Гром небесный (5)

 В Макспарке текст печатается последовательно в пяти частях, однако целиком желающие могут его прочесть и при желании скопировать в «Проза.ру» по ссылке   http://www.proza.ru/2014/05/23/1705

Часть четвертая

  15

         Удивительное дело: вот уже больше трех месяцев, как я  живу здесь, а мне все кажется, что  только вчера сюда приехала. И в то же время моя  жизнь в Лионе вспоминается как  что-то, что было давным-давно.

Но вот чего я никогда не забуду, -  так это тот ноябрьский вечер, когда я познакомилась с Роже. С тех пор я часто думала об этом, и поняла, почему этот вечер так ясно запечатлелся в моей памяти. Я не знаю, как объяснить эту странность, но время тогда как бы тянулось в трех измерениях. Было, конечно, настоящее время, которое шло своим чередом, с Леандром, Марией, собаками,  мной и Роже, который тогда приехал. И одновременно я как бы находилась во времени  моего детства, которое на этот раз проснулось по-настоящему из-за свечи и теней, танцующих на стенах и потолке. И, вдобавок к этому, была та фраза Марии, которая звучала во мне, повторяясь без конца.

Вот это было самым тяжелым. Вопрос -  что же мне делать, что со мной будет.

И именно из-за этой фразы я никогда не забуду еще и ночь, которую  провела после этого вечера.

В три часа утра я еще не спала. Каждый раз, когда  засыпала, меня будили кошмары.

Сначала это был ужасный ветер, но еще вдобавок был Лион. Моя жизнь пробегала передо мной.  «Другая жизнь». Та, что по другую сторону от холмов, отгородивших долину от остального мира.

Я уснула очень поздно, около пяти часов утра, когда меня разбудил электрический свет. Вечером, поднявшись наверх, чтобы ложиться, я машинально повернула выключатель. Конечно, я поднялась и выключила его, но уснуть уже не смогла.

Ветер немного ослаб, и не он уже мешал мне уснуть. Это были снова слова, сказанные Марией, и все с ними связанное, что вызывало во мне страх перед будущим. Но было также и еще кое-что. То самое ощущение, которое пробудило в прошлую ночь тело Марии рядом со мной, и еще ветер, который заставил меня думать о руках мужчины, обнимающих меня.

Я попыталась считать, чтобы заснуть снова.  Изо всех слов старалась представить, что я буду делать, если мне придется уйти. Но те же мысли и ощущения без конца возвращались.

Поэтому, как только я услышала, что Леандр спускается вниз, я поднялась. Я сказала ему, что меня разбудил свет. Смеясь, он ответил мне:

- Меня тоже. Я его оставил включенным специально, потому что беспокоился за линию. Но раз он зажегся сам, это значит, что повреждение было не у нас.

Леандр выглядел счастливым, и, когда он сказал о том, что очень рад, что все так удачно завершилось, он обнял меня и расцеловал в обе щеки. Я тоже поцеловала его, а потом тут же оттолкнула. Наверное, я это сделала слишком сильно, во всяком случае,  вид у него был удивленный.

Я сказала, что сейчас сварю кофе, потому что очень хочу есть.  Леандр рассмеялся, и тут мы услышали, как Мария спускается по лестнице. Как только она вошла в кухню, Леандр закричал:

- Ты видишь, это не у нас! Свет-то зажегся!

У Марии тоже был счастливый вид; она спросила меня, что я так рано поднялась. Я опять рассказала историю с выключателем, мы смеялись все втроем, и, поскольку Леандр уже развел огонь в печи, Мария вскипятила воду для кофе.

После завтрака Леандр сказал нам, что он пойдет заканчивать свои вязанки из сосновых ветвей, пока погода не повернула на дождь. Мария не преминула заметить, что сегодня воскресенье, и, как всегда, Леандр отшутился:

- Как ни крути, билет в преисподнюю у меня уже на руках, а где сидеть, на галерке или в партере, - мне все равно.

