Бросай оружие! Читай и слушай.

МОИ АКТРИСЫ часто получали призы: Яковлева, Чурикова, Гурченко. Меня называют дамским

мастером. Но, это неправда.

ПИСАТЬ ОЧЕНЬ ХОРОШО с шести-семи утра. Встаешь, душ, завтрак и за стол. Компьютер

я не признаю, у меня старая машинка, «Эрика». Люблю, как она стучит в тишине.

ЧЕМ ДРАМАТИЧНЕЙ СЪЕМКИ, тем лучше выходит фильм.

Я ЗНАЮ, что значит голод. В 1932-м я выбирал из веника пупырыщки, толок их с гнилой

свеклой. Называлось это «матарженики».

МЕНЯ НОМИНИРОВАЛИ НА «ОСКАР», но к этой поездке я отнесся спокойно. Наши были

в Афганистане. Аэрофлот выгнали из Америки. Так что я понимал... . И еще была проблема

со смокингом. У меня никакого смокинга не было. На «Мосфильме» нашли какой-то из сукна

толщиной в два пальца, подогнали. Жара 28 градусов. Все в легких смокингах. А я сижу в этой

шинели. С бабочкой. Мне не до Оскара. Я оттуда выскочил как ошпаренный.

Я ПОМНЮ КОНЕЦ ОТТЕПЕЛИ. Никиту убрали. И стали опять закручивать гайки... То же самое

и сейчас происходит, по-моему.

СЕРИАЛЫ — это животное, которое проглатывает актеров.

КОГДА ПЕРВЫЙ РАЗ ИДЕШЬ В АТАКУ, не боишься. Бежишь, как теленок. Но после ранения,

когда надо еще раз встать из окопов, ты совсем другой человек.

Я ПРИКИПЕЛ К МУЗЫКЕ С САМОГО ДЕТСТВА. И до сих пор нахожусь в прикипевшем

состоянии. За день я два-три раза подхожу к гитаре. Сижу, что-то бренькаю. Ищу решение.

У МЕНЯ БЫЛО НЕ ТАК МНОГО ЖЕНЩИН. Не могу похвалиться, что я был такой

уж «ловеласенко».

Я БЫЛ КОМЕНДАНТОМ НЕМЕЦКОГО ГОРОДКА НА ЭЛЬБЕ. Мне дали задание: искать семьи

видных нацистов, которые не успели перебежать к американцам. Нам донесли , что в городе

спряталась племянница фельдмаршала Паулюса. Красивая, восемнадцатилетная девка.

Мы устроили облаву, но она успела убежать через окно прямо в рожь, в поля.

Но мы ее поймали. Я устроил ее официанткой в комендатуру, и на третий день мы стали с ней

жить. Я хорошо ее помню, Ханнелору. Она была зенитчицей, хвалилась, что сбила американский самолет, рассказывала, что

ребенком сидела на коленях у Гитлера. И отдалась в последнюю минуту какому-то немцу, солдату, в развалинах, чтобы

 не достаться русскому. А потом меня утром застал с ней в постели начальник политотдела корпуса полковник Долгополов.

И ее увезли.

ЛЮДИ КРЕПКО ПЬЮЩИЕ проживают 63-64 года. И все.

Я ВСТРЕЧАЛ людей, нафаршированных знаниями. Но по жизни — дурак дураком.

ГОВОРЯТ, РЕЖИССЕР УМИРАЕТ В АКТЕРЕ. Так надо умереть в хорошем актере. А в плохом

сколько не умирай...

СЕЙЧАС СЛОЖНО собрать хорошую съемочную группу. Все в позе. Всем нужна лучшая

аппаратура. А я снял «Военно-полевой роман» на две ручных камеры, для хроникеров.

В МОЛОДОСТИ ЛЕГКО БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМ.

ЕСТЬ ЛЮДИ, которые карабкаются, что-то пытаются доказать. А некоторые просто сидят

и наблюдают, как вода течет в реке, как дерутся воробьи за корку хлеба. Надо находить для

этого время. Которое не находило наше поколение. Только работать, работать, работать! Мне

трудно представить себя неработающим.

Я ТЕХНИЧЕСКИ СОВЕРШЕННО НЕПРИСПОСОБЛЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК. Несмотря на то, что

закончил операторский факультет. Нас учил Голдовский, отец Марины Голдовской, так он такие

выводил формулы по светотехнике. Он весь в мелу, мы сидим, как дубари. Когда на экзамене

кому-нибудь попадалась такая формула, он отворачивался и вставал у окна, а мы из-под стола

доставали книги. А потом говорил: «Петя, вы уже переписали? Ну хорошо, давайте зачетку».

Я БЫЛ ОДНАЖДЫ В КАРЛОВЫХ ВАРАХ, в жюри. И понял, как там все происходит. Ты мне,

я тебе.

Я СМОТРЮ ФУТБОЛ БЕЗ ЗВУКА. Я все понимаю. Зачем мне комментарии.

Я ДЕЛАЛ ОПЕРАЦИЮ НА СЕРДЦЕ в Мюнхене.

На следующий день в моей двухместной палате

открывается дверь, на пороге стоит высокий, симпатичный такой мужчина. Говорит мне:

«НКВД? КГБ?». Выяснилось, что он 28 апреля 1945 года мальчиком попал в плен. И четыре

года под Ижевском отмахал в тайге. Он мне как-то показывает: «Осколок русской мины у меня прошел вот тут». А я говорю:

«А я — минометчик». И мы, как дураки, смеемся.

