Беглянка

мм

БЕГЛЯНКА

И память, и любовь, и жалость.

(Вячеслав Костиков)

Катерина с малолетней дочерью ушла из родительской семьи, переехала на временное проживание к дяде Платону, который обещал племяннице устроить её на железную дорогу, где работал его зять, по фамилии Неделька, помощником начальника станции. У Катьки была корова. Платон, мастер на все руки, сам соорудил телегу, все железные части сделал в колхозной кузне, где он работал. С неделю дядька обучал корову ходить в упряжке. Катерина обливалась слезами, когда непокорную скотину приходилось хлестать кнутом. Бедная Майка утробно ревела, пускала изо рта пену, пробовала задеть рогом своего обидчика. Но потом как-то сразу обмякла, смирилась, как человек с рабством, и спокойно пошла вместо лошади. Хозяйка никогда не садилась в телегу, шла рядом, похлопывала кормилицу по шее, лопатке, ласково уговаривала: «Иди, Майечка, иди, едем сено косить, чем же тебя кормить зимой?» В бричке сидела шестилетняя дочь, тоже Майка.

- Вот так, - размышляла Катерина, - дома не понравилось работать на всю семью, теперь горбатим на дядькину, да ещё вместе с коровой. Даст бог, устроюсь на работу, там в течение года дают одну комнату в ведомственном железнодорожном доме, со временем, глядишь, и свою халупу слепим. И заживу я со своими Майками самостоятельно, никому не кланяясь.

Луговые травы росли густые и сочные, правда, далековато от дома, километров за пять, а то и больше.

Катерина набрала скошенной травы, кинула возле телеги в тенёк.

- Сиди и никуда не ходи, тут ужаки и гадюки ползают, покусать могут, - наказывала она дочери.

Сама пошла на делянку. Размахивала косой по-мужски, широко захватывая прямую правильную полосу. Валки получались объёмные и ровные. Не прошла по длине и полного ряда, как захныкала Майка.

- Мам, меня комары кусают...

Подошла, помазала руки и ноги разрезанной сырой картофелиной, которую предусмотрительно положила в сумку с харчами.

- Ма-а-а, я воды хочу...

- Вот это мы с тобой наработаем, - раздражалась мать, - в другой раз будешь сидеть дома.

Но кому она нужна в чужом доме? Жена дядьки, узнав про завтрашний покос, начала подготавливать почву.

- Бери Майку с собой. Ей интересно будет ехать на бричке. А там на мягкой травке покувыркается...

Катерина сразу отгадала тёткину любезность. Да и на что обижаться — твой ребёнок только тебе и нужен.

Майка-корова, опустив голову, хрустела зелёным кормом, казалось, что она загребает своими толстыми губами всё подряд. Но если присмотреться, то не всё так, как кажется. Вот исчез молоденький кустик полыни. Обойдя какой-то бурьян, она с презрением выдрала с корнем разросшуюся тарелкой мать-и-мачеху; листья круглые, с одной стороны тёмно-зелёные, блестящие, с другой - с чуть розоватым оттенком, бархатные. Красивая, конечно, но гадость. Безжалостно раздавила копытом это несъедобное великолепие и пошла дальше, не поднимая головы. Ага, вот он, желанный и любимый злак. Подкашивая нижними зубами, она срезаАа его с шумным вздохом — ппырей, ппырей, ппырей. Хорош, но маловато. А тебя, молодой лопушок — на закуску, и только верхушка мелькнула около морды. Как бы мимоходом схватила несколько веточек цветущего жёлтого донника: ладно уж, попробую, но оставлю на тот случай, когда совсем нечего будет есть. Попалась повилика со сладковатым запахом беленьких цветочков-однодневок. Вкуснятина, но добыть трудно — уцепилась за бурьян и траву, не оторвать. Вот когда хозяйка приносит целую охапку с огорода, тогда да-а. Молоко сразу прибавляется, распирая вымя. Остановилась, глубоко вздохнула: нахваталась досыта, можно и отдохнуть. Прилегла на траву, бок покато выпучился бугром, хвост без всякой команды хлестает по спине — мухи проклятые, спокойно полежать не дают. Уши тоже работают, отгоняя всякую мелюзгу. Глаза полуоткрыты, теперь челюсти работают — жую-ют, жую-ют, жую-ют.

Подошла маленькая Майка в пёстром платьице.

- Мам, а почему корова ест траву, а пахнет молоком?

- Спроси у неё, она лучше знает.

-Ты чё, мамка, не понимаешь, она же не разговаривает.

Шлёпая губами, в сторону: « Большая, а такая глупая».

Пора домой. Майка-дочка сразу повеселела - и комары перестали кусать её, и пить не хочется. Лопочет без передышки, но Катерине не всё слышно, потому что идёт она рядом с коровой, похлопывает по шее и пучком мягкого пустырника отгоняет с холки назойливых мух.