Когда он уходил, я попросила оставить мне Боба, добавив, что, может быть, пойду прогуляться. Я вовсе не знала, действительно ли пойду, просто попросила машинально.

Но когда Леандр ушел, я занялась своим туалетом. Боб без конца крутился вокруг меня, потому что чувствовал, что раз остальные ушли, то и мы, конечно, дома не останемся. Сказать по правде, мне не так уж и хотелось прогуляться. Уже одетая, я долго стояла у окна и смотрела на долину, преображенную ветром. На деревьях уже не было листьев, но ветер легко находил их и поднимал вверх,  вздымая желтые смерчи выше холмов. Очень далеко, на другом склоне, я видела Леандра; он шел по целине, перед тем как исчезнуть в сосновом лесу. Суп в котелке он захватил с собой, и мне не надо было ничего ему относить. Я пожалела об этом в какое-то мгновение, потом, когда я отошла от окна, вошла Мария и сказала:

- Ветер ослаб, и он не такой холодный, как вчера. Если вы хотите прогуляться, то поторопитесь, я не удивлюсь, если к полудню начнется дождь.

Я посмотрела на Боба. Он сидел у двери. Он смотрел на меня, не отрываясь, и вид у него был несчастный. Когда он увидел, что я беру пальто, то начал радостно прыгать вокруг меня. Он чуть не опрокинул Марию, которая на него заворчала.

Когда мы вышли во двор, он сразу направился по следам Леандра. Я уже не раз замечала: как только Леандр уходил, Бобу всегда хотелось, чтобы мы следовали за ним. Но сейчас я его окликнула, и мы отправились в противоположную сторону. Леандр был слишком далеко, и мне не хотелось без конца следить за Бобом, удерживая его рядом с собой.

В сущности, все, что ему было надо, это побегать на свободе, и я решила, что, потеряв след хозяина, он не будет больше стремиться нагнать его.

Я направилась по тропе, которая вела к дороге, но, не дойдя до нее, повернула направо, в каштановый лес, который спускался почти до основания долины. Под деревьями ветер был слабее, но слышно было, как он бушует над моей головой в ветвях наверху.

Я ощущала его меньше, но все же достаточно для того, чтобы у меня снова возникло то же чувство, что накануне. В конце концов это меня разозлило. Я стала играть с Бобом. Я бросала ветки, а он их приносил. Когда я отнимала их, он не хотел отдавать, и начиналась борьба. Один раз я поскользнулась на корне и упала в кучу листьев. Боб сначала замер от неожиданности, потом, решив видно, что я хочу поиграть, бросился на меня как раз в тот момент, когда я вставала. Я опять упала. Я схватила его, прижав к себе. Мы покатились в листве. Я слышала его горячее дыхание у меня на шее. И тут я непроизвольно оттолкнула его, шлепнув ладонью по морде. Я крикнула:

- А ну, пошел!

Он отскочил на несколько шагов. Пока я поднималась и отряхивала пальто, он смотрел на меня своими печальными глазами, и, как всегда, мне стало жалко его.  Я приласкала его и снова стала бросать ему ветки.

Так мы спустились к ручью. Здесь почти совсем не было ветра. Я села под деревом. Я немного устала после ходьбы и игры с Бобом. Некоторое время я посидела спокойно, успокаивая дыхание. Боб тоже, наверное, устал, и потому долго пил воду из ручья. Напившись, он потряс своей большой головой, разбрызгивая  слюну во все стороны. Потом он пришел и сел напротив меня. Я опять чувствовала его дыхание на своем лице, и лапу, которую он положил мне на колено. Я не стала его бранить на этот раз, но  поднялась и направилась к дому.

                                                 16

Обычно, если Леандр уходил в поля на целый день, Мария готовила на обед только суп и еще одно какое-нибудь блюдо. Основная еда была за ужином. В это воскресенье она так и сделала, и в час дня мы уже закончили обедать. Оставшись одна, с глазу на глаз с Марией, я снова стала думать о тех словах, что она произнесла вчера. Когда я смотрела на нее, я видела, что она не выглядит более печальной или озабоченной, чем в другие дни. Она молчала во время еды, но это не было для меня чем-то необычным. Когда не было Леандра, мы иногда за целый день не обменивались и тремя словами. Нам просто нечего было друг другу сказать.

