Крым наш?

krym

Фраза «Крым наш!» в настоящее время прочно вошла в лексикон жителей как России, так и Украины, перейдя уже в разряд идиом и сетевых мемов. Вследствие этого вникать в суть, которую означают в данном случае слова «Крым» и «наш», как-то перестали.

 

Хотя, вообще-то, это было бы очень нелишне сделать. Но при этом сразу хотелось бы оговориться: дискурс «любит-не любит» (Украину или Россию) – это дискурс чрезвычайно увлекательный, но к серьезному разговору отношения не имеющий. А нужен именно серьезный разговор.

Кстати, хотел бы сразу сказать: основания для того, чтобы считать Крым некой исконно украинской землей, которой должна владеть Украина и только Украина, нет. Исторически все права на эту землю принадлежат Российской Империи (что было признано всем мировым сообществом, включая и османскую державу). Доля великорусского населения там постоянно росла вплоть до 1917 года, продолжала расти и позже. И любой человек, бывавший в Крыму, знает, что большая часть местного населения (о конкретных цифрах можно спорить, но то, что речь идет все же о большинстве, спорить трудно) ориентировано на Россию и осознает себя русскими.

Полагаю, на этом пункте особенно сознательные читатели напишут комментарий: «дальше можно не читать». Очень хорошо. Вот теперь начинаем говорить о деле.

Опыт «глупых» русских царей

Насчет того, что Крым – это русская земля, все, конечно, верно. Проблема лишь в том, что этим вопрос, мягко говоря, не исчерпывается.

Ибо помимо религиозной и этнической принадлежности населения есть еще такая вещь, как международное право. За которым, в свою очередь, стоит реальное, а не виртуальное соотношение сил в мировом политическом пространстве. И вещь эта будет посильнее, чем кажется на первый взгляд.

В советских учебниках истории, когда речь заходила об итогах тех или иных войн, которые вело Русское Императорское правительство, постоянным рефреном шло: солдаты-то были героические, и то они завоевали, и это, да вот цари были дураки, все на разных конгрессах да конференциях спускали, лишали трудовой народ заслуженных побед. И на первый взгляд кажется, что так и есть: вон, как раздолбали турок в 1877-78 гг.! До Константинополя было рукой подать! А потом созвали Берлинский конгресс и кучу завоеванного добра отдали. И сделал это тот же Александр II, который так «неумно» «слил» в 1867 г. Аляску.

Глупые у нас цари были? Да нет, цари у нас были одними из самых образованных и осведомленных людей в тогдашнем мире. И они, в отличие от советских мутантов, очень хорошо понимали: разбить войска противника и передвинуть пограничные столбы на энное количество верст – это еще не все. Победу надо закрепить; и это подчас гораздо сложнее.

Например, владеть Аляской было бы хорошо, да вот только эффективно контролировать и защищать эту территорию Российская Империя не могла. Конечно, можно было бросить все силы на то, чтобы удержать Аляску. Но тогда пришлось бы оголить Восточную Сибирь и Дальний Восток, отказавшись от планов по освоению гораздо более близкого и (на тот момент) экономически перспективного Приамурья. Естественно, взяли то, что ближе и вкуснее, а то, что не могли вытянуть – сбросили.

То же самое можно сказать и про Сан-Стефанский мир, который был воплощением вековых славянских мечтаний, который давал России выход в Средиземное море и который пришлось в значительной мере похерить на Берлинском конгрессе. Мечтания и эмоции – это круто, но в политике всегда приходится сводить дебет с кредитом. Без эмоций и галлюцинаций. А без эмоций и галлюцинаций Российская Империя в результате Сан-Стефанского мира рисковала получить против себя единый фронту ведущих европейских держав, имея в качестве союзников только болгар. Прикинув, стоит ли выход в Средиземное море такой конфронтации, решили, что не стоит – и сдали назад.

