Как вождь отбирал сталинских лауреатов

Высшие премии как поощрение за выдающиеся творческие достижения в области науки и техники, военных знаний, литературы и искусства, коренных усовершенствований методов производства были учреждены 20 декабря 1939 г. в связи с 60-летием вождя. Однако весь процесс их присуждения выстраивался довольно демократично. Работы, выдвинутые на соискание, до 15 октября каждого года представлялись в комитеты, объединяющие общепризнанных авторов, на секциях шел детальный разбор работ и кандидатур, затем обсуждение и тайное голосование. Далее на пленумах тайным голосованием формировался список кандидатов, который не позднее 1 декабря должен был быть представлен в Совнарком СССР. Там к очередному дню рождения И.В. Сталина утверждались лауреаты по степеням: I ст. – 100 тыс. р., II ст. – 50 тыс. и III ст. – 25 тыс. Средства брались из гонораров Сталина, полученных за издание его трудов (в том числе и за рубежом). Всего с 13 марта 1941 г. по 12 марта 1952 г. Сталинских премий были удостоены 8477 лауреатов – работников науки, промышленности, транспорта и сельского хозяйства и 2339 – мастеров творчества в области литературы и искусства.

Сейчас уже вряд ли представляется возможным доподлинно воспроизвести, как именно происходило то или иное обсуждение и утверждение каждого из лауреатов, но известно, что сам Сталин уделял пристальное внимание отбору и утверждению кандидатов на премии своего имени, нередко лично предопределяя решение вопроса о ее присуждении. Как именно решалась судьба тех или иных премий, какие мотивы и аргументы высказывались, можно представить по воспоминаниям участников закрытых обсуждений.

Немало примечательных свидетельств мы находим в воспоминаниях Константина Симонова – постоянного участника заседаний профильного комитета, на которых присутствовал вождь. И.В. Сталин считал литературу важнейшим из искусств, любил читать и помнил многие книги в подробностях, и уж, конечно, всегда был отлично знаком с произведениями, представленными к обсуждению. При этом, хотя присуждение премий в значительной степени рассматривалось как акт политического доверия, всегда оценивались художественные достоинства произведения.

Первыми сталинскими лауреатами в области литературы в 1941 г. стали «красный граф» А. Толстой за роман «Пётр I» и М. Шолохов за «Тихий Дон». А, скажем, Ванда Василевская очень импонировала Иосифу Виссарионовичу своей резкой, нервной манерой письма, и он огорчался, когда кому-то ее творчество не нравилось. И в то же время ему нравились вещи совершенно иного рода: «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, книги Э. Казакевича…

Знакомство с процессом обсуждения произведений и их авторов на заседаниях комитета позволяет на конкретных примерах проследить, какие же именно критерии в оценках ставились И. Сталиным во главу угла. Какова была логика его рассуждений, каково его личное отношение к тем или иным деятелям культуры и искусства, и – главное! – какими он вообще хотел видеть советскую литературу, искусство и культуру, идейно-политический уровень и тенденции в их развитии.

На рассматриваемый период послевоенных заседаний комитета, в конце лета 1946 г., в руководстве Союза писателей по инициативе Сталина произошли существенные перемены. Руководителем правления стал А. Фадеев (он же председатель профильного комитета по Сталинским премиям), его заместителями стали К. Симонов, В. Вишневский, Н. Тихонов, секретарями – Л. Леонов и Б. Горбатов (секретарь партгруппы правления), а также по одному представителю от всех союзных республик. 13 мая 1947 г. состоялась встреча нового секретариата со Сталиным, где решались практические вопросы: о гонорарах, штатах и т.д.

(Высказывания приводятся в записи К. Симонова.)

И. Сталин: – Мы положительно смотрим на пересмотр. Когда мы устанавливали эти гонорары, мы хотели избежать такого явления, когда писатели напишут по одному хорошему произведению, настроят себе дач и перестают работать. Нам денег не жалко, но надо, чтобы этого не было.

Учитывая новый объем работы, согласился Сталин и с увеличением штатов правления СП с 70 до 122 единиц, обещал содействие и в улучшении жилищного положения писателей, для которых жилье, в сущности, их рабочее место. Затем поинтересовался планами писателей, разрабатываемыми темами, поездками. После чего он сказал: – А вот есть тема, которая очень важна, которой нужно, чтобы заинтересовались писатели. Это тема советского патриотизма. Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей, у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой, все чувствуют себя  еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников.