Как всегда по воскресеньям, мы выпили кофе.

Когда Мария поднялась, я тоже встала, чтобы помочь ей прибрать со стола. Потом подошла к окну. Боб не отходил от меня.

Ничего не изменилось. Небо было все так же покрыто тучами. Ветер не утихал.

В какое-то мгновение мне показалось, что время остановилось. Потом – что оно продолжает свой бег перед моими глазами, в долине, но замерло позади меня, в кухне. Когда я думаю об этом сейчас, мне это кажется забавным. Но, наверное,  именно это побудило меня выйти в тот день после обеда. Ничто другое не влекло меня на прогулку. Разве что голова Боба, прижавшаяся к моей ноге. Во всяком случае, я недолго стояла у окна. Я повернулась, сказала Марии, что пройдусь, и вышла. Как и утром, Боб побежал по следу хозяина. На этот раз я не окликнула его. Я решила, что немного погодя сверну налево, с тем, чтобы поскорее спуститься в долину.

Я дошла по тропе до того места, где мы были с Леандром тогда, в первый раз. С тех пор я часто проходила здесь, и каждый раз останавливалась.

И снова я остановилась, чтобы посмотреть еще раз на холм, где была площадка для игры в шары и заброшенные дома. Потом, поскольку Бобу не сиделось на месте, я двинулась дальше.

Теперь, чтобы спуститься к основанию долины, мне надо было или вернуться обратно по тропе, или спускаться без тропы через заросли. Я прошла еще вперед до того места, где тропа раздваивалась. Боб двинулся было направо. Конечно, он стремился вверх, к сосновому лесу, где был сейчас Леандр. Отсюда до этого леса было не более получаса ходьбы. Я позвала Боба. Он остановился в нерешительности, но, когда я свистнула во второй раз, вернулся.

Некоторое время я смотрела вниз, в долину. Там должно было быть лучше, чем здесь, где ветер дул сильнее.

Левая тропа тоже поднималась вверх, но не так круто, как правая. Я никогда на нее не сворачивала. У Леандра не было здесь земли, и поэтому я всегда проходила мимо этой развилки. Я знала, что эта тропа ведет к дому Роже, но  повернула на нее вовсе не потому, чтобы отправиться к нему в гости.

И для меня было полной неожиданностью,   когда я оказалась так близко к его дому. Тропа вела меня через каштановую рощу. Деревья тут были огромные и очень красивые. Каштаны никто не собирал, и пока я шла, я наступала на опавшие плоды в еще зеленой колючей скорлупе, из которой выскакивали глянцевые каштаны.

Дойдя до поворота, я увидела сад, а за ним – крышу и стены дома.

Я долго стояла на опушке рощи. Я ни о чем не думала.  Просто вспомнила, что Роже, наверное, как раз сейчас занимается своим мотоциклом. Я никогда не видела этот дом так близко, и с этой стороны. На двух окнах второго этажа ставни были закрыты. Внизу единственное окно тоже было закрыто, но ставни открыты. Там были занавески, и я подумала, что это, вероятно, кухня.

Никогда не скажешь, что бы ты сделал или не сделал, пока  такое событие не произошло. Я, во всяком случае, считаю, что все эти «бы» ни к чему, и честно сознаюсь, что не знаю, что бы  сделала, если бы не появился Роже.

Когда  увидела, что он выходит из-за угла дома в сопровождении Боба, который радостно скачет вокруг него, я тут же поняла, что произошло.  Роже явно не ожидал встретить меня. Это было видно по тому, как он на меня смотрел. Приблизившись, он сказал:

- Когда я увидел Боба без послания на ошейнике, я подумал, что где-то рядом Леандр.

Я ничего не ответила.  Смогла только рассмеяться и протянуть ему руку. И только когда он меня пригласил войти в дом,  сказала:

- Нет, вы работаете, я не хочу вам мешать.

