Как у нас появился Фоня.

Предупреждение: кто не верит, что у Илюхи живёт настоящий говорящий кот Тёпа - лучший друг и дорогая душа, просьба не читать. Для вас тут нет ничего интересного. Так, записки ёжика из тумана...

 Для прогулки выбираем самые глухие дорожки старого сквера.
Заботливые дворники заглядывают сюда в последнюю очередь.
Нам с Тёпкой это только на руку. Мы любим гулять по листопадному дождю.
Сухие струйки жёлтых парашютиков шуршат над головами, ложатся под ноги причудливым ребристым покрывалом.
А мы бороздим пушистые лужи, зарывая ноги и гоня впереди себя охряную волну тополиных записок.
- А давай салют, - просит Тёпка.
Он сидит под толстовкой, и только ушастая физия довольно обозревает туманный мир.
Мне тепло от его лёгкого тельца, а ему тепло от моей любви.
И этот осенний вечер так хорош от того, что мы вместе гуляем по пустынному скверу.
Нам никто не мешает, и Тёпка может побыть собой: может смеяться, болтать безумолку, даже тихонечко спеть, если вдруг придёт такая охота.
Но если появится в конце аллеи случайный посетитель, Тёпка заныривает в глубину толстовки, недовольно шебурашится и шепчет нетерпеливо:
- Ну всё? Прошёл? Можно выглянуть?
А потом возмущённо выговаривает мне, почему чужие гуляют в нашем сквере и по нашей дорожке.

 Впереди у кромки аллеи высится куча наметённых дворником листьев.
- Можно, можно я в неё нырну с разбегу? – и, не дожидаясь ответа, карабкается мне на плечо.
Лёгкий толчок, и невесомое тельце грациозно летит на землю, а через секунду с размаху ныряет в пушистую, рыхлую лиственную перину, проваливаясь в неё с головой.
И вдруг перина оживает, вскипает с шелестом, бьёт золотым фонтаном в разные стороны.
- Ай-яяяяй-яй! Помогитеееее! – кричит моё карандашное чудо и несётся ко мне со всех маленьких лапок. К полосатой спинке налипли клейкие листочки.
А за Тёпкой скачет лохматая куча листьев и рычит как заправский лев.
У кучи вдруг обозначается собачья морда с огромными зубами и тревожный хвост-вертолёт.
Оп! Карандашик взлетает в испуганном прыжке.
Я ловлю его и поспешно прячу запазуху.
Тёпа дрожит и жмётся ко мне изо всех силёнок. А куча гоняет по кругу, подпрыгивает и рычит:
- Рррразорву! Ррразгоню! Ррразбойники!
Но рычит как-то жалобно и совсем-совсем не страшно.

 Наклонившись, спрашиваю:
- Ты вообще кто?
- Я – одинокий собак!
И куча гордо отряхивается.
На минуту кажется, что листопадный дождь припускает сильнее, так разлетаются по ветру встрёпанные листья. А вместо кучи мы видим симпатичного пёсика с ореховыми, печальными глазами, коричневой, блестящей шерстью.

 Правда, что она блестящая, мы узнаем потом.
А пока пёсик выглядит пыльным и лохматым. Зато хвост у него симпатичный, бубликом, и молотит из стороны в сторону, как пропеллер.
- Собак, а, собак, зачем ты испугал маленького Тёпика? – я смотрю ему в глаза.
Тёпа осторожно высовывает нос:
- Потому что он дурак!

– голова снова ныряет вниз.
Я сержусь и застёгиваю молнию замка так, что головёшке Тёпы уже не высунуться.
- Ты сам дурак. Зачем ты на меня прыгнул? Я ночь не спал. Потому что был голодный.
Только-только нашёл тихую, мягкую, сухую кучу листьев, только в неё закопался и задремал, только косточка из супа плавно опустилась в мой сон…
Вдруг бах-трах- трум-папах, сваливается на голову честным псам это карандашное недоразумение.
Да ещё и когтями вцепляется пребольно!
Пёсик вдруг подвывает от обиды и чёрной несправедливости.

 Тёпа изо всех сил пытается высунуть мордочку наверх:
- А ты фоня-фафоня, фоня-фафоня, - пищит он сдавленно. Это так произносятся слова«соня-засоня» , потому что застёгнутая молния мешает коту говорить.
- А ну прекрати дразниться! – я сержусь и дёргаю Тёпу за ухо.

 На улице темнеет. Становится холодно, и, кажется, припускает уже не листопадный, а самый настоящий мокрый ливень.
Поворачиваем к выходу. Пёсик бежит рядом.
- Почему ты в парке один? Где твой хозяин? Как тебя зовут?
- Меня никак не зовут. И хозяина у меня нет, - пёс то забегает вперёд, то приноравливается к моей походке:
- Дома тоже нет. Чаще всего я ночую тут в сквере.
- Совсем, совсем нет дома? А кто же тебя кормит?- Тёпа от жалости мявкает и чуть не вываливается на дорожку.
Наш случайный попутчик сопит, вздыхает и ничего не отвечает.

 Вот и наша калитка. Мы дома. Останавливаемся и грустно молчим.
Раскачивается фонарь, выхватывая из темноты косые пунктиры ливня.
- Ну, я пошёл. Приятно было познакомиться, - пёсик грустно и виновато потрусил в обратную сторону.
- Его нельзя отпускать! Он пропадёт! И я тоже пропаду! И мы все пропадём без него! – жарко шепчет мне в ухо Тёпа.
А потом умоляюще заглядывает в лицо:
- Давай его оставим у себя, а? Я ему буду половину своих сосисок отдавать. А то, вон, я какой стал толстый, - и Тёпа надувает живот.

 Признаться , мне тоже жалко пса. Вот сейчас он уйдёт в ночь, и мы никогда не узнаем, что же с ним станет в этой жизни?
Я свистнул:
- Фьюить! Беги сюда, гордый собак!
Слышится учащённое дыхание, и пёс еле тормозит у моих ног.
- Хочешь, ты будешь нашим псом? Хочешь жить с нами? – я присаживаюсь перед его грустной мордочкой и заглядываю в чёрточки зрачков.
Он молчит и сидит неподвижно. Только хвост что есть сил молотит по траве, как будто бы живёт отдельной, торопливой жизнью.
- Он хочет, он хочет, я знаю! – кричит Тёпка и прыгает с плеча на землю:
- Правда же ты хочешь жить с нами?
- Хочу, - еле слышно шепчет собак, – я очень хочу быть вашим. Хочу, чтобы у меня был дом и хозяин. Я так устал быть ненастоящим.
- Ну вот и славно! Заходим в дом. Иначе вымокнем под дождём, как суслики!

 Тёпа бежит первым и приветливо распахивает дверь:
- Заходи, дорогой Тёпа, и ты, Иля, заходи. И ты, Фоня, пожалуй с добром. Вот твой дом.
Так к нашему Фоне прилетело самое настоящее, красивое и очень ему подходящее имя.