Тезисы о пытках.

Одно из главных обвинений историков против сталинского периода лежит в том что тогда якобы из всех обвиняемых физически выбивали нужные показания.

Но на самом деле эти обвинения не содержат доказательной базы,противоречат имеющимся фактам.

Но даже если были пытки--лживы ли показания?

ПОКАЗАНИЯ ПОД ПЫТКАМИ

Не все так просто как кажется на первый взгляд.

Во-первых, применение физических мер воздействия (само по себе аморальное) вовсе еще не говорит о лживости показаний. 

Известно, что буржуазные разведки и полиция систематически применяют избиения и пытки к революционерам и уголовникам, часто даже к подозреваемым, добиваясь правдивых показаний.

Таким же образом в течение веков поступали при царях на Руси и в странах Запада.

И никто не отрицал на этом основании подобных показаний, тщательно корректировавшихся другими данными и документами.

Но сталинский СССР почему-то стал исключением...

Хотя в период правления Сталина не доказаны факты применения пыток к военным и на "московских" процессах

Во-вторых, не следует забывать вот еще о каком обстоятельстве.

В следственном аппарате НКВД все время кипела страшная борьба, так как там постоянно находилось значительное число тщательно законспирированных следователей-фракционеров и начальников разных направлений.

Противники Сталина намеренно фабриковали массу фальшивых дел, стараясь выиграть время, затормозить следствие, увести из-под удара «своих»

И подставить «чужих», создать путем чудовищной лавины массовых арестов обстановку дикого страха и паники в стране.

Чтобы их влиятельные сторонники, находившиеся на свободе, могли ею воспользоваться для военного переворота.

Это обстоятельство (а вовсе не «маниакальный страх» Сталина!) и объясняет, почему следователей и их начальников периодически расстреливали, как изобличенных врагов, какими они и являлись на деле.

В-третьих, упорное запирательство —в традициях всех заговорщических организаций.

И Ленин, когда его царские следователи пытались изобличить в антигосударственной деятельности, все решительно отрицал.

Тем не менее революционной работой он все-таки занимался.

Все следователи Ежова работали в атмосфере страшнейших внутренних и внешних (часто зарубежных) интриг, подвергаясь из-за кулис давлению, шантажу и угрозам.

Против каждого пускались в ход всякие провокации, защититься от которых было невозможно, так как противоположную сторону представляли опытнейшие политики и чекисты-профессионалы с громадным опытом

Полученным еще во времена Дзержинского, обладавшим обширными досье на своих врагов, каждый шаг, каждое слово которых брались тотчас на учет.

Бешеные удары наносились по самому Ежову, по Фриновскому, по тем следователям, которым они больше всего доверяли.

Возможностей оппозиция имела еще много: «свои» люди имелись везде, никакие «чистки» не могли выявить всех.

Сталин и Молотов требовали быстрых результатов, исходя из сложности положения. Нужно правильно понимать обстановку того времени.

Рассматривалось дело об опасном военном заговоре во главе с маршалом и двумя заместителями наркома обороны (Тухачевский, Гамарник).

Конечно же, высшее руководство, как всегда бывает в подобных случаях, находилось в большом страхе и тревоге, понимая, какие возможности находились в руках заговорщиков.

Именно поэтому Сталин и Молотов требовали от НКВД скорейшего изобличения виновных, требовали список руководителей заговора. Ежов, по необходимости, в свою очередь давил на своего заместителя Фриновского и на следователей.

Следователи (даже самые честные!) нервничали: неумение выдать «результаты» в кратчайший срок можно было в таком деле расценивать не только как доказательство профессиональной непригодности, но и как злостный саботаж и тайную оппозицию со всеми вытекающими отсюда ужасными последствиями.

Поэтому, понятно, они, тоже по необходимости, упрощали процесс расследования, а прокуратура, по тем же причинам (как во времена Дзержинского!) ради быстрых результатов на многое «закрывала глаза». Важен был только быстрый результат!