САМОЕ ВЕСЕЛОЕ ВРЕМЯ — год так 1965-й. Я жил тогда в Одессе. Помню, «Современник» был

Пьянка была жуткая. Были и Олег (Ефремов) , и Женя (Евстигнеев) . Закуски никакой, одни

арбузы. В два часа ночи приехала дежурная машина со студии и нам сообщили, что нашу

комнату в общежитии обокрали. Мы приехали, а там уже милиционер с собакой. Унесли все.

Мы в чем были, в том и остались. Но все уже были сильно выпившие. Олег бегал с собакой,

искал следы, милиционер тоже был пьян. Достали снова где-то водку, вино, и во дворе ночью

все продолжалось. А что обокрали... какая разница.

У МЕНЯ НЕ БЫЛО РЕЖИССЕРСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ. Одна интуиция. Я всегда держался

на первом ощущении от сцены, на ее запахе.

Я ЛЮБЛЮ ЕЗДИТЬ НА МАШИНЕ. Раньше уезжал за город и гнал. Это была свобода.

От семьи,от работы.

МНЕ НАДО РАССКАЗЫВАТЬ КОМУ-ТО СЦЕНАРИЙ, тогда он хорошо идет. А профессионал

никогда ничего не рассказывает. Никогда.

ОДЕЖДА МЕНЯ НИКОГДА НЕ ВОЛНОВАЛА. Вот Марлен (Хуциев) — я был потрясен — может

долго стоять, выбирать рубашку в полосочку. Он смотрит, что одна полоска идет не так. Линии

не сходятся.. Я даже ему завидовал. Он мне говорил: «Петь, а почему ты без галстука?» А я: "

А ты видел, чтобы Саша Володин ходил в галстуке?«. Я был потрясен, когда Ельцин вручал

Володину Госпремию, кто-то его заставил надеть галстук. Я думаю, что когда он сел на место,

он тут же его скомкал

В ВОЕННОМ УЧИЛИЩЕ МНЕ ДАЛИ ОБУВЬ 42-ГО РАЗМЕРА. А у меня 43-й. И целый день

на морозе были занятия, закаляли, готовили к окопам. Пальцы большие были обморожены.

До сих пор страдаю.

НЕ ЛЮБЛЮ ОЧЕНЬ ОБРАЗОВАННЫХ ЖЕНЩИН. Которые несут себя со страшной силой. Это

становится противно.

Я НИКОГДА НЕ СЧИТАЛ ДЕНЬГИ. И когда они посыпались после «Интердевочки», я не знал,

что с ними делать. Я сам не мог даже догадаться, что на них можно купить дачу.

ВСЕ, ЧТО ВО МНЕ ЕСТЬ ХОРОШЕГО, ИДЕТ ОТ МАТЕРИ.

ГЛАВНОЕ В ЖИЗНИ — ЛЮБОВЬ.

КОГДА СТРОЯТ ДОМ, У НЕГО ЕСТЬ «НУЛЕВОЙ ЦИКЛ». Фундамент. Важно, чтобы у тебя был

хороший «нулевой цикл», который закладывается в детстве. У меня не было хорошего.

Я МОГУ ПРЕОДОЛЕТЬ ВСЕ, чтобы снять то, что я хочу. И никто меня остановить не сможет.

Я научился этому у Марлена Хуциева. Это тихий, интеллигентный, но железной воли человек,

который, когда уже все падают в обморок, продолжает свое дело.

КОГДА МЫ СНИМАЛИ «ВЕСНУ НА ЗАРЕЧНОЙ», там есть сцена, где героиня должна была

заплакать, а она не плакала и не плакала. Наконец, после обеда вернулись, а она не плачет.

А по тем временам надо было точно сдать картину минуту в минуту, иначе студия лишалась

премии. Операторы сидели, фокус был, свет стоял, а она сидела на чемодане и не могла

заплакать. Тогда два режиссера отошли в сторонку, пошептались, подошел один из них и сзади

со всего размаху врезал ей по щеке. Она свалилась с чемодана на пол и стала реветь как

корова. Ей кричат: «Текст! Текст!». До нее еле дошло. Такие тоже разрешаются методы.

Я этого не знал ничего.

ГЕРДТ БЫЛ МОЙ БЛИЖАЙШИЙ ДРУГ. Ближе никого не было. Он мне все замещал. Все. Потом

я остался без этого. Мне подарил Бог Гердта, Володина, Марлена, конечно.

МОЖЕТ, Я НЕ БЫЛ БЫ РЕЖИССЕРОМ, если бы не мой друг Поженян. По тем временам, чтобы

оператор получил постановку... Он полетел в Киев к министру, на коленях читал стихи, сочинил

про этого министра поэму. И тот подписал.

ГРИША ВООБЩЕ — колоритная фигура. Я называл его «груда тел и суматоха явлений». Когда

он учился в Литинституте, после очередной драки его вызвал ректор и сказал: «Чтоб вашей ноги

тут не было». Он встал на руки и вышел из кабинета.

МАРЛЕН СЧИТАЕТ: «Черт с ним, что тогда была цензура жестокая. Но были какие-то правила

игры. Какой-то порядок. Сейчас же просто делают, что хотят».

КАК-ТО МЫ С ЕВСТИГНЕЕВЫМ ПОЕХАЛИ ЗАРАБАТЫВАТЬ ДЕНЬГИ. В Кировоград, после

фильма «Любимая женщина механика Гаврилова». Выступали три раза в день. Утром сеанс,

днем и вечером. Директрисе кинотеатра он сказал: «Здесь за шторой всегда должен стоять

коньяк». Он любил. У него, правда, и с собой всегда было.