Cталин,Кузнецов и Шапошников о судьбе балтфлота и Ленинграда.

К 10 сентября 1941 года положение Ленинграда и балтфлота достигло критической точки,когда тратегическое направление фактически оказлось за немцами.

Руководство Ставки пришло к выводу что город Ленинград скорее всего не удастся отстоять и нужно принимать меры к минированию города и флота.

11 сентября было принято два очень важных решений касательно судьбы сражения на северном направлении.

Вместо завалившего работу главы фронта К.Ворошилова,новым главой Ленфронта стал Г.К.Жуков и 12 сентября он прибыл в Ленинград.

Тогда же 12 сентября Сталин отдал приказ минировать корабли Балтфлота,13 сентября--минировать городские обьекты в Ленинграде.

История минирования кораблей Балтфлота в сентябре 41-го загадочна —как почти всё в войне на Балтике. На моряков минирование кораблей подействовало очень тяжело.

Как было принято решение минировать корабли балтфлота рассказал в своих воспоминаниях нарком ВМФ Н.Кузнецов.

Н.Г.Кузнецов,нарком ВМФ.

ТЯЖЁЛЫЙ РАЗГОВОР С СТАЛИНЫМ.....О ЖУКОВЕ И ПРОРЫВЕ

11 сентября 1941 года нарком ВМФ Николай Кузнецов прилетел из Ленинграда и прямо с аэродрома отправился в кремль,навстречу к Сталину.

Его встретил Поскрёбышев и провел навстречу к вождю.Сталин заканчивал какой-то разговор по телефону и закончив переключил внимание на вошедшего наркома ВМФ.

Он положил на рычаг трубку и своей неслышной походкой направился навстречу Кузнецову. Поздоровался, протянув руку, что было необычно.

Кузнецов произнес первые фразы, продуманные еще в самолете, но Сталин прервал его:

"Вы видели Жукова? "

Кузнецов недоуменно поглядел на Сталина и ответил не очень уверенно:

"Согласно полученному приказу я не заезжал в наркомат, а прямо с аэродрома направился к вам… "

Поглощенный какими-то своими мыслями, Сталин сделал несколько шагов по красной ковровой дорожке вдоль длинного стола

Потом остановился и, повернувшись к Кузнецову, резко сказал:

"Мы отзываем из Ленинграда Ворошилова. Командующим назначен Жуков.Очевидно, вы разминулись."

По свидетельству Кузнецова эта новость была настолько неожиданной, что Кузнецов, ошарашенный, молчал.

Может быть, за то время, пока он летел в Москву, положение в Ленинграде еще более ухудшилось?

Сталин хмуро сказал, как бы отвечая на его мысли:

"Врагу удалось прорвать нашу оборону юго-западнее Красного Села. Он бомбит Пулковские высоты.

В Питере создалось очень тяжелое положение.Очень тяжелое. "

Здесь отступая от рассказа стоит отметить одно важное обстоятельство

Положение, в котором оказался Ленинград, Кузнецову, только что вернувшемуся оттуда, было, естественно, хорошо известно.

Однако того, что немцам удалось прорвать нашу оборону в районе Красного Села, он еще не знал.

И то, что об этом он услышал здесь, в Кремле, равно как и исполненный глубокой горечи тон, которым сообщил ему о новой неудаче под Ленинградом Сталин, произвело на Кузнецова тяжелое впечатление.

Он стоял, подавленный услышанным.

Кузнецв описал момент когда Сталин тронул его за рукав, кивком головы указывая на стоящий слева у стены кожаный диван.

Кузнецов никогда не видел, чтобы Сталин или кто-нибудь другой когда-либо сидел на этом диване.Он знал, что все в этой комнате подчинено раз и навсегда установленному порядку.

Во время заседаний участники обычно сидели вот у этого длинного, покрытого зеленым сукном стола, а докладчик стоял.

Сам же Сталин медленно ходил взад и вперед по комнате, время от времени останавливаясь, чтобы задать говорящему вопрос или бросить реплику.

Большой же, с высокой спинкой кожаный диван у стены всегда пустовал. Поэтому Кузнецов был удивлен, сообразив, что Сталин приглашает его сесть именно туда.

Он нерешительно опустился на диван рядом со Сталиным и положил портфель на колени.

О КОРАБЛЯХ ,ПЕРЕХОДЕ И ПАДЕНИИ ЛЕНИНГРАДА

Кузнецов продолжил свой рассказ о разговоре с Сталиным.

Сталин его спросил:

"Какие корабли базируются сейчас в Кронштадте?"