УШАКОВ-УШИМИНСКИЙ

Среди следователей главную роль играл Ушаков. Самые трудные допросы, самые упрямые арестованные поручались именно ему.
Он допрашивал Аронштама и Фишмана, людей близких к Тухачевскому, никак не желавших выдавать известные им факты его тайной деятельности.

Позже, на его собственном процессе, посвященном его преступной деятельности, Фриновский как можно больше вины старался свалить на Ушакова: он-де вообще был «липач» и для собственного удовольствия избивал арестованных, не желавших давать ему нужных показаний.

Он сумел добыть почти по 20 показаний даже на Буденного и Щаденко...

Такое обвинение весьма подозрительно. Зачем Ушакову было брать на себя дело столь щекотливое, ввиду высокого ранга обвиняемых?

А вдруг оправдаются?! И что тогда? Нет, выгоднее в подобных случаях действовать по приказу! Ведь кто приказывает, тот и несет главную ответствнность!

В начале сентября 1938 г. Ушаков (сам Ушаков!) был арестован, как член секретной сионистской организации, и в Киеве, во владениях С. Косиора, подвергся яростным допросам, поскольку не давал признательных показаний.

Ушаков на допросах в Москве(у Берии)так описывал свой арест:

«Тогда меня стали бить.Пробовал протестовать.

Не расставаясь мысленно и сердцем с Николаем Ивановичем (Ежовым.), я заявил, ссылаясь на его указания, что бить надо тоже умеючи, на что Яролянц (местный следователь.) цинично ответил:

"Это тебе не Москва, мы тебя убьём, если не дашь показания. Невозможно передать, что со мной в то время происходило. Я был скорее похож на затравленное животное, чем на замученного человека.

Мне самому приходилось в Лефортовской (и не только там) бить врагов партии и Советской власти, но у меня никогда не было представления об испытываемых избиваемым муках и чувствах.

Правда, мы не били так зверски, к тому же допрашивали и били по необходимости, и то —действительных врагов (не считая несколько отдельных случаев, когда арестовывали ошибочно, но быстро, благодаря Николаю Ивановичу, исправляли свои ошибки).

Короче говоря, я сдался физически, т.е. не выносил больше не только побоев, но и напоминания о них.

Можно смело сказать, что при таких изобличениях волевые качества человека, как бы они ни были велики, не могут служить иммунитетом от физического бессилия, за исключением, может быть, отдельных редких экземпляров людей»."

Но одни слова в этом откровении про Москву важны....в центре пытки применялись крайне редко

А по резонансным делам-как дела Тухачевского или на больших процессах их не применяли

А вот следователю Авсеевичу, который при необходимости тоже умел виртуозно действовать резиновой палкой, пускать в ход кулаки, крупно повезло.

ДЕЙСТВИЯ СТАЛИНА ПРОТИВ ПРАКТИКИ ПРИМЕНЕНИЯ ПЫТОК

Знал ли Сталин о применении пыток в НКВД? Как он к этим злоупотреблениям власти относился?

Вопросы эти встают потому, что и буржуазные, и «право»-троцкистские элементы решительно все документы, для них невыгодные и позорные, объявляют «сфальсифицированными», добытыми с помощью физического принуждения.

При этом продажные борзописцы доходят до того, что, если им поверить, так Сталин чуть ли не лично изобретал «методы воздействия» и уж, во всяком случае, сам их санкционировал. Разумеется, доказательств не приводится никаких.

На самом же деле все обстояло как раз наоборот.

Пытки Сталин принципиально не одобрял, считал их недопустимыми, поскольку они сильно искажают картину действительности и являются чудовищно несправедливыми по отношению к тем людям, которые в результате клеветы попали в какие-либо гнусные дела.

Наличие такой его позиции доказывается официальными документами.

Когда в сентябре 1934 г. на его имя, с сопроводительным письмом М.И. Ульяновой (она возглавляла Бюро жалоб ЦК партии), поступило письмо арестованного А.Г. Ревиса.

Одного из руководящих работников «Тракторцентра», и еще некоторые другие документы, касавшиеся деятельности руководства НКВД во главе с Ягодой,

Сталин тут же отправляет их своим влиятельным коллегам —Куйбышеву (первый заместитель председателя Совнаркома и СТО СССР, председатель комиссии советского контроля при Совнаркоме СССР) и Жданову (секретарю ЦК партии).

