Родимая мерзость запустения

Я не знаю, насколько это высокодуховно – гадить непосредственно там, где живёшь, ешь или пьёшь. Видал я помойки в Каире года 3 назад – впечатлился. Египет в реальности оказался страной не только великих каменных, но и великих мусорных пирамид посреди древнего, как сам наш мир, города. Неужели вторые, дурнопахнущие и тоже вполне рукотворные, пирамиды сосуществовали уже параллельно с теми первыми, которых так боится само время? Нет ответа… 
Уже вижу, как некоторые из моих друзей-читателей саркастически улыбаются в ответ, типа: а ты поезжай в великую Индию – ещё и не такие смердящие рукотворные памятники увидишь. После Египта очень даже допускаю. К тому же, хоть самому так и не удалось побывать на священном берегу матери Ганги, но кое-что всё же удалось увидеть и чужими глазами – благо, всевозможных окон в наш мир сегодня более чем достаточно. И если вдруг окажется, при внимательном исследовании каких-нибудь выдающихся учёных современности, что непременный признак человеческого духа – смердящая помойка под окном или под ногами по типу «когда б вы знали, из какого сора…», то зачем, спрашивается, вообще куда-то далеко ехать? Если буквально под носом всегда есть своя родимая «духовность»? И может, тогда, ну её вообще, такую духовность (прости Господи!), если она в принципе не может обойтись без зловонной помойки?.. Вновь нет ответа – видимо, слишком проклятый это вопрос…
До Индии вчера я точно не доехал, но великие признаки постигшей нас «духовности» со всеми её благоухающими скрепами вначале я ощутил буквально собственным носом. Ощутил во всём полновкусии по пути в посёлок с романтическим белоснежным названием Лебяжье Ломоносовского района на трассе КАД, неподалеку от кранштадтской дамбы. Огромная помойка, возвышающаяся исполинской пирамидой вдоль трассы, буквально в паре сотен метров справа от неё источала такой непередаваемый аромат, что память о нём осталась со мной не только на весь оставшийся день, но и, боюсь, одним из самых ярких обонятельных впечатлений в моей жизни. Это памятное уже ни с чем не спутать. «Не забудем, не простим» – вот когда мне искренне захотелось крикнуть в голос, если бы только не подступающая к горлу то ли экзистенциальная, то ли чисто физиологическая тошнота…
Однако, вспомнить и даже спутать столь памятное для носа событие мне всё-таки удалось уже буквально через пару часов. Теперь уже по ту сторону этой самой дамбы, в которую, как говорят, при строительстве бетонировали мусор! Точно такой же абсолютно зловонный запахан уже, «как сумасшедший с бритвою в руке», преследовал меня на всём протяжении побережья Финского залива у Лебяжьего. Далеко не белоснежные благородные птицы, а зловещие стаи ворон сидели на некой обильно размножающейся в мелководном заливе и выбрасываемой на берег вонючей зелёной слизи, являющейся по-видимому водорослями. Их цветение и гниение один в один транслировали носу и сознанию всю непередаваемую гамму помоечного амбрэ, память о котором ещё слишком ярко горела (дымилась) среди свежих ( свежих – только во временном аспекте, в отличие от обонятельного) воспоминаний. И ещё в сознании возникала стародавняя песня: 
«Мы молчали, как цуцики, пока шла торговля всем,
Что только можно продать, включая наших детей.
И отравленный дождь падает в гниющий залив,
А мы всё ещё смотрим в экран, мы всё ещё ждём новостей….»
И, кажется, всё бы ничего. Можно ведь списать любую свалку и гниющий залив на безалаберность российских чиновников (то есть как бы и не наша личная проблема, а проблема каких-то там мало известных персонажей из многочисленных министерств и ведомств). Можно ведь сетовать на какие-нибудь неизбежные взятки, откаты и распилы, вместо необходимых основательных экологических экспертиз катастрофических последствий сосуществования трассы, людей, залива и помойки, отнюдь не единственной в России; а также единственной и уникальной дамбы, но…
Какая волшебная, чистейшая, серебряная вода в самом популярном колодце-источнике в посёлке Лебяжье.