Тогда Роже показал мне свои руки, чтобы подтвердить, что он говорит правду:

- Я только что пообедал.  Решил все сначала разобрать,  чтобы отмочить  детали в керосине.

Сказав это, он направился через лужайку к дому, и я последовала за ним.

Он провел меня в кухню, и я убедилась, что не ошиблась, когда разглядывала дом снаружи.

Это была небольшая комната, похожая на кухню в доме Леандра, но очень уютная благодаря второму окну, за которым открывался вид на долину и на холм для игры в шары. Несмотря на погоду, все было видно очень ясно.

Роже подбросил в печь поленце. В комнате было жарко. Я сняла пальто, и тут же подумала, что это смешно, поскольку я не собиралась оставаться здесь надолго.

Но пришлось задержаться, потому что Роже стал угощать меня кофе. Затем он поставил на стол бутылку, наполненную виноградной водкой, с маленьким деревянным человечком внутри, который карабкался по лесенке. Он сказал, что это работа его отца, которой тот занимался, чтобы коротать зимние вечера. Он добавил, что очень дорожит этой бутылкой, потому что она напоминает ему о том периоде жизни, который, увы, не вернуть.

Я подумала о Леандре  и его рассказах об игре в шары.

Мы выпили виноградной водки, хоть она мне никогда особенно не нравилась. Алкоголь мне ударил в голову,  наверное, потому,  что  с момента моего прибытия к Леандру  ни разу не пила спиртного. Но я вовсе не была пьяна. И все же, когда Роже спросил меня, не хочу ли  осмотреть дом,  я очень хорошо почувствовала, что может за этим последовать.

Я согласилась. И в этот самый момент я по-настоящему поняла, что вот уже несколько дней я хочу близости с мужчиной.

Роже сначала показал мне комнату, где раньше жили его родители, потом провел меня в свою.

Мы не произнесли ни слова, ни он, ни я. Сначала я подошла к окну. Я смотрела на долину. Когда я обернулась,  Роже стоял передо мной. Я приблизилась к нему на полшага. Возможно, он тоже чуть подвинулся мне навстречу, но  думаю, что все же именно я поцеловала его первой. Потом волна страсти захватила меня. Он тоже был счастлив.

Когда мы поднялись, уже начинало смеркаться.

Я сказала:

- Мне надо возвращаться. Мария будет беспокоиться.

Роже поцеловал меня, потом спросил:

- Ты вернешься?

Я обещала вернуться.

Роже проводил меня до опушки; я не хотела, чтобы он шел со мной дальше, потому что ему еще надо было заняться ремонтом мотоцикла.

Первую часть пути я бежала. Мне не хватало дыхания, и я несколько раз останавливалась и отдыхала, прислонившись спиной к дереву.

И только у подножия холма я позволила себе отдохнуть подольше. Я часто и глубоко дышала, а потом мне вдруг стало смешно. Я смеялась, потому что поняла, что бегу так, как будто у меня есть важная новость, которой мне надо с кем-то поделиться.

                                               17

Но нет, конечно же, я ничего никому не сказала. Наоборот, весь следующий месяц я старалась встречаться каждое воскресенье с Роже так, чтобы не привлекать внимания Леандра и Марии. Я все время находила предлог, чтобы выходить одной с Бобом. Это было не так просто, потому что часто погода была не очень хорошей. Однако эти прогулки не казались странными, потому что я выходила каждый день. А мне они были нужны, чтобы недели не казались слишком длинными.

В первую неделю я много раз приходила, чтобы побродить возле дома Роже. После этого он дал мне ключ, и я могла входить в дом и выходить,  когда мне заблагорассудится. Я никогда не оставалась в доме подолгу, потому что нельзя было там разжигать очаг: если бы Леандр увидел дым, он мог бы что-нибудь заподозрить и заявиться сюда. Чаще всего я сидела на каменной скамейке во дворе, который был очень маленьким. Поскольку дворик был окружен довольно высоким каменным забором, даже слабое солнце хорошо прогревало его. Я часто думала о стариках, которые, наверное, приходили сюда и сидели целыми днями на этой скамейке. Я очень их хорошо представляла себе, - как они сидят, сгорбившись, опираясь подбородком на сухие руки, лежащие на палке. Сама не знаю, почему, но только я каждый раз уходила отсюда немного грустной.