Эта традиция осталась... Простой крестьянин не пойдет из-за  пустяков кланяться, не станет шапку ломать, а вот у таких людей не хватает  достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия. У военных тоже было такое преклонение. Сейчас его меньше. Почему мы хуже? В чем дело?.. Надо бороться с духом самоуничижения у многих наших интеллигентов, надо уничтожить этот дух. На эту тему надо писать произведения…

«Литературную газету» как газету Союза писателей надо сделать не только литературной, а политической, большой, массовой газетой, тираж с 50 тысяч увеличить в 10 раз, выпускать не раз, а два раза в неделю. Газета как неофициальное издание должна ставить некоторые вопросы острее, левее нас, даже расходиться с официальной точкой зрения, создать свое телеграфное агентство (впоследствии АПН).

И еще про обсуждение выдвигаемых на премии произведений Сталин сказал, что их количество – вопрос формальный, и если появилось достойных произведений больше, то можно и количество премий увеличить.

Присуждение премий обычно происходило в марте. И вот каким оно было.

31 марта 1948 г.

«Буре» Ильи Эренбурга комитет (докладчик Д. Шепилов) предложил дать не I, а II степень, якобы потому, что французы в романе изображены лучше русских.

И. Сталин: – А разве это так? Верно ли это? Нет, неверно. Просто Эренбург лучше знает Францию, это может быть. У него есть, конечно, недостатки – он пишет неровно, иногда  торопится, но «Буря» – большая вещь. И  русские выведены в романе сильно, показана любовь французских партизан, коммунистов к Советскому Союзу, показана роль его побед, советских людей в рядах французского Сопротивления. С точки зрения душевных изгибов, психологических нюансов, возможно, эти люди показаны слабее французов, но с точки зрения силы строя, который стоит за русскими, силы их морали, их воли, силы убежденности, силы правды, силы советского воспитания они сильнее французов.

Роман Веры Пановой «Кружилиха» комитет (докладчик А. Фадеев) вообще предложил отвести по причине излишнего объективизма, в изображении героев явен разлад между бытием и сознанием.

И. Сталин: – Вот критикуют Панову, что у людей в романе нет единства между личным и общественным, критикуют за этот конфликт. А разве это так просто в жизни решается, так просто сочетается? Бывает, что и не сочетается. А люди у нее показаны правдиво.

О книгах Семёна Бабаевского «Кавалер Золотой Звезды» и Тихона Сёмушкина «Алитет уходит в горы» докладывал Ф. Панфёров: их можно было бы включить в список, сделав исключение как поощрение молодым.

И. Сталин: – Что значит молодой автор? Зачем такой аргумент? Вопрос в том, какая книга – хорошая ли книга? Ну и что же, что молодой автор? (Лауреатами стали оба, а С. Бабаевский впоследствии трижды.)

А вот обсуждение 6 марта 1950 г. О романе Константина Седых «Даурия». А. Фадеев рекомендовал его на премию только II степени: неверно, мол, показана роль партизан, неправильно отражены некоторые события.

И. Сталин: – Это же не публицистика, это художественное произведение, там великолепно показана роль партии, центральная фигура Улыбина прекрасно показана. Мало показан Лазо? Но ведь он позже туда приехал. А где он показан – показан хорошо. Седых критикует в романе казачество, показывает его расслоение. Но душа движения – комиссар – у него как раз из казачества. Я бы не советовал Седых вставлять публицистику – этим только испортит роман, ведь это художественное произведение, прекрасная книга, которая читается с захватывающим интересом, в которой  выразительно показана одна из блестящих страниц  нашей революции на Дальнем Востоке.

О повести Веры Пановой «Ясный берег».

И. Сталин: – Из женщин Панова самая способная. Я всегда поддерживал ее как самую способную. (В. Панова стала трижды сталинским лауреатом.) Она хорошо пишет, но эта ее вещь – слабее предыдущих. Пять лет назад за такую вещь можно было дать большую премию. А сейчас нельзя. У Пановой немного странная манера подготовки к тому, чтобы написать произведение. Вот она взяла один колхоз и тщательно его изучила… Надо изучить несколько колхозов, много колхозов, а потом обобщить. И потом уже изобразить. А так, как она поступает, – это неверно по манере изучения.

О романе Антонины Коптяевой «Иван Иванович».

И. Сталин: – Вот тут нам говорят, что в романе неверно показаны отношения между Иваном Ивановичем и его женой. Но ведь что получается в романе? Получается так, как бывает в жизни. Он большой человек, у него своя работа. Он ей говорит: «Мне некогда». Он относится к ней не как к человеку и товарищу, а как к украшению жизни.

А ей встречается другой человек, который задевает эту слабую струнку, это слабое место, и она идет туда, к нему. Так бывает в жизни, так и у нас, больших людей, бывает, и это верно изображено в романе. И быт Якутии хорошо, правдиво описан. Все говорят о треугольниках, что тут в романе много треугольников. Ну и что же? Так бывает.