В своем собственном письме он пишет:

«Т.т. Куйбышеву, Жданову.

Обращаю Ваше внимание на приложенные документы, особенно на записку Ревиса. Возможно, что содержание обоих документов соответствует действительности. Советую:

а) Поручить комиссии в составе Кагановича, Куйбышева и Акулова проверить сообщаемое в документах;

б) Освободить невинно пострадавших, если таковые окажутся;

в) Очистить ОГПУ от носителей специфических «следственных приемов» и наказать последних, «невзирая на лица» (намек явный на Ягоду! ). Дело, по-моему, серьезное и нужно довести его до конца.

И. Сталин».

В соответствии с решением Политбюро от 15 сентября 1934 г. создали комиссию в составе Кагановича, Куйбышева, Акулова, Жданова.

Помощь всех видов оказывали им в проверке материалов помощники самого Сталина —А.М. Назаретян и ДА. Булатов (1889-1941, чл. партии с 1912). Акулов играл особенно важную роль. Его высоко ценили в партии. И отзывались о нем так:

П. Баранов(1892-05.09.1933, чл. партии с 1912), начальник ВВС республики:

«Хороший товарищ, замечательный работник».

М. Коковихин (старый большевик, работавший с Акуловым в ЦКК-РКИ):

«Иван Александрович был поистине прекрасным человеком. Нужно отметить, что он был очень прямой, что если он был с чем-нибудь не согласен, он прямо ставил вопрос по-партийному, по-большевистски».

М. Ульянова (сестра В. Ленина):

«Он человек необычайной воли и правды».

Акулов находился в тесной дружбе с Орджоникидзе, Барановым, который при очень подозрительных обстоятельствах погиб в 1933 г. вместе с женой в авиакатастрофе.

Легко себе представить, каковы были страх и паника Ягоды, лучшего друга Бухарина и Рыкова, покрывавшего все делишки «право»-троцкистских организаций..

Широкое расследование угрожало падением ему самому.

Единственная надежда заключалась в собственном искусстве маневрирования в море большой политики и еще в помощниках Сталина, да еще, пожалуй, в Кагановиче.

Ну, может ли иудей «продать» иудея?! А помощникам в предыдущие годы сумел он оказать достаточно услуг, способствуя их карьере.

За кулисами началась бешеная борьба, со взаимными подвохами и страшными ударами.

Кончилась она тем, что Киров, тоже оказавшийся вовлеченным в эту борьбу, получил пулю 1 декабря 1934 г., а Куйбышев скоропостижно скончался 25 января 1935 г., якобы от «разрыва сердца», как врачами было официально объявлено, согласно секретному указанию Ягоды.

В оставшейся тройке Каганович и свежеиспеченный секретарь ЦК Жданов поддержали Ягоду, Акулов же выступил против него. Этим он, в глазах Ягоды, сам себе подписал смертный приговор.

Раскол в комиссии привел Ягоду к победе.

И Сталин на заявлении невиновного Маркевича, заместителя наркома земледелия СССР, члена партии с 1921 г. (невиновность его подтвердила комиссия по реабилитации, освободившая его в 1957 г.), наложил неожиданную для того резолюцию:

«Вернуть в лагерь».

Было это в январе 1935 г., после убийства Кирова.

И все—таки победа для Ягоды оказалась воистину «пирровой»...

Доверие к нему явно пошатнулось. Ибо комиссия успела составить итоговый документ, охватывавший дела Наркомзема, Наркомата совхозов и еще ряда других, для руководства НКВД очень неблагоприятный.

Там зафиксированы следующие пункты:

"1. Надо искоренить незаконные методы следствия.

2. Наказать виновных.

3. Дела о Ревисе и Маркевиче пересмотреть"

Ясно было, что точка не поставлена, что расследование дел следователей НКВД, словно бумеранг, может вновь возвратиться на прежнюю орбиту.