Мне понадобилось несколько недель на то, чтобы понять, что я грустила потому, что все в этом дворе было мертво.

Во времена, когда старики дремали на скамейке, вокруг них, должно быть, постоянно кипела жизнь. А у меня был только Боб, который грелся на солнце возле меня. Клетки для кроликов были пусты, и даже дверцы их были распахнуты. Курятник тоже был пуст. Я часто разглядывала маленькую пристройку к дому. Внутри нее еще сохранилась печь для выпечки хлеба. Эта печь хранила память о праздничных днях, когда из нее доносился вкусный запах свежих булочек.

В одно из воскресений я рассказала Роже про это чувство грусти, которое мне навевают мертвые вещи. Он покачал головой и сказал:

- Мне тоже сначала они казались мертвыми. Но я думаю, что вещи никогда не умирают. Они могут только спать очень долго.

Я ничего не ответила тогда, но с этого дня никогда уже не была такой печальной, когда уходила с этого двора.

А потом, начиная с декабря, появилось еще одно обстоятельство, которое заняло мои мысли. Я подождала две недели, чтобы быть уверенной, что я не ошибаюсь. И в следующее воскресенье объявила Роже, что я беременна.

Я не торопилась, проверяя себя, но при этом не спрашивала даже себя, будет Роже доволен или нет. Сама я об этом думала постоянно, но, по правде сказать,  не чувствовала ни радости, ни огорчения. Когда я сказала об этом Роже, он, как мне показалось, был ошеломлен. Потом он прижал меня к себе, говоря:

- Ты уверена? Ты уверена?

Я ответила:

- Да. Это не может быть чем-то другим.

Тогда он меня очень крепко поцеловал и сказал, что он очень счастлив. Я спросила, почему, и он сказал:

- Прежде всего, из-за ребенка, и потом – теперь я уверен, что ты не уйдешь.

Мы провели остаток второй половины дня, обсуждая, что нам нужно сделать. Роже хотел сейчас же объявить об этом Леандру. Он сказал, что знает его достаточно, чтобы быть уверенным, что тот будет так же рад, как и мы. Не знаю почему, но мне было немного страшно. Как будто Леандр был моим отцом, а мне было восемнадцать лет.

Между тем зима брала свое, становилось все холоднее, и мне становилось все труднее вот так, тайком, встречаться с Роже. Я думаю, что в основном именно по этой причине я и решилась.

Роже пошел вместе со мной. Мы впервые прошли этот путь вместе. Он и до этого провожал меня, но никогда до конца из-за открытого пространства, которое просматривалось от дома Леандра. Мы шли очень медленно и часто останавливались. Боб выражал нетерпение. Он подбегал, носился вокруг нас, и Роже бросал ему ветки.

Когда мы подошли к дому, уже темнело. Леандр был на кухне один. Он сидел у огня,  и, должно быть, дремал, потому что, как мне показалось, вздрогнул, когда Боб положил лапы ему на колени. Все остальные собаки окружили нас. Особенно они прыгали вокруг Роже. Но ему нечего было им дать, потому что свой мешок с костями он принес им утром.

Когда Леандр увидел нас вдвоем, он сказал:

- Привет, влюбленные.

Мы с Роже переглянулись, но было слишком темно, чтобы разглядеть выражение наших лиц как следует.

Брассак попросил меня зажечь свет, потому что я стояла у двери, но Роже тут же сказал:

- Не стоит, еще немного видно, без света лучше.

Я подумала, что Мария, по-видимому, в коровнике. Мне хотелось, чтобы Роже поскорее сказал. В сущности, я думаю, что я больше всего боялась реакции Марии.