«Глупые» русские цари почти всегда стремились, во-первых, обезпечить тыл (военный и экономический – см. выше про Аляску и Приамурье) всякого нового территориального приобретения, а во-вторых, легализовать его в рамках международного права. Ибо без этого таковое приобретение отожмут при первом же кризисе и ослаблении сил.

Прецедентами такого рода отжима переполнен XX век.

Синай и Намибия 

Наверное, одним из самых ярких примеров того, как у страны, выигравшей войну, отобрали приблизительно все ее завоевания, является история присоединения к Израилю Синайского полуострова – с последующим отсоединением.

В 1967 г. Израиль, в ходе Шестидневной войны, занял территорию Синайского полуострова. И включил ее в свой состав. С точки зрения Израиля (надо признать, не совсем уж безпочвенной), все исторические права на это у него были. Но то с точки зрения Израиля. Для всего остального мира, а главное – для всех арабских государств, с которыми приходилось жить бок о бок, это была оккупация. Естественно, временная.

Меж тем, Израиль плевал на мнение всего мира и активно осваивал исконно свой Синайский полуостров. В частности, знаменитый Шарм-аль-Шейх был в то время израильской Офирой. В 1973 г. был основан город Ямит, который довольно быстро рос и вообще успешно развивался.

Но, как всегда, в какой-то момент все же пришлось сводить дебет с кредитом. И тут стало выясняться, что, несмотря на поддержку США и несмотря на мощь собственной армии и неплохие экономические показатели, жить в состоянии жесткой конфронтации с целым выводком арабских государств, к тому же обложивших тебя со всех сторон, кроме моря – невыгодно. Настолько невыгодно, что Синайский полуостров (более половины территории Израиля), с выходом к Суэцкому каналу, решено было сдать. Причем сдавал его не кто-нибудь, а Менахем Бегин – правый политик, в молодости бывший боевиком, планировавшим и осуществлявшим теракты против англичан.

Другой любопытный пример – это Юго-Западная Африка (ЮЗА), ныне известная как Намибия. После Первой Мировой войны, когда в ходу была система подмандатных территорий, мандат на Юго-Западную Африку, ранее бывшую германской колонией, достался Южно-Африканскому Союзу (будущей ЮАР). Изначально это ни у кого не вызывало вопросов – как и то, что ЮАС рассматривал ЮЗА приблизительно как свою новую провинцию. И, кстати, местное черное население было не против: новый режим был мягче немецкого, а вопрос о государственной независимости племенными вождями и их подданными, живущими в категориях «род – племя», но никак не «нация – государство», не ставился.

Однако после 1945 г. у Южной Африки начались проблемы: система подмандатных территорий канула в прошлое вместе с Лигой наций. Постепенно, чем дальше, тем больше, начинал нарастать процесс деколонизации. И если в 1949 г. Международный суд признал право южноафриканцев управлять ЮЗА, то потом, на фоне усиления террористической активности местных сепаратистов, поддерживаемых СССР и иже с ним, ситуация стала меняться. И в 1978 г. ООН приняла резолюцию с требованием предоставить независимость ЮЗА – Намибии.

ЮАР эту резолюцию признать отказалась. И, разумеется, террористы намибийской СВАПО не смогли разгромить ЮАР в военном плане. Но Южная Африка, не вынеся санкций и изоляции, вынуждена была капитулировать. И ЮЗА (население которой, в общем и целом, было вполне лояльно Претории) превратилась в независимую Намибию.

Примеры такого рода можно приводить и дальше, но хватит и этих. Почему Израиль сдал Синайский полуостров (который ему был, мягко говоря, совсем не лишним), а ЮАР – ЮЗА-Намибию? В обоих случаях речь идет о государствах, которым противник не мог противопоставить в смысле военной силы приблизительно ничего. (Достаточно сказать, что и Израиль, и ЮАР обладали ядерным оружием – собственно, это была совместная ядерная программа.) В экономическом плане это также были государства достаточно крепкие.