Так и получилось в конце концов.

ПРОТИВ ПЫТОК

Акулов, следуя лучшим традициям партии, пользуясь поддержкой Крыленко, наркома юстиции СССР(1936-1938), яростно боролся за справедливость сначала с Ягодой, потом с Ежовым

С недобросовестными и бесчестными следователями, которые, по его наблюдениям, на 75% определяли судебный приговор своими материалами.

Еще до убийства Кирова, 4 июля 1934 г. он в своей директиве прокурорам союзных республик писал:

«По данным Прокуратуры СССР, за последнее время (!) наблюдаются частые случаи нарушения судьями и прокурорами во время судебного заседания элементарных процессуальных правил, обеспечивающих нормальный ход судебного следствия.

Судьи и прокуроры при допросах обвиняемых, свидетелей или экспертов проявляют нередко грубое к ним отношение, обращаются к ним на «ты», позволяют в их адрес неуместные шутки и прибаутки, задевающие достоинство опрашиваемых и роняющие авторитет пролетарского суда в глазах трудящихся.

Грубый тон рассматривается некоторыми судебно-прокурорскими работниками как проявление «демократической» простоты пролетарского суда, в то время как он является лишь проявлением собственной некультурности этих работников.

Судебное заседание при таких условиях утрачивает серьезный характер, которым оно должно отличаться, и, превращаясь в «веселое» зрелище, не может оказать на трудящихся воспитательного воздействия.

Грубому, недопустимо фамильярному отношению к допрашиваемым сопутствует, в большинстве случаев, и неряшливое, кустарное, упрощенное отношение к исследованию обстоятельств дела и ведению всего судебного следствия».

В соответствии с предложениями Акулова, для переподготовки судей и прокуроров ЦИК и СНК СССР приняли важное постановление от 5 марта 1935 г. Это постановление предусматривало:

"1) Создание Всесоюзной правовой академии при ЦИК СССР с двухгодичным сроком обучения.

2) Организацию Харьковского и Ташкентского правовых институтов.

3) Создание сети юридических школ и курсов."

И вот этой-то деятельности, направленной на резкое улучшение правосудия, «диктатор» Сталин и не думал препятствовать.

Понятно, почему. Ведь эта деятельность находилась в полном соответствии с духом его собственного письма.

ЛИБЕРАЛЫ ВОЗРАЗЯТ...

Либералы конечно же возразят примерно в таком духе:

"А как же знаменитая сталинская телеграмма?! Ее-то он разослал по всем ЦК национальных компартий?! Разве не обосновывал он в ней право НКВД на пытки, на самый ужасный произвол?!"

А с чего интересно взяли, что она сталинская? Под ней что, подлинная подпись его стоит?

И где подлинник этой телеграммы?! Почему он до сих пор не опубликован фотографически?!

Почему сама телеграмма до сих пор не предъявлена?

Почему не рассказано самым подробным образом, кто ее отправлял, как и когда, какие пометки она имеет; кто персонально и при каких обстоятельствах принимал ее на местах и кому о ней лично докладывал, кто с ней знакомился на верхах национальных компартий, какие есть по этому поводу документы?

Надо подробно разобрать все вопросы, связанные с существованием «телеграммы Сталина», опубликовать все необходимые документы.

Без этого все обвинения ничего не стоят.

Нужно обладать редкой наглостью и бесстыдством, чтобы ссылаться на сомнительную «телеграмму Сталина».

Ведь отлично известно, каковы были принципы подбора документов на Нюрнбергском процессе, юридическая часть которого считается образцовой.

Вот пример: разбирался вопрос о телеграмме Фишера Франку, содержавшую приказ Гитлера «сровнять Варшаву с землей».

Что, довольствовались какой-то жалкой копией? О нет! Польский журналист, присутствовавший на этом процессе, в своей книге пишет:

«Так вот, оказывается, для включения этой телеграммы в число вещественных доказательств процесса, потребовалось еще шесть других документов.