Медленно, стараясь ничего не пропустить, Кузнецов перечислил названия и типы кораблей, находящихся сейчас в Кронштадте.

Сталин задал новый вопрос:

"В какой мере они участвуют в обороне Питера?"

Кузнецов ответил:

"Поскольку в данное время противник на некоторых участках фронта находится на расстоянии артиллерийского выстрела от Ленинграда, то корабельная артиллерия… —начал Кузнецов, но умолк, почувствовав, что ему трудно и непривычно докладывать обстановку, не имея под рукой соответствующей карты."

Но все его карты, как и блокнот с подготовленными тезисами доклада, лежали в портфеле, который он так и не успел раскрыть.

Кузнецов стал торопливо раскладывать карту на том небольшом пространстве дивана, которое отделяло его от Сталина.

Кузнецов произнес:

"Вот, товарищ Сталин.Здесь, на западе, между островами Эзель, Даго и полуостровом Ханко и островами Гогланд, Лавансари и другими в восточной части залива, оба берега и все водное пространство находятся в руках противника…

Сталин решил перевести тему разговора и сказал:

"Следовательно, во время перехода из Таллина мы потеряли шестьдесят кораблей"

Кузнецов уточнил:

"Пятьдесят девять,пятьдесят девять из ста девяноста семи кораблей."

Сталин ответил:

"Очень большие потери.Но они могут быть гораздо бо́льшими. "

Кузнецову показалось, что Сталин оговорился, что он хотел сказать не «могут», а «могли быть», и это несколько ободрило его.

Кузнецов ответил:

"Да, товарищ Сталин,в создавшейся ситуации флот понес тяжелые потери, но они могли быть гораздо бо́льшими. Немцы наверняка рассчитывали потопить весь флот.

Тотчас после выхода эскадры из Таллина они подвергли ее ожесточенной бомбардировке. Торпедные катера и самолеты противника вели непрерывные атаки. Необходимого воздушного прикрытия получить не удалось…"

Кузнецов еще долго рассказывал каким ужасным был этот переход

Какое-то время Сталин слушал молча, потом поднял руку с колена и, дотронувшись до плеча Кузнецова, спросил с упреком и горечью:

"Зачем вы мне все это говорите, товарищ Кузнецов, зачем?!"

Адмирал недоуменно замолчал, но потом твердо ответил:

"Для того чтобы доложить вам, что, несмотря ни на что, боевой дух балтийских моряков не поколеблен и что они готовы и дальше бить врага. "

Сталин спросил:

"И что же вы предлагаете?"

Кузнецов ответил на вопрос:

"Во-первых, использовать корабельные орудия для обстрела противника, который на юго-западных подступах к городу находится в пределах досягаемости артиллерийского выстрела.

Во-вторых, выделить командованию Балтфлота потребное количество винтовок, автоматов, пулеметов, гранат и бутылок с противотанковой жидкостью, чтобы вооружить часть флотских экипажей и использовать моряков в пехотном строю. Кроме того…"

Но он не договорил,ибо в этот момент Сталин опять прервал его

Сталин сказал то что от него меньше всего ожидалось услышать:

"Товарищ Кузнецов! Я знаю, что моряки выполнили свой долг до конца! Но сейчас речь о другом…

Обстоятельства могут сложиться так, что… врагу… удастся ворваться в Ленинград."

В первое мгновение Кузнецову показалось, что он ослышался, не понял смысла того, что сказал Сталин, хотя в Ленинграде эта же страшная мысль не раз приходила ему в голову.

Но одно дело, когда об этом думал сам Кузнецов, другое —услышать это здесь , от Сталина .

Кто знает, какой мучительной внутренней борьбы стоили Сталину только что произнесенные им слова…

Кузнецов молчал, весь как-то сжавшись в тревожном ожидании.

Сталин, делая, видимо, огромное усилие над собой и поэтому еще раздельнее и жестче, чем прежде, сказал:

"Прикажите подготовить корабли к взрыву."

Пройдет время, и Кузнецов будет спрашивать себя: почему его так потрясли, привели в такое смятение слова Сталина?

Почему вызвали столь сильное чувство протеста? Разве они были для него полной неожиданностью?

Да, но несомненно, Сталин был прав, приказывая подготовить корабли к уничтожению.

Так почему же, когда аналогичный приказ коснулся кораблей Балтфлота, Кузнецов воспринял его как неожиданно обрушившуюся лавину?

Только ли потому, что для него, военного моряка, корабли были главным в жизни?