Чудо-вода! Уж как расписывают её удивительные вкусовые и даже целебные свойства местные жители. И я охотно этому верю – ровно год назад я уже набирал её здесь же в пятилитровую бутылку. Вкус действительно чудесный… 
Но что же это?.. Вокруг небольшой беседки, защищающей источник, равно как и в ней самой, чуть ли не вплотную, и на расстоянии вытянутой руки, и в паре метров, повсюду валяется мусор. В рваных пакетах или просто так бутылки, банки, полиэтилен, бумажные упаковки. Причём невооружённым глазом видно, что валяется он здесь уже довольно давно, не один день, а, возможно, даже недели или месяцы. Вокруг, в паре десятков метров от источника стоят за высокими свежими деревянными заборами роскошные особняки далеко не бедных местных обитателей. И всё это время, каждую минуту к источнику подъезжают крутые автомобили, оттуда выходят прилично одетые люди с кучей канистр и бутылей необъятных размеров. Идут набирать целебную воду, идут по грязи, по мусору так, словно бы его здесь вовсе не существует, словно бы это какой-то дикий и при этом весьма привычный мираж. Радостно и шумно набирают, и тем же путём, сквозь мусор, возвращаются к своим железным коням и вновь устремляются, осчастливленные, куда-то вдаль. Видимо, к своему персональному светлому будущему. Сотни, а может быть и тысячи автомобилей, ног в течение одного дня! И сотни или тысячи загребущих рук – по-другому их не получается назвать, поскольку эти загребущие взамен не только не отдают ни малейшей капли своей благодарности, но и активно гадят там, где сами же и загребают. И ни одна из этих, обладающих крепкой хваткой, граблей не удосуживается хоть как-то преодолеть свой условный хищный инстинкт, потянуться чуточку вниз, под ноги, чтобы однажды не случилось очередной мерзости запустения у чистого и живого (пока ещё) источника, дарующего им утоление и силу…
У меня ушло примерно 10 минут, чтобы разгрести вокруг всё самое бросающееся в глаза, разбросанное наиболее близко от источника и несущее ему непосредственную опасность. По идее же, группа даже из 2-3-х человек в течение получаса могла бы навести там практически идеальный порядок. Но, похоже, таких групп там не возникало уже очень давно, и когда возникнет в следующий раз – великая тайна.
Какая такая мерзость и как давно поселилась у нас внутри? В очередной раз нет ответа? Каким госдепом, какой 5-й колонной нам было завещано уничтожать окружающее нас живое пространство с такой лютой небрежностью, с таким тупым и беспринципным равнодушием к тому место, в котором ещё, как мы свято верим, предстоит обитать не только нам, но и нашим непосредственным потомкам? Как мы допустили, что от востока и до запада, от юга и до севера наша земля превратилась и всё больше продолжает превращаться в одну смердящую мёртвую помойку, в один большой зловонный гнойник? Как это скотство проникло в нас до самого основания, отравив и наши тела, и, что хуже всего, наши души?
Какой такой духовностью и особым путём мы можем оправдать то, чему нет и не может быть ни малейшего оправдания?
Чувство стыда! Вот, видимо, то единственное и подлинное духовное чувство, что может спасти нас от самих себя, с виду таких чистых и благородных, но изнутри слишком часто – жалких и убогих, страшных, с головой погрязших в этой мерзости, как в собственной блевотине. 
Чувство острого стыда, глубоко личного, как, быть может, только мать стыдится за своего ребёнка, когда тот изваляется в грязи сам и забросает ею с ног до головы окружающих. Даже испытав его однажды, человек вдруг меняется навсегда, происходит кардинальная перестройка его наиболее заскорузлых и саморазрушительных ценностных координат. «Стыд – вот что спасёт человечество» - говорит в бреду Крис Кельвин из «Соляриса». 
Если ты неожиданно увидишь перед собой свою собственную мать, отчего-то ставшую бомжом, грязную и зловонную, неопрятную, «немытую», какое первое сыновнее чувство родится у тебя в ответ?.. И какого её беспощадного врага ты первым узнаешь в лицо?..