Два дня стояла неподвижная жара, а на третий стал задувать ветерок — как раз хорошо для сена. Не переворачивая, можно уже перевозить домой. Корову сегодня не выгнали в стадо — ей самой надо заготавливать корм на зиму.

- Тёть Дуся, я оставлю сегодня Майку дома, своим ходом она обратно не дойдёт по такой жаре, а везти её на сене опасно — свалится ещё.

Тётка растянула губы в ниточку, молча кивнула. И где вы взялись на мою голову? Этот дурень Платон готов всю свою родню сюда перетащить, а брата моего не жалует, лишний раз за стол не посадит.

Когда объявил, что его племянница с дочкой пока поживут с ними, Дуська устроила скандал, кричала, доказывала, размахивала руками. Платон, зная силу своего слова, молча выслушивал её, потом выдал:

- Ну, понеслась п.... по кочкам, не остановишь. Всё сказала? Они приедут завтра. И попробуй хоть видом показать, как ты их «любишь», пойдёшь жить в сарай, там прохладно и мухи не кусают. Тебе всё ясно, рыжая курочка?

Майка, услышав, что её хотят оставить дома, моментально исчезла со двора. Катерина увидела её уже на выезде из села.

- Майка, вернись домой, по-хорошему прошу.

Мамка забыла ещё сказать: нашивай на жопу лубок... Что за слово такое? Может, - клубок? Но он же круглый, как его можно пришить?

Немного постояв сзади, «упрямый вылупок» опять пошлёпал по пыли следом за телегой. И тогда Катерина пошла на крайнюю меру. Подошла к сидевшей кучке пацанов.

- Отгоните девчонку назад по улице, только не бейте. Она ещё маленькая.

Перед Майкой сразу выросло трое оборванных разбойников, которых она боялась больше всех на свете. «Ма-а-а!» - закричала вслед уходящей матери, но она даже не оглянулась.

- А ну бегом домой, пестюльга лохматая, не то — получишь.

И все трое стали собирать на дороге камни. Майка в ужасе попятилась назад, потом побежала, истерично крича. Оглянулась, когда за ней уже никто не гнался. Что ж теперь делать? Баба Дуська злая, сейчас будет таскать её за вихры. Мать вернётся, тоже всыплет... Одно спасение — уйти на Первомайский, где они с мамкой жили. Там бабушка, с похожим, но другим именем — Дуня. Там тихая и ласковая тётя Надя, она никогда не ругается.

Несколько раз с Первомайского её отправляли к матери с молоковозом, дедом Стефаном. Бидоны на квадратной телеге с низкими бортами соприкасались и грохотали так, что в ушах звенело. На молокозаводе Майка вставала и, почти оглохшая, сама шла домой, обходя чужих ребятишек — вдруг побьют. Дед Стефан, конечно же там, где ему ещё быть, думала Майка, направляясь к заводу.

- Нет его, давно уехал, а тебе он зачем? - спрашивала толстая тётка в длинном кожаном фартуке. - Приходи завтра часам к десяти, тогда и уедешь на свой Первомайский. Отпускают же родители малолеток из дома, и не боятся.

Дорога была хорошо знакома, и потопала она босиком по горячей пыли. Началась лесополоса из абрикосов, чистая, не заросшая, с утоптанной тропкой посередине. Так бы идти до самого хутора — прохладно и птички поют. Но около бугра посадка закончилась, на взгорье она пошла по открытому полю. Навстречу в клубах сероватой пыли ехала грузовая машина. Стало страшно — может задавить, вон как быстро мчится. Отошла подальше в сторону. Из окна, притормозив, высунул голову шофёр.

- А где твоя мамка, малява?

- Там, показала на кусты Майка.

- А-а, - протянул водитель и покатил дальше.

Дошла до Павловского, хутора с односторонней улицей. Хорошо, конечно, идти под тенью, но опасно, из-за плетня могут выбежать собаки, съедят, проклятые. Перебежала на проезжую дорогу. Но вот опять опасность — послышались крики играющей во дворе детворы. «Чужих всегда бьют», - подумала Майка. Снова вернулась на дорожку около заросших с улицы дворов и на четвереньках передвигалась до тех пор, пока не стихли голоса.

В конце хутора начиналось кладбище, где, по рассказам первомайских подружек, даже днём, особенно в жару, когда на улицах нет людей, покойники вылазят из могил, чтобы погреться на солнышке. А перед дождём они являются людям во сне. И правда, Майка не раз слышала от бабушки: «Всю ночь покойные родители снились, наверное, дождь пойдёт». Закрыв ладонью правый глаз, чтоб не видеть кладбища, быстро пошла по безлюдной дороге. Но кресты нет-нет, да и показывались впереди. Решила свернуть с дороги на гору, тогда опасного места не будет видно. Но тут появились другие страхи: по густой траве шныряли пузатые зелёные ящерицы. Даже одним глазом Майка рассмотрела, какое у них на шее монисто — частые выступающие иголочки по ровному кругу возле головы. Короткие лапы врастопырку, некоторые, остановившись, раскрывают страшные, белые внутри рты. Того и гляди, кинутся на голые ноги.