Нет, не только. Кузнецова потрясло то, что приказ о подготовке кораблей к взрыву отдал именно Сталин.

Как и все советские люди, Кузнецов в то время видел в Сталине высший авторитет, высшую концентрацию воли и разума..

Несомненно, Сталин понимал, что происходит в эти минуты в душе Кузнецова.

Ведь речь шла о судьбе Балтийского флота, самого большого и мощного из всех советских флотов, созданных в результате многолетних усилий советского народа.

Но Сталин не стал его утешать и сухо и твердо сказал:

"Ни один корабль не должен попасть в руки врага.Ни один. Вы понимаете это?"

Кузнецов все еще молчал. Тогда Сталин еще резче сказал:

"Вы лично отвечаете за выполнение приказа. И предупредите, что каждый, кто его нарушит, будет строго наказан. Вам все ясно? "

Кузнецов ответил:

"Да, товарищ Сталин."

Сталин сказал:

"Тогда,составьте телеграмму Трибуцу с приказом подготовить корабли к уничтожению."

И тут Кузнецов, сам не отдавая себе отчета в том, что делает, подчиняясь какому-то непреодолимому порыву, громко, на одном дыхании, сказал:

"Я такой телеграммы подписать не могу. "

Теперь он тоже стоял, вытянувшись во весь свой высокий рост, и глядел в спину медленно удаляющегося Сталина.Сталин резко повернулся.

Сталин спросил:

"Почему?"

Кузнецов ответил:

"Потому что,балтфлот оперативно подчинен командующему Ленинградским фронтом. И у исполнителей такого… —он остановился, подыскивая нужное, точное слово, —…

Такого исключительного задания не должно быть и тени сомнения в том, что вопрос всесторонне обсужден Ставкой и решение утверждено вами лично. Указания наркома Военно-Морского Флота здесь мало."

Он умолк, ожидая вспышки гнева. Но Сталин молчал.

Кузнецов тоже сделал несколько шагов к столу и из-за плеча Сталина увидел, что тот смотрит на сухопутную, мелкого масштаба карту Северо-Западного направления, на которой прочерченная красным карандашом линия фронта проходила непосредственно у самого Ленинграда.

Наконец Сталин медленно проговорил:

"Хорошо. Поезжайте к Борису Михайловичу и подготовьте приказ за двумя подписями —его и вашей. "

Кузнецов спорсил:

"Разрешите идти?"

Сталин ответил:

"Идите"

РАЗГОВОР КУЗНЕЦОВА И ШАПОНШИКВА

Среди высшего командного состава Красной Армии Маршал Советского Союза Борис Михайлович Шапошников пользовался огромным авторитетом.

Шапошникова в военных кругах не просто уважали, его любили.

Даже Сталин, который, как правило, обращался ко всем, за исключением двух-трех членов Политбюро, только по фамилии, всегда называл Шапошникова в глаза и заочно по имени-отчеству —Борис Михайлович.

В то время, когда происходил разговор Верховного с Кузнецовым, столь тяжкий для каждого из них, Шапошников находился в своем кабинете в том самом особнячке на Кировской, куда Сталин обычно приезжал во второй половине дня.

Этот небольшой двухэтажный дом с мезонином имел два входа.

Один, ближний к улице Кирова, вел в приемную Сталина, другим подъездом, противоположным, пользовались те, кто шел к Шапошникову.

Собственно, эту низенькую дощатую дверь даже трудно было назвать подъездом, некогда она, по-видимому, служила черным ходом.

Именно туда, на Кировскую, и помчался из Кремля «ЗИС-101», в котором находился Кузнецов, еще из приемной Сталина известивший по «вертушке» Шапошникова о том, что имеет поручение срочно с ним встретиться.

По узкой железной лестнице нарком ВМФ Николай Кузнецов поднялся в приемную Шапошникова.

Адьютант маршала доложил:

"Борис Михайлович ждет вас"

Кузнецов открыл дверь, ведущую в кабинет Шапошникова, и перешагнул порог.Кузнецов оставил яркое описание того где он оказался.

Маршал сидел, склонившись над большим письменным столом. Справа от стола, у стены, стоял, очевидно, оставшийся от прежней обстановки и так нелепо выглядевший здесь сегодня огромный, неуклюжий резной буфет.

В противоположной стене находилась дверь, ведущая в кабинет Сталина, —эти две комнаты непосредственно сообщались между собой.

Шапошников был в белой сорочке, широкие коричневые подтяжки резко выделялись на ней. Китель с большими маршальскими звездами в петлицах висел на спинке стула.