Мы сели рядом с Леандром, и он спросил  Роже:

- Ну, так что привело тебя сюда в такой поздний час?

Роже кашлянул пару раз. Он чуть помедлил, потом сразу объявил, что я жду ребенка от него, и он хочет на мне жениться.

Сначала Леандр ничего не сказал. Он даже не пошевелился. Молчание, длившееся всего несколько секунд, показалось мне бесконечным. Дважды я посмотрела на дверь. Я боялась, что войдет Мария.

Наконец, Брассак сказал очень тихо, как будто себе самому:

- Вот, значит, как… Вот, значит, как…

Потом он резко поднялся. Он подошел ко мне.  Взял меня за плечи. Я поняла, что он хочет увидеть мое лицо в окружавшей нас полутьме. Он сказал, точь-в- точь, как Роже:

- Ты уверена? Ты уверена?

Я кивнула. В горле у меня пересохло.

Тогда Леандр пробормотал:

- Малыш… Малыш…

Он отпустил меня, побежал к двери и широко распахнул ее. С порога, не выходя, он закричал:

- Эй, Мария!  Эй, Мария… Ты слышишь?!

Я услышала башмаки Марии в глубине двора. Тут Брассак снова прокричал:

- Мария! Малыш. У нас будет малыш!

Сейчас его голос звучал по-театральному, с сильным южным акцентом.

Роже стоял рядом со мной. Было уже совсем темно.

Мария торопилась к нам, часто стуча башмаками. Когда она вошла, Леандр повернул выключатель. Свет ударил мне в глаза. Они приблизились вдвоем, и я едва успела вытереть глаза. Чтобы они не видели, что я плачу.

                                     18

В этот вечер Роже ужинал вместе с нами, и ушел очень поздно. Когда Леандр вернулся, проводив его и закрыв на ночь собак, он объявил нам, что пошел снег. Я очень обрадовалась, потому что подумала, что очень давно не видела снега. Настоящего деревенского снега.

На следующий день, в самом деле, его выпало больше двадцати сантиметров. Собаки словно сошли с ума. Их невозможно было удержать. Каждый раз, как кто-нибудь открывал дверь, они мчались к ней, чтобы выбежать во двор. В кухне повсюду были большие лужи. Я еле успевала их вытирать,  а Мария беспрестанно кричала на собак. Она так шумела, что Леандру пришлось вывести их на прогулку, чтобы дать выход их энергии. Я бы с удовольствием составила им компанию, но у меня не было подходящей обуви.

Когда Леандр вернулся, он увидел, что я все еще стою у окна. Тогда он сказал, что так или иначе, ему надо съездить в Лион.  Завтра же он поедет, и привезет мне пару хороших альпийских сапог.

В этот момент я совсем не подумала о том, что Леандр может опять там напиться, и не обратила внимания на то, как Мария реагировала на это решение.

Только на другой день утром, когда я спустилась вниз после отъезда Леандра, то увидела, как обеспокоена Мария. Она была замкнута, и я уже знала, что это означает.

В сущности, Леандр уехал из-за этой обуви для меня, и потому я чувствовала себя виноватой. Я боялась, что дело кончится тем,  что Мария скажет мне, что это из-за меня он поехал в Лион, где опять  потратит деньги на пьянку.

Тянулось утро; Мария молчала. Я занималась в основном собаками, которые были возбуждены еще больше из-за того, что Леандр уехал. Старый Дик, конечно, был снаружи, и о том, чтобы вернуть его, не могло быть и речи. Время от времени я подходила к окну. Долина, покрытая снегом, была сказочно красива. Небо было по-прежнему серым, и я подумала, что снег пойдет опять.

Чем больше я думала о Леандре, тем больше уверяла себя, что он не станет там пьянствовать. В сущности, он мне никогда ничего не обещал, но, не знаю почему, у меня было чувство, что это больше повториться не может.

Около полудня я решилась поговорить с Марией. Я спросила ее, сердится ли она на меня. Она грустно улыбнулась и сказала:

- Ну что вы, нет. Вы же знаете, что все как раз наоборот. Но что вы хотите, так уж повелось. Что с этим поделаешь… Все равно ему придется туда ездить время от времени.

