Либеральный консерватор

Юный марксист

Ленин презирал либералов. Большевики горят в классовой борьбе за социальную революцию. А этим подавай многопартийность, парламент, свободу личности. Нет им места в диктатуре пролетариата. Этим консерваторам — последышам старого мира.

Либералы и консерватизм? Не вяжется… Ну отчего ж? Тот, с кого Ильич срисовал ненавистный образ, сам звал себя консервативным либералом — Петр Струве.

Но это — в зрелости. А в юности он видел себя марксистом.

Как у Клемансо: «Кто в юности не был левым — не имеет сердца, кто в зрелости не стал правым — лишен ума». Струве начал с марксизма, находя доктрину остроумной, но после всю жизнь был ее противником.

«Критические заметки об экономическом развитии России» — первую книгу Струве — в 1894 году прочел Ленин. И сразу уловил четкость аргументации автора. Струве попал в его орбиту в год своего первого ареста и за год до окончания Петербургского университета. Он агитирует. Пишет «Открытое письмо Николаю II». Участвует в издании журнала «Новое слово» и конгрессе Интернационала. Составляет «Манифест РСДРП».

Он эффективен. Это заложено воспитанием в семье губернатора Пермского края Бернгарда Струве, сына основателя Пулковской обсерватории. Струве — немцы, приглашенные в Россию, — искренне ей служили. Отсюда патриотизм Петра — почтение к государственному началу в бытии нации наряду с уважением к свободе личности. Здесь корни его мировоззрения — консервативного либерализма.

Струве находит в марксизме все больше изъянов. Раскрывает противоречия между экономическим материализмом и теорией социального развития. Сомневается в верности учения о зависимости социальной жизни от способа производства. И — о еретик! — отрицает ведущую роль пролетариата, отводя ее образованному классу.

Ленин злится: «…г. Струве «бесповоротно» ушел от… позиции революционера…»

И от социал-демократов, чей манифест недавно сочинил.

 Кадет

К этому времени он уже не только видный экономист, но и известный публицист. Настолько, что либералы предлагают ему возглавить их издание в Европе. Дерзкий, он хочет приспособить под их задачи «Искру». Ленин обзывает его «Иудой».

В 1901 году Струве сослан в Тверь, где готовит сборник статей «На разные темы». Но политическая работа доступна ему лишь за рубежом. И вот он в Германии — выпускает журнал «Освобождение».

Революция 1905 года приносит в Россию основы парламентаризма. Струве дома, и в 1907-м он — яркий деятель Партии конституционных демократов — избран во 2-ю Государственную думу, руководит «Русской мыслью», с философом Семеном Франком издает журнал «Свобода и культура».

Встречается со Столыпиным.

Он считает, что видит суть реформ премьера: «Аграрная политика Столыпина кажется консервативной, но… она есть попытка перестроить Россию в самых ее глубинах», превратить землю в капитал; снять тормоз развития — общину; вернуть широкую собственность на землю. Он считал это «вторым освобождением, раскрепощением русского крестьянства».

Петербургская аристократия, против которой в 1905-м восстали московские миллионеры, боялась этого. И потому, писал Струве, «Столыпин… не имел в монархе той поддержки, в которой нуждался».

Не мог его прямо поддержать и Струве: мешала партийная дисциплина. Но одну из сильных своих статей он назвал фрагментом афоризма премьера: «Великая Россия». Он видел в делах премьера волю государства-созидателя, которую считал его главной миссией. И здесь — корни либерального консерватизма.

Если либерализм для Струве — свобода личности, то «суть консерватизма — в сознательном утверждении порядка вещей… (в него входит и понятие крепкой, но упорядоченной власти)».

 Контрреволюционер

Октябрь 1917-го, считал Струве, попрал и эту власть, и порядок вещей. Он включился в Белое движение, где играл роль, предсказанную им в «Вехах» в статье «Интеллигенция и революция», — помогал «интеллигенции, отрешившейся от… государственного отщепенства», свершить «подвиг преодоления своей сущности».

