а вышел и принял! Погибнет или нет — не главное. В основном тут все люди местные, в чужую страну не лезут. Да, есть небольшое количество иностранцев, их мало. А я бы хотел создать интернационал, хочу сделать здесь Испанию 1936 года! Чтобы страны все прогрессивные нам помогали, и мы дали вместе бой этой контре! То есть западной интервенции. Так и будет, поверьте.

— Какие же страны должны помочь?

— А кто республиканской Испании помогал?

— Например, американцы, французы. Вы хотите, чтобы вам помогали американцы?

— И они придут. А что вы думаете, в Америке нет своего прогрессивного класса? Весы качаются, понимаете, люди отрезвляются…

— Ладно. Я хотел спросить вас о переговорах…

— Какие переговоры? Переговоры могут быть только с позиции силы. Хотя безоговорочную капитуляцию Киева мы согласны принять прямо сейчас. До тех пор мы будем воевать, и наша национально-освободительная война будет выиграна.

— ДНР рискует оказаться в полной изоляции, регионом-изгоем.

— Я же говорю: мы вначале хотим создать интернационал военный. С нами будут все прогрессивные силы, и все будут вынуждены с нами считаться. И даже более — здесь разгорится пламя! Победим мы — и победа пойдет дальше, где пока унижение и несправедливость…

— Куда она пойдет? Опять в Вашингтон?

— Думайте глубже! Не в Киев, не в Вашингтон и не в Париж. Есть два подхода: прогресс для всех и прогресс для избранных. Мы хотим прогресса для всех, и за него мы будем бороться. А прогресс для избранных нам не подходит, мы уже пожили в таком мире.

— Федор Дмитриевич, люди по-разному воспринимают прогресс. Хотите снова навязывать миру свое видение? Украинцы уже решили за себя.

— Они решили, что прогресс у них будет за счет народов, которые они назвали меньшинствами. Это и называется «прогресс для избранных»: «Мы будем делать что хотим, а остальных к ногтю, пусть они на нас работают». Так же они ведут разговор!

— Они говорят об общем доме.

— Мы знаем этот общий дом. У одного миллиард, у другого ничего, а живут в одном доме.

— Но в России, куда вы так стремитесь, все еще хуже.

— В России тоже начнется перестройка системы, вот увидите. У нас, в Новороссии, начнется, продолжится в России. Страна на переломном этапе, она разворачивается в падении к выходу.

— Это как?

— Это так — до этого она падала-падала, а теперь разворачивается. Возможно, Новороссия подтолкнет ее к лучшему и в России тоже будет прогресс для всех. Мы так думаем, надеемся.

— В 30-х годах тоже говорили о прогрессе для всех — и сколько в итоге было жертв.

— Плохо разве? Постреляли преступников — это плохо? Я их тоже хочу стрелять.

— Преступников постреляли?

— А вы хотите сказать нет? Не было там преступников?

— Пострадали сотни тысяч ни в чем не виновных, разве нет?

— Откуда вы знаете? Кто это сказал?

— Почитайте гулаговские «книги памяти».

— Солженицын — это тоже своего рода правда. Но этот критерий — «ничто не стоит слезинки ребенка» — нам не подходит. Целые государства рушились из-за этой слезинки… Так что я оправдываю репрессии, потому что была достигнута цель, а следующие поколения получили замечательный результат.

Конечно, плохо, что погибали невиновные. Но в тех условиях, в которых страна была в 1937 году, другого варианта не было — только полное уничтожение страны врагами. То же самое и сейчас, нам надо выиграть войну — или нас уничтожат.

— Выиграете, а потом снова начнете репрессии?

— Коллективные цели должны превалировать над личными, вот и все. Ресурс конечен, земли мало. И некоторые цивилизации решили, что их цивилизации важнее и лучше других, и начали уничтожать их и захватывать ресурсы. Как в Африке, из которой сделали четвертый мир, падающий в пропасть, и никто ему не хочет помогать, и никогда не поможет.

— Думал спросить про свободный рынок и демократию, но теперь, наверное, не буду.

— А что такое демократия? Вы прекрасно понимаете, что права не равны. Это все словоблудие. Демократия для тех, у кого есть миллиард, а остальным — ничего. В 90-е хоронилась вся страна, просто вывозились ресурсы в открытую, а другие государства богатели за наш счет. Одно лишь воровство мозгов принесло триллионы убытков. Триллионы долларов.

— Но вот сейчас Россия зарабатывает триллионы на продаже нефти. Но продолжают обогащаться, как вы говорите, только избранные.

— Мы сейчас углубляемся в нюансы, я вам вообще не о том говорю.

— Как не о том? Может, прежде чем лезть к соседям, стоило бы заняться «прогрессом для всех» у себя?

— Никто не даст России заниматься прогрессом, если мы не решим своих внешних проблем. Но для России Украина — это проблема и внешняя, и внутренняя. Запад наступает, понимаете? Ему надо дать бой, и этот бой происходит сейчас в Новороссии. Поэтому хунте помогают США, румыны…

— А все-таки что со Стрелковым?

— С ним все нормально. Я его видел недавно, он скоро вернется.

— Зачем уходил?

— Ну, Павел, мы с вами о чем говорим, об общем или конкретном? Или вы хотите так меня потихоньку разговорить?

— Вы, по-моему, и без меня разговорились неплохо.

— Да это сбой в матрице, нас же с вами на самом деле нет.