Но при этом их территориальные приобретения не были признаны международным сообществом, ЮАР оказалась обложена санкциями, и осуществление контроля над приобретенными землями в какой-то момент стало стоить очевидно больше, чем весь тот профит, который с этих земель можно было получить.

Что характерно, и Израиль, и ЮАР к решению о сдаче пришли не сразу и, более того, успели укорениться в своих новых владениях. Однако сдавать пришлось все равно, а процесс вырывания корней оказался очень болезненным.

Крымская западня

С этими ситуациями несложно сравнить то, что мы имеем в Крыму. А имеем мы там проблемы. И большие.

Первый вопрос – вопрос международного признания. Здесь все печально. Гарантами нерушимости украинских границ выступали, помимо РФ, также Великобритания и США. Пусть эти гарантии были зафиксированы всего-навсего в меморандуме, но они – были. Отказаться от них невозможно, ибо даже вылизывание американским президентом в прямом эфире путинских туфлей было бы меньшим унижением, чем такой отказ. Тоже самое и с Британией. ЕС также настроен резко негативно. В итоге, отрицание российского суверенитета над Крымом было зафиксировано всоответствующей резолюции Генассамблеи ООН.

То есть о легализации присоединения Крыма можно забыть. Для всего мира (за вычетом разных людоедских экзотов, вроде Зимбабве или Северной Кореи) это была аннексия, и ничто другое. Стало быть, российский Крым попадает в зону риска – это регион, который в условиях любого ослабления российской власти будут отжимать.

Второй вопрос – наличие ресурсов для осуществления контроля над аннексированной территорией. Уже сейчас очевидно, что интеграция Крыма в единое российской экономическое, социальное и правовое пространство будет стоить очень дорого. Уже сейчас туда были закачены очень значительные средства, и уже сейчас очевидно, что их недостаточно. В ближайшие годы Крым либо станет для РФ черной дырой, поглощающей деньги в огромных количествах, либо жизнь там станет совсем грустной. Особенно с учетом того, что она и так будет непростой – санкции ЕС и США уже сейчас начали доставлять крымчанам определенные неудобства.

Средства будут вливать, но что будет получено взамен? В экономическом плане, скорее всего, ничего не будет получено, регион имеет все шансы оставаться на подсосе у федерального бюджета еще долгие годы. И откуда брать на все это деньги в условиях де-факто сокращающейся экономики, построенной на экспорте ресурсов – не очень ясно. Разве отрывать от других российских регионов, которые и так не сказать, чтобы жили шибко богато? Столь любимой Путиным стабильности это едва ли поспособствует.

Неэкономические выгоды? До 1917 г. для Российской Империи Крым имел огромное значение потому, что это был плацдарм для дальнейшего наступления на Османскую империю – вплоть до Константинополя. Но сегодня это направление, мягко говоря, не является приоритетным. Что же касается иных геополитических векторов и угроз, то здесь от Крыма пользы никакой.

Очевидно, что в этой ситуации Крым становится для РФ обременением даже большим, чем был Синайский полуостров для Израиля – но без тех выгод, которые Израиль имел от Синая.

При этом само наличие Крыма в составе РФ блокирует все интеграционные инициативы в рамках Восточной Европы, которые будут исходить из Москвы. Российский Крым – это маркер, который обозначает Россию для европейцев как страну-агрессора. В ближайшие годы, с учетом очень непростых процессов, которые происходят сейчас в Евросоюзе, проекты по созданию некоего единого экономического и даже политического пространства в рамках Восточной Европы (прежде всего, славянских стран) могли бы стать вполне реальными и перспективными. И участие России в них было бы желательным и необходимым. Прежде всего, для самой России. Но, пока «Крым наш», с нами эти проекты делать никто не захочет, по той простой причине, что просить козла сторожить капусту как-то не принято.