Но были и другие вехи. К 1917 году родились сыновья Глеб, Алексей, Константин, Лев и Аркадий. Вышли сборники «Patriotica» и «Крепостное хозяйство», первый том книги «Хозяйство и цена». В 1916-м он — почетный доктор Кембриджа. В феврале 1917-го — член Академии наук. А через полгода — Совета Добровольческой армии…

Но армия шла в «Ледяной поход», и штатских не брали. Струве тайно едет в Москву, где формирует подпольный «Национальный центр» и составляет сборник «Из глубины». А затем бежит в Финляндию. Оттуда — в Париж. И вновь на Родину, в Ростов-на-Дону, главой газеты «Великая Россия».

Перебравшись в Крым, он получает портфель министра иностранных дел. Ему надлежит добиться помощи от Франции и Британии; убедить общественное мнение Запада в правде Белого дела. И он добивается признания Крымского правительства Парижем.

Участие в Гражданской войне для Струве — жертва ради великой цели. «России, — пишет он в 1920-м, — нужна свобода. …И в первую очередь хозяйственная… полное раскрепощение во имя хозяйственной свободы и закрепление этой раскрепощенной России на прочных… сваях частной собственности».

До крушения его надежд остается меньше года.

 Беглец

Струве удается спастись из Крыма. Он в Париже.

Эмиграция — вызов всем покинувшим Россию в финале драмы Белого движения. Им предстояло исцелить рану братоубийства, войти в мир других языков и культур, справиться с отсутствием денег и родной земли.

Струве имел средства, но на достойную жизнь в Париже их не хватало. И в 1921-м он едет в Прагу, давшую приют многим эмигрантам. И ему — известному в Европе мыслителю, экономисту, правоведу, публицисту и политику.

В Праге Струве преподает на Русском юридическом факультете при Карловом университете. А с 1925 года редактирует газету «Возрождение» — жертвует наукой ради политики. Покидает факультет, отказывается от кафедры социологии в Софии — все ради борьбы с Советами, в которой не раз пережил неудачи.

В 1926 году Российский зарубежный съезд, где он председательствовал, провалился. Среди эмигрантов не было согласия в борьбе с большевизмом, как не было и согласия между издателем А. Гукасовым и Струве, из-за чего в 1927-м тот ушел из «Возрождения» в газету «Россия» (затем — «Россия и славянство»). Но в 1935-м и она закрылась, а вскоре он перестал писать публицистику. Началась война.

Она застала его в Белграде.

Узник, мечтатель, мыслитель

Нацисты на Балканах. Струве считает их наследниками большевиков, о чем говорит открыто. И попадает в беду. Кто-то доносит: он — друг Ленина. Его арестовало гестапо. Но через три месяца отпустило: обвинение слишком нелепо.

Петр Бернгардович едет в Париж. Без рукописей. Так гибнет его архив — в 1944-м, перед приходом Красной армии, друзья сожгут его.

— Я не думала, — сказала, прибыв в Париж, его супруга Антонина Александровна, — что довезу его живым.

Тюрьма и поездка подорвали его силы. Но духом он бодр и вновь взялся за труды по экономической истории России и мировой экономической мысли.

Но ему — убежденному врагу тирании — трудно жить в условиях чуждой системы. Он рад успехам союзников и ищет следы упадка нацизма. «Сегодня, — как-то сказал он, — я видел первые признаки конца гитлеризма, в метро немецкие солдаты позволяли себе перескакивать через решетки». Он так желал краха Гитлера… Но не дожил.

Его внук Никита Алексеевич пишет: «Ялтинский договор, наивность Рузвельта, бессилие Черчилля, распространение большевизма на всю Восточную Европу повергли бы его в уныние». Возможно. Но касательно уныния — усомнимся.

Вся его жизнь говорит об умении противиться унынию в самых тяжких ситуациях.

И, вероятно, доживи Струве до «красных» в Европе, он, подобно другому русскому философу-парижанину — Александру Кожеву, поучаствовал бы в огромном проекте положительного государственного строительства, которому был так предан, — планировании Единой Европы.

P.S. Автор благодарит фонд «Институт развития им. Г.П. Щедровицкого» за предоставленную возможность пользоваться при работе над текстом материалами изданной фондом серии «Философия России. Первая половина XX века».