О романе Эммануила Казакевича «Весна на Одере», которому была присуждена премия II степени.

И. Сталин: – В романе есть недостатки. Не всё там верно изображено. Показан Рокоссовский, показан Конев, но главным фронтом там, на Одере, командовал Жуков. У Жукова есть недостатки, некоторые его свойства не любили на фронте (к 1950 г. Г.К. Жуков был еще и в опале), но воевал он лучше Конева и не хуже Рокоссовского. Вот эта сторона в романе неверная. Есть в романе член Военного совета Сизокрылов, который делает то, что должен делать командующий, подменяет его. И получается пропуск: нет Жукова, как будто его и не было. Это неправильно. А роман – талантливый, Казакевич писать может и пишет хорошо. Надо, чтобы он это потом учел и исправил.

О пьесе Бориса Лавренёва «Голос Америки».

И. Сталин: – Вот Лавренёва опять критикуют всё с той же позиции, что он беспартийный. Всё время используют цитату «Долой литераторов беспартийных», а смысла ее не понимают. Когда это сказал Ленин? Когда нужно было привлечь к себе людей, когда одни – там, другие – тут. Ленин хотел сказать, что литература – это вещь общественная. Мы искали людей, мы их привлекали к себе. А придя к власти, мы уже отвечаем за всё общество, за блок коммунистов и беспартийных. Сначала РАПП и Авербах были нужны, а потом стали проклятием литературы. Хотят, чтобы все герои были положительными, все стали идеальными. Но это же глупо, просто глупо! Ну а Гоголь? Ну а Толстой? Где у них целиком положительные герои? Что же, надо махнуть рукой и на Гоголя, и на Толстого? А то берут писателя и едят его: почему ты беспартийный?! Это новорапповская теория.

Сергей Михалков (в войну уже дважды ставший лауреатом) был представлен к премии за цикл басен, пять из которых: «Заяц во хмелю», «Лиса и бобер» и т.д., поэт послал лично И. Сталину с вопросом, как он относится к этому жанру. Ответа не получил, но басни были опубликованы в «Правде», а на комитете, при обсуждении, И. Сталин, надолго задумавшись, неожиданно произнес: – Михалков – прекрасный детский писатель…

И премию присудили за книгу для детей «Я хочу домой». О чем потом сам лауреат говорил, что это был правильный, мудрый шаг.

А это фрагменты обсуждения уже 15 марта 1952 г. О романе таджика Мирзо Турсуна «Учитель» и повести киргиза Касымалы Баялинова «На берегах Иссык-Куля».

И. Сталин: – За что даете им премии? За то, что хорошо пишут, или за то, что представляют национальные республики? Вы же лишаете людей перспективы, они же решат, что это хорошо. А людям надо иметь перспективу. Если вы будете премии из жалости давать, то убьете этим творчество. Им надо еще работать, а они уже решат, что это хорошо, – раз это заслужило премию, то куда же дальше стремиться. Воспитать умение работать можно  только строгостью в оценках.

А вот о работах других национальных писателей Сталин отозвался иначе: повесть белоруса Янки Брыля «В Заболотье светает» отметил сразу: – С художественной точки зрения, она хорошая.

Роман латыша Вилиса Лациса «К новому берегу» также поддержал, но из иных соображений: – Этот роман имеет художественные недостатки, он ниже романа Василевской, но он будет иметь большее значение для Прибалтики и, кроме того, для заграницы.

В итоге трилогия Василевской, которую Сталин как читатель любил, но которая в этот момент не имела максимального политического значения, получила II премию, а роман Лациса – первую.

Иногда, исходя из соображений исторической или социальной целесообразности, Сталин вообще отклонял премирования тех или иных произведений. Так, в 1948 г. он отказал хорошей книге Василия Смирнова «Сыновья», где описывалась деревня начала века: – Да, он хорошо пишет, способный человек. Но нужна ли эта книга нам сейчас?

А вот какой была мотивация отклонения романа Ольги Зив «Горячий час».

И. Сталин: – Роман интересный. Книга написана хорошо, с большим знанием дела. Но у нас почему-то в романах почти никогда не описывается быт рабочих, везде только одно соревнование. Исключение – роман В. Кочетова «Журбины». Там есть жизнь и быт рабочих, показано, как человек живет, что он получает, какие у него культурные интересы, какой у него быт. А у Зив нет этого быта, а раз нет быта, то нет и рабочих.