Наконец-то показался наш бугор, с которого спустишься и попадёшь прямо на третий порядок — короткую улицу около речки. Тут уже совсем нестрашно. Всех детей она хорошо знает, они не драчливые.

Дома никого не оказалось. На двери замок. Уселась на деревянный порожек да там и уснула. Открыла глаза — стоит тётя Надя, теребит её за плечо.

- Майечка, откуда ты взялась? А мамка где? Да как же ты, бедная, шла в такую даль, по жаре?

Пожалела, приголубила, накормила кукурузной кашей с молоком. Уложила голову на колени, долго искала куслючих вошек — тресь, тресь, тресь.

-Через неделю привезут от свекрухи Валю, дочку мою, ты ещё не видела её, будете вместе играть, помогать мне.

Утром Надя стала собираться на работу, рассказывала племяннице, что можно поесть: на печке ещё горячий борщ, остынет — поставишь на землю под лавку, там прохладно. Каша вчерашняя, молоко в крынке на столе, пей сколько хочешь.

Повернув голову, Майя увидела в окно мать, она уже переходила дорогу, сейчас появится.

- Прячься под кровать - шёпотом скомандовала тётя.

Только открыв дверь, не поздоровавшись, мать спросила:

- Майка тут?

- Ныма, ныма, да ты садись, отдохни, расскажи, как ты там живёшь у Трусенковых, - отвечала Надя каким-то изменившимся голосом.

- От, паразитка, я её счас убью, я ей покажу, как сбегать из дома. Это ж подумать — дитю шесть лет, а оно такое вытворяет, чего ж дальше ждать? Всю ночь не спали, где только не искали — как сквозь землю провалилась.

Надя, почти не слушая сестру, улыбаясь, тянула её за руку во вторую комнату, потому что в передней под кроватью сидела беглянка.

И вот они мирно беседуют, говорят о тяжёлой жизни. Надя рассказывает, что мать, бабушка Дуня, поехала в Спокойную повидаться с родными а заодно и разузнать, может, кто хату продаёт по сходной цене, тянет её на родину, говорит, мы там никогда соломой не топили, кругом лес, недалеко и речка. Катерина горевала, что одна, без родни тут останется.

Майечка — так хотелось, чтобы её и мать так называла — решила, что гроза миновала, можно незаметно выскользнуть в открытую дверь. Во дворе кудахчут куры, ласково трётся об ноги кошка, привязанный Ботик тянется к ней, хочет облизать лицо и руки. Хорошо здесь. Никто не называет её коровой, а ещё хуже — растянутая майка. Сразу представился дед Платон в этой самой майке, из-под которой выглядывают противные седые волосы. И зачем мамка дала ей такое имя? Когда пожаловалась тёте Наде на свою тяжёлую жизнь у бабы Дуськи, она погладила её по голове и долго говорила, какое у неё хорошее имя.

- Не слушай никого, это они из зависти дразнят тебя. Они знают, что майка — это ранняя вишенка, редко у кого в саду она встречается, созревает на радость детишкам, когда ещё никаких фруктов нет. Ты же родилась в мае, вот мамка тебя так и назвала, хороший весенний месяц: ещё не жарко, но уже и не холодно. Цветов много. Ты у нас майский цветочек. А ещё есть такая материя, тоненькая, нежная, тоже майя называется. В красивом весеннем празднике тоже есть твоё имя - Первое Мая, когда дети с цветами идут, а взрослые — с красными знамёнами.

Майе так приятно было слушать про то, какое у неё удачное имя. Она даже походку изменила, ходила по двору важно, представляя, что на ней белое платье из майи, а сама она — цветущая вишенка. Чтобы выглядеть, как взрослая девушка, под платье на груди подложила два помидора — ну точно Елька Смоленская, самая красивая из первомайских девчат.

- А ну, беглянка, собирайся домой, в обед корову надо успеть подоить. Скажи спасибо тёте Наде, я бы твои белые патлы с корнем повырывала. Давно не бита, вот и вытворяешь что хочешь.

Я и сегодня, спустя десятки лет, говорю ей — спасибо — чудесное благодарение, в составе которого есть слово Бог. Спаси Бог — говорили наши предки, приветствуя друг друга. Спасибо за то, что ты умела прощать и любить и непослушных детей, и очерствевших в тяжёлом труде взрослых.

Январь, 2012 г.м