Вот они:

— два показания свидетелей, которые нашли телеграмму;

— описание телеграммы;

— протокол осмотра;

— официальное подтверждение подлинности телеграммы польскими властями;

— выписка из «Дневника Франка», которая окончательно подтверждает подлинность как содержания, так и даты телеграммы.

Позже этот маленький пример даст представление о масштабах подготовительной работы, а вместе с тем о скрупулезности и тщательности, с которыми стремились установить подлинность документов и фактов

Чтобы ни адвокаты во время процесса, ни —значительно позднее —историки и политики не могли бы опровергнуть документально подтвержденной правды».

Существуют очень интересные воспоминания Нины Гаген-Торн.

Она была кандидатом исторических наук и специалистом по этнографии и фольклористике, успешно печаталась, писала стихи, которые ценили Анна Ахматова, Борис Пастернак и Илья Сельвинский.

С политическими обвинениями была арестована, узнала тюрьму и лагерь.Её арестовали в 1937 году и допрашивали...

Не по чужим рассказам знала тюрьму Ленинградскую, Свердловскую, Иркутскую, знакома ей была Владивостокская пересылка, Потьма (Мордовия) и мрачная Колыма.

Словом, она хлебнула в жизни горя побольше, чем нынешние «критики».

И вот что она пишет в своих воспоминаниях, как производились допросы:

«В первый допрос майор орал и матерился потому, что ему был указан этот прием. При неожиданном варианте —ответный мат от интеллигентной и пожилой гражданки —растерялся.

Другой мой следователь поставил меня у стены. Требовал, чтобы я подписала протокол с несуществующими самообвинениями. Я отказалась.

Устав, не зная, что делать, подскочил разъяренный ко мне с кулаками:

— Изобью! Мерзавка! Сейчас изобью! Подписывай!

Я посмотрела ему в глаза и сказала раздельно:

— Откушу нос!

Он всмотрелся, отскочил, застучал по столу кулаками.

Чаще допрос был просто сидением: вводили в кабинет, «садитесь» — говорил следователь, не подпуская близко к своему столу.

«Расскажите о вашей антисоветской деятельности».

«Мне нечего рассказывать».

Следователь утыкался в бумаги, делал вид, что изучает, или просто читал газеты: примитивная игра на выдержку, на то, что заключенный волнуется.

Без всякой психологии: по инструкции должен волноваться. А следователю засчитываются часы допроса. Раз я спросила:

— Вам сколько платят за время допросов? В двойном размере или больше?

— Это вас не касается! —заорал он. —Вы должны мне отвечать, а не задавать вопросы.

Другой раз, когда он читал, а я сидела, вошел второй следователь. Спросил его:

— Ты как? Идешь сдавать?

— Да вот спартанское государство еще пройти надо, тогда и пойду. Я поняла, что он готовится к экзамену по Древней Греции.

— Спартанское государство? —спросила я мягко. —Хотите, расскажу?

Он покосился, нахмурившись, а вошедший заинтересовался:

— Вы кто такая?

— Кандидат исторических наук.

— А ну, валяйте, рассказывайте! Мы проверим, насколько вы идеологически правильно мыслите.

Он сел. Оба явно обрадовались. Я дала им урок по истории Греции, и мы расстались дружески.

— Идите в камеру отдыхать, скоро ужин, —сказал мой следователь».

Очень, конечно, любопытное свидетельство.

Оно мало подтверждает те «арабские сказки», которые ныне распространяются.

Но с высокопоставленными арестованными, что и можно было ожидать, дела складывались по-иному.

Подавляющая часть заговорщиков сдавалась очень быстро, показывая трусость и слабость духа.

Все эти люди, ходившие в военной форме, привыкшие сидеть в начальственных кабинетах, всех поучать, всем приказывать....

В час испытания показали себя совсем не готовыми выносить то, что стойко выносили многие гражданские —комсомольцы, молодые коммунисты и те, кто имел партийный стаж до 1917 г...

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Таких примеров довольно много.

В СССР тоже были следователи использовавшие преступные методы ведения.Но они применялись редко и пр и их обнаружении за это следовало неминуемое наказание.

Сегодня такие методы допроса применяют гораздо чаще и повсеместно.