То есть Крым превращается в этакую Великую китайскую стену, которая отгораживает нас от Европы в целом и от славянского мира в частности, и тем самым приковывает нас к «братской» Средней Азии и не менее «братскому» Китаю.

Проклятый вопрос внутренней политики России 

Среди запутинских патриотов сейчас в моде высказывание: «Путин уйдет – Крым останется». Эта мантра, как и положено мантре, повторяется безсознательно – иначе любой вменяемый человек неизбежно должен задаться вопросом: «А почему вдруг?» В свое время в НТС был популярен тезис: «сегодня советское, завтра русское». Однако история показала, что это чушь: рухнул СССР, и советские танки, стоявшие на Эльбе, не стали русскими танками, стоящими на Эльбе. Советские танки уехали в РСФСР, а российский граница вернулась примерно на те рубежи, по которым она проходила в XV в.

Поэтому надеяться, что после падения путинского режима наши границы останутся на прежних местах, мягко говоря, наивно. Воспользовавшись нашей слабостью, их обязательно попытаются «скорректировать». И уже сейчас можно указать два наиболее уязвимых, с точки зрения международного права, участка – это Курилы, а в первую очередь, конечно, Крым.

И если Крым достанется в наследство Русскому национальному государству, то он станет подлинно проклятым вопросом нашей внутренней и внешней политики. Ибо, с одной стороны, его нельзя будет не отдать: наша экономика и армия не выдержат затяжного противостояния со всем миром. Ради развития своей страны мы должны будем искать интеграции не с Азией, но со славянскими странами и с Европой. Наконец, не по силам нам сейчас бодаться с ЕС и США разом.

Но с другой стороны, Крым нельзя будет отдать. Ибо в Крыму действительно живут русские, и население действительно ориентировано на Россию. Это не Восточный Тимор, откуда индонезийцы могли просто уйти и потом забыть про него, потому что он им был, действительно, чужим во всех отношениях. Тот, кто сдаст Крым, станет для народа предателем. И никакими лекциями, статьями и монографиями это не исправишь.

«Отдать нельзя оставить», – весьма вероятно, что на расстановке знаков препинания в этой фразе будут создаваться и ломаться многие политические карьеры. А Крым станет одним из самых болезненных вопросов на десятилетия вперед.

«Ну, что ж теперь мы будем делать?» 

Можно ли вырваться из той западни, в которую превратил Крым и для России, и для Украины Путин? И да, и нет.

Да – в том смысле, что вопросы подобной сложности теоретически разрешимы. И разрешались на практике.

Нет – в том смысле, что для этого нужна добрая воля всех задействованных сторон, а ее не будет. Нужно, чтобы до понимания необходимости компромисса дозрели не отдельные публицисты и интеллигентские странники, но элиты и народы. В ближайшее время это произойдет очень вряд ли. Особенно в России, где до восстановления Русского национального государства рассчитывать на что-то позитивное вообще не приходится.

Когда же понимание придет, можно будет обратиться к опыту других стран. В частности, интересен пример разрешения Аландского кризиса, или Белфастское соглашение, давшее пусть и худой, но все-таки мир Северной Ирландии.

Но это будет – если будет – когда-нибудь. А на сегодня «Крым наш» уже стал огромной проблемой, которая будет всплывать почти везде и почти всегда. Пока что события на Донбассе этот неприятный факт заслоняют, но это пока. Пройдет совсем немного времени, Донбасс либо более-менее замирят, либо просто привыкнут к тому, что там происходит, и крымский вопрос вновь окажется в повестке дня.

И это особого восторга не вызывает. Бело-сине-красный флаг над Крымом – это выглядит приятно и волнующе. Но вот увидеть потом, через несколько лет, как русских людей русские солдаты за руки и за ноги выносят из собственных домов – так, как это было в Ямите с еврейскими поселенцами перед сдачей Синая Египту – это будет не менее волнующе. Но куда менее приятно…

Димитрий Саввин