Зато на III степень Сталин неожиданно представил довольно слабый в художественном плане роман Дмитрия Ерёмина «Гроза над Римом»: – У нас писатели пишут всё об одном и том же, у всех одни и те же темы. Очень редко берутся за новое, неизвестное. А вот  человек взял и написал о незнакомой жизни. Я прочел и узнал, кто он такой. Он сценарист, был там, в Италии, написал  о положении в Италии, о назревании там революционной ситуации. Есть недостатки, может быть, и промахи, но роман будет с интересом прочтен читателями, сыграет полезную роль.

Отдельно надо сказать об отношении Сталина к произведениям на исторические темы, его оценка здесь всегда имела громадное политическое значение. Это он поддержал фильм «Чапаев», а затем выдвинул идею фильма об украинском «Чапаеве» – Щорсе. Это он инициировал создание хорошего фильма «Волочаевские дни». Сталинскими лауреатами в самый разгар войны, в 1942 году, стали авторы двух исторических романов, вышедших еще перед войной: «Чингисхан» Василия Яна и «Дмитрий Донской» Сергея Бородина. Повествование в обоих шло о событиях, отдаленных 6–7 веками, но, по соображениям политическим, имело для Сталина значение сугубо современное. Роман «Чингисхан» предупреждал о том, что происходит с народами, не сумевшими сопротивляться нашествию, а роман «Дмитрий Донской» рассказывал, как можно побеждать тех, кто считал себя до этого непобедимым.

Также перед войной вышел и роман Анатолия Степанова «Порт-Артур». Но его ждала судьба совершенно иная – премирован он был только в 1946 г., когда Япония в войне была уже разбита, а задача, поставленная Сталиным, – рассчитаться за 1905 г. и, в частности, вернуть себе Порт-Артур – выполнена.

Интересна история присуждения премии I степени в 1952 г. роману Степана Злобина «Степан Разин».

Подытоживая обсуждение, И. Сталин высказал свое мнение о нем так: – Злобин впервые в литературе, и очень хорошо, вскрыл разницу между крестьянской и казацкой основой движения Разина. Вообще, из трех движений – Разина, Пугачёва и Болотникова – только одно движение, Болотникова, было, собственно, крестьянской революцией. А движения Разина и Пугачёва были движениями с сильным казачьим оттенком – и Разин, и Пугачёв лишь терпели союз с крестьянами, лишь мирились с ним, они не понимали всей силы, всей мощи крестьянского движения. Роман очень талантлив, и автор написал выдающееся историческое сочинение…

В этот момент председательствовавший на Политбюро Маленков, перелистнув какую-то папку, неожиданно заявил: – Тут вот проверяли и сообщают, что во время пребывания в плену, в немецком концлагере, Злобин плохо себя вел, к нему есть серьезные претензии.

Услышав это, Сталин остановился и надолго замолчал. Потом пошел между рядами сидевших, задавая себе один и тот же вопрос: «Простить или не простить?..» Наконец, остановился и коротко ответил: «Простить». И премия была присуждена. Особую ценность такое решение имело еще и потому, что, как выяснилось позднее, Злобин ни в чем не был виноват перед своей страной, а, наоборот, проявил в лагере незаурядное мужество и играл важную роль в лагерном подполье.

Подобная же ситуация случилась и в 1949 г., когда представлялся роман Василия Ажаева «Далеко от Москвы». Председательствующий А. Фадеев после его обсуждения доложил собравшимся: – Но Ажаев же сидел… На что Сталин немедленно отреагировал: – Но он же отсидел! Он же на свободе. А книга – хорошая!

Однажды возник вопрос о премировании артистов цирка, и кто-то сослался на то, что это зрелище любит народ…

И. Сталин: – Ну и что? Народ смотрит и балаган. Что же, и балаган тоже включать в искусство? Нет, я не возражаю по поводу цирка – над этим следует подумать. В данном случае я возражаю только против вашего довода насчет народа…

Между прочим, в 1948 г. была присуждена Сталинская премия молодому и очень талантливому балалаечнику Павлу Нечепоренко – «Ойстраху на балалайке». Когда председатель комитета по делам искусств Н. Беспалов взял слово и заявил, что «балалайка – не инструмент», и присуждать премию балалаечнику не надо, Сталин тотчас попросил высказаться об этом композитора Т. Хренникова. И когда тот решительно заявил, что балалайка – инструмент, который изучается в консерватории, и что такие виртуозы, как Андреев, Трояновский, приезжали к Льву Толстому, и старец  плакал от их исполнения, вождь аргументацию поддержал и коротко сказал: – Значит, надо дать.

Такими малоизвестными деталями и гранями своей исполинской личности открывается для нас вождь Советской страны.

          Геннадий ТУРЕЦКИЙ.

Может ли хотя бы один из руководителей страны или любой партии, приблизиться по уровню знаний жизни и политики к Сталину?