Увидев входящего Кузнецова, Шапошников приподнялся, поправил пенсне, протянул адмиралу руку, поздравил его с благополучным перелетом из Ленинграда и тут же стал торопливо надевать китель.

Шапошников начал разговор:

"Простите, дорогой, что принимаю не по форме—жара адская… "

Кузнецов в нескольких словах рассказал маршалу о только что состоявшемся разговоре со Сталиным.

Шапошников слушал внимательно, не прерывая, но когда Кузнецов сказал, что необходимо составить телеграмму за двумя подписями, маршал замахал руками и уже совсем иным тоном, энергично и вместе с тем просительно проговорил:

"Нет, нет, голубчик, вы уж меня сюда не втягивайте! Моя сфера —армия, а это дело чисто флотское. У флота начальство свое, так уж испокон веков повелось. Приказ получили вы, вот и выполняйте… "

Кузнецов парировал:

"Но, Борис Михайлович, ведь Верховный приказал дать телеграмму именно за двумя подписями —моей и вашей."

Шапошников сказал:

"Да? "

Кузнецов смутился.

Все, что он только что сказал Шапошникову, было сущей правдой —никогда и ни при каких обстоятельствах он не позволил бы себе допустить неточность в передаче приказа Сталина.

И все же Кузнецову было не по себе, потому что он все-таки утаил от сидящего перед ним пожилого, всеми уважаемого человека одну деталь: то, что первоначально Сталин приказал подписать телеграмму только ему, Кузнецову.

Поэтому Кузнецов сказал насколько мог твердо и официально:

"Товарищ маршал, Балтийский флот в оперативном отношении подчинен Военному совету Ленфронта. Это факт. Вместе с тем, как вид Вооруженных Сил, он подчинен мне, и это тоже факт, от которого я не ухожу и уходить, естественно, не собираюсь.

Но когда речь идет о судьбе целого флота —части Вооруженных Сил страны, это не может не касаться Генерального штаба Красной Армии.

Есть и еще одно обстоятельство. Я только что узнал, что Ворошилов отозван из Ленинграда и на его место назначен Жуков.

Георгий Константинович не такой человек, чтобы безоговорочно принять распоряжение флотского командования. Поэтому я убежден, что приказ должен быть подписан не только мною, но и по крайней мере начальником Генерального штаба.

Не могу себе представить, что вы думаете иначе. "

Шапошников слегка покачал головой, склонился над лежащей перед ним картой так низко, что Кузнецов видел теперь только его коротко остриженные, разделенные посредине прямым пробором гладкие седые волосы.

Потом поднял голову и тихо сказал:

"Нет, голубчик, я не думаю иначе. "

Кузнецов сказал:

"Тогда, может быть, вам кажется, что я неточно передаю приказ товарища Сталина? Или… или вы считаете такой приказ… преждевременным? "

Последние слова Кузнецов произнес с прорвавшейся в голосе надеждой, хотя прекрасно понимал ее тщетность.

Шапошников сказал:

"Нет, Николай Герасимович, я так не думаю.

Знаю, убежден, что ленинградцы будут защищать город до… последней возможности. И тем не менее сегодня положение Ленинграда очень тяжелое… На войне, в особенности такой, как эта, храбрость должна сочетаться с предусмотрительностью.

Ну, а если немцам все же удастся ворваться в город? Что тогда? Разве можно допустить, чтобы враг вошел в ворота действующих заводов, поднялся на палубы боевых кораблей и обратил их орудия против тех, кто жив и продолжает сражаться?

Простят ли это живые мертвым? Снимут ли защитники Ленинграда с себя ответственность за будущее вместе со своим последним вздохом? Нет, —печально покачал головой Шапошников и повторил: —Нет, Николай Герасимович. Мы с вами старые солдаты и знаем, что нет! "

Кузнецв произнес:

"Но тогда почему же…"

Но Кузнецов не произнес слов, поняв, что они ни к чему

Старый маршал сказал сейчас то, о чем и сам он размышлял, выехав из Кремля: как ни горек приказ Сталина, он правилен и неизбежен.

Однако Шапошников, видимо, и без слов понял смысл обращенного к нему вопроса.Ое=н сказал:

"Потому,что война есть война, Николай Герасимович, и не мне говорить вам, что на войне может произойти всякое… —Он наклонился над столом, приближаясь к Кузнецову. —Ведь есть и другая сторона вопроса, назовем ее чисто практической.

