О старичках и старушках

Старуха Гай говорит отражению, прекрасно выглядите, дорогая Майя Семёновна, для своего возраста плюс пять лет – прекрасно! 
Отражение не спорит, всё верно, случались годы, каждый за два, как на войне. 
В молодости собой нехороша, лицо будто неумелый плотник топором вытесал, должна была состариться в Бабу-ягу, ан нет, что усохло, что смягчилось, оплыло свечой, и вот пожалуйста, суровый индейский вождь Облако Громовой Птицы, только перьев на голове не хватает. 
И спина прямая, и зубы свои, почти все, и не облысела, как соседка Маркова, укладывающая три раритетных волосины в кокетливые букольки. 

Старуха Гай приезжает в аэропорт заранее, как раз ко времени вылета.
Осторожно усаживается на диванчик, закрывает глаза и не даёт самолёту упасть – разгоняет тучи, становится попутным ветром и подставляет ладони под серебристое брюхо, на всякий случай. 
На всей земле нет рейса безопаснее, чем тот, которым летит Надя. 

Приземлился.
Старуха Гай выдыхает в первый раз за четыре часа.

Галдящие подростки, солидные мужчины, восточная семья с кучей кудрявых детишек, а за ними Надя.
Господь мой вседержитель, до чего же красива, красивее любой артистки, видела бы её докторша из женской консультации, вы с ума сошли, женщина, одумайтесь, вам сорок три, кого вы можете родить? урода и дебила! родите и на государство скинете!

Старуха Гай говорит себе, всё будет по-другому, вот сейчас всё будет по-другому, и даже не спорит, когда Надя берёт такси, хотя и автобусом отлично можно доехать, две пересадки и дома, и по деньгам не сравнить. 

Надя распаковывает чемодан, мама, смотри, это тебе, Алик выбирал, и лёгкая, и тёплая, примерь, ну примерь! 
Вижу, что Алик, кто ещё додумается такое выбрать, говорит старуха Гай.
Мама, говорит Надя, я дорожное в стиралку заброшу, ой, не работает, что ли? 
Надюша, говорит старуха Гай, они за посмотреть бог весть сколько берут, да ещё ремонт, тоже не бесплатно, я и руками постираю, чище будет. 
Мама, говорит Надя, мы с Аликом хорошо зарабатываем, каждый месяц переводим деньги, что ты с ними делаешь? в карты проигрываешь? в чулок складываешь на чёрный день?!
Надя, говорит старуха Гай, кто-то должен думать про чёрный день, раз вам с Аликом до него и дела нет. 

С горы скатывается камушек, сталкивается с другим, ударяет в третий, и камнепад лавиной, и не по-другому, а как всегда, как всегда.

Старуха Гай пьёт тайком от Нади валокордин, уснуть не получается, ну правильно, валокордин от сердца, а не от сердечной тоски. 
Посреди ночи вспоминает, с утра хотела замариновать свинину, надо бы достать из морозилки, встаёт и слышит, как в зале Надя тихонько разговаривает по телефону, с Аликом, не иначе, послал же бог зятя, чтоб ему провалиться.   

Ничего, потерплю, говорит Надя, когда невмоготу становится, я вспоминаю, я много чего помню, например, как в первом классе болела, мама на двух работах, приходила к часам девяти, еле живая, а у меня к ночи температура под сорок, я глаза боялась закрыть – сразу кошмары, мама садилась на кровать, брала меня за руку и читала Бернса, про Финдлея, про Дункана Грэя, про Дженни во ржи, наизусть, почему Бернс, откуда Бернс, не знаю, я могла спать только под её голос, стоило ей замолчать, тут же просыпалась, и она сидела рядом до утра, и держала за руку, и читала, по сто раз одно и то же, больше недели, днём на работе, ночью Бернс, нет, Алик, к нам не поедет, даже слышать не хочет, может, уговорю нанять помощницу, убрать, в магазин сходить, мало ли что, куртка? да, Аличек, понравилась, велела сказать спасибо, ну всё, позвоню завтра, и я скучаю, всё, целую. 

Забыв про морозилку и стараясь не шаркать тапками, старуха Гай отступает в спальню, напридумывают глупостей, надо же – помощница! не хватало ещё чужих людей в квартире, куртка хорошая, вон, Маркова в полосатых штанах ходит, и никто в неё пальцем не тычет, чем я хуже, буду форсить в розовой куртке, Марковой зять и цветочка за тридцать лет не подарил.   
И засыпает с мыслью, что завтра всё будет по-другому, она постарается, видит бог. 

Под тяжёлым ватным одеялом, похрапывая, спит старуха Гай.
На диване, обняв подушку и завернувшись в старый плед бесшумно спит Надя. 
Прятавшаяся любовь осторожно выходит из темноты и вместе с ними смотрит сон, один на всех. 
Про поля под снегом и дождём и чей-то тёплый плащ, наброшенный на плечи. 

Завтра будет как всегда, что тут поделаешь. 
Но до утра – по-другому.