Напрасно я пыталась сказать ей о том, что  уверена, что Леандр не станет там пить, -  она не хотела мне верить. По ее мнению, это был его порок, с которым приходится мириться. Единственное, на что можно надеяться, это что он не привезет сюда еще одного пса. Слушая Марию, я вдруг вспомнила о тех больных, которые обескураживают врачей, считая себя неизлечимыми. Во вторую половину дня я изо всех сил старалась ее развлечь, но ничего из этого не получилось.

И когда в четыре часа угомонившиеся было собаки поспешили к двери, она прикрикнула, чтобы они успокоились, добавив, что они становятся уже несносными. А я подбежала к окну. Это был Леандр. Он шел быстро, твердо ступая.

Я позвала Марию. Она взглянула в окно, потом на меня, словно не поверила своим глазам. Я улыбалась. Тогда Мария очень тихо пробормотала, отвернувшись от окна:

- Господи Иисусе!

И я увидела, что она перекрестилась, возвращаясь к плите.

А я еще раз посмотрела на снег. Начинало темнеть. За окном кружили крупные хлопья.

                                               19

И в это утро я снова вижу снег, который покрыл всю долину. Но небо уже не серое. Оно голубое, очень голубое. Дует северный ветер. Он поднялся вечером под Рождество, когда мы сидели за столом. Сегодня утром Роже тихонько встал рано, на рассвете. Я уже не спала, но еще не проснулась окончательно. Я не открыла глаза. Через несколько минут я услышала его мотоцикл. Когда звук удалился, я поднялась, чтобы открыть ставни. Ветер был просто ледяной. Я быстро закрыла окно и снова легла в теплую постель. Потом стала ждать наступления дня.

Я люблю смотреть, как наступает утро, особенно тогда, когда  знаю, что на дворе холодно.

А вот и Мария, - принесла мне мой завтрак, чтобы я могла оставаться в постели до одиннадцати часов. Это она так захотела, и Леандр тоже. В общем-то именно из-за этого я сейчас здесь. Они хотят, чтобы я оставалась у них до самых родов, чтобы иметь возможность заботиться обо мне. И только потом я переберусь в дом Роже.

Это они решили в тот вечер, накануне Рождества.  Роже тогда приехал. Мария затеяла большую стряпню с праздничными угощениями.

Перед тем, как сесть за стол, Леандр отправился за пакетом, который он припрятал, когда вернулся из Лиона. Это была голубая детская распашонка. Когда я сказала, что это еще очень рано, Леандр опустил голову. Он заявил, слегка путаясь в словах, что ему впервые приходится играть роль Санта Клауса.

Потом, чтобы нас позабавить, он рассказал о сцене с продавщицами в магазине. Он изображал их голоса. А я больше смотрела на Марию. Она смеялась. Я в первый раз видела, как она смеется.

Самое большое удовольствие доставило Леандру заявление одной из продавщиц, которая сказала, что с этими дедушками вечно так, - подавай им самое лучшее.

Потом Мария показала мне постельное белье в своем шкафу и комоде. Она приготовила нам простыни и пеленки.

И все же в первые дни Мария не выглядела по-настоящему счастливой. Иногда лицо ее становилось снова замкнутым. Когда я спросила ее, что с ней, она сказала:

- Нет, я счастлива. Только нужно время, чтобы привыкнуть. Непривычно как-то, что ты станешь бабушкой, хотя детей у тебя никогда не было.

Мне показалось, что она сказала это с некоторым сожалением. И все же я убеждена, что она будет очень счастлива.

Что касается меня, я не очень представляю себе, что это такое, - иметь ребенка. Несмотря ни на что, я довольна, что я здесь. Я знаю, что могла бы здесь остаться. Что никто не заставит меня покинуть эту теплую постель, в которой я могу нежиться и слушать, как северный ветер летит между снегами и небом.

                                          Вернезон – Кинсона 1956-1957