Вы готовы поручиться, что, получив наш приказ, какие-нибудь горячие головы там, на Балтике, не приведут его в исполнение раньше… крайней необходимости? "

Кузнецов громко произнес:

"Борис Михайлович, настоящему моряку легче пустить себе пулю в лоб, чем самому затопить свой корабль!"

Шапошников сказал:

"Не сомневаюсь, голубчик, поверьте, не сомневаюсь! Но приказ есть приказ.

И если тем, от кого будет зависеть его исполнение, покажется ,что захват Ленинграда немцами неизбежен, то… "

Маршал развел руками, откинулся на высокую резную спинку стула и продолжал:

"Видите ли, Николай Герасимович, на войне есть своя диалектика. И, как всякая диалектика, она не исчерпывается формальной логикой.

Если рассуждать с позиции этой логики, то выходит, что враг одерживает одну победу за другой.

Но, несмотря на это,несмотря на это, противник уже потерпел неудачу.

Ведь, согласно показаниям пленных немецких солдат и офицеров, Гитлер рассчитывал быть сегодня уже и в Москве и в Ленинграде. И все как будто шло к этому. Тем не менее враг не в Москве и не в Ленинграде!"

Шапошников ударил ладонями по столу и вскинул голову.

Потом, подавляя волнение, взял со стола большую лупу, повертел ее в руке и уже обычным, ровным голосом продолжал:

"Сегодня взятие немцами Ленинграда, с точки зрения военной арифметики, казалось бы, можно считать неизбежным: они блокировали город и ведут артиллерийский обстрел улиц.

Но бывает и так,что ситуация, из которой, по элементарным расчетам, уже нет выхода, через несколько часов, через сутки меняется.

Потому ли, что героизм обороняющихся превзошел все самые смелые ожидания, или что-то не сработало в военной машине врага… А флот, флот-то будет уже уничтожен! "

Некоторое время они оба молчали. Потом Кузнецов с плохо скрытым отчаянием в голосе сказал:

"Но ведь приказ… Приказ Верховного… "

Шапошников парировал:

"Да, приказ… —Тем не менее Верховный прав. Война есть война. Необходимо только принять все меры, чтобы приказ был приведен в исполнение лишь в том случае, если уж…"

Он не закончил свою и без того ясную мысль и решительно, как бы отметая все сомнения, предложил:

"Давайте сочинять телеграмму. "

Вырвал листок из лежащего на краю стола большого блокнота и протянул его Кузнецову.Когда текст был написан, Кузнецов спросил:

"Чью подпись ставить первой? Вашу? Мою? "

Но Шапошников взял листок и долго, как показалось Кузнецову, очень долго держал его перед глазами. Потом положил бумагу на стол и тихо, но твердо ответил:

"Верховного главнокомандующего. "

Кузнецов ответил:

"Но… но как же…"

Но Шапошников прервал его:

"Надо снова обратиться к нему. Убедить, что только его подпись заставит всех, от кого зависит выполнение этого приказа, действовать с особой ответственностью и… осмотрительностью. "

Кузнецов сказал:

"Вы же понимаете,что я не могу снова… "

Шапоников сказал:

"Да… понимаю"

…Через десять минут они были у Сталина.

ШАПОШНИКОВ,СТАЛИН КУЗНЕЦОВ ПРИНИМАЮТ РЕШЕНИЕ

Далее себытия развивались так.

Маршал мягко, но настойчиво излагал аргументы, которые понуждают и его, Шапошникова, и Кузнецова просить, чтобы товарищ Сталин сам подписал приказ.

Листок с текстом телеграммы одиноко лежал на столе, резко выделяясь на фоне зеленого сукна.

Выслушав Шапошникова, Сталин долго молчал. Потом произнес только одно слово:

"Хорошо. "

И Шапошников и Кузнецов ждали, что Сталин сейчас подпишет телеграмму.

Но он, бросив еще раз взгляд на лежащий на столе листок, посмотрел на часы, потом сделал несколько шагов по комнате

И возвращаясь обратно, проходя мимо стоящих в напряженном ожидании Шапошникова и Кузнецова, Сталин сказал:

"Оставьте текст у меня."

Шапошников и Кузнецов покинули Сталина.....

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Ленинград 12 сентября был на грани падения и вместе с ним на грани захвата оказались коабли балтфлота.

Приказ минировать корабли КБФ были отчаянными мерами направленными для спасения и для затопления судов в случае поражения.

ЛенФронт под командованием Г.К.Жукова сумел отразить штурм Ленинграда произошедший с 16 по 25 сентября.

В конце сентября 1941 года корабли Краснознамённого Балтийского флота остались целыми и непобеждёнными.