Сочинитель (окончание)

начало http://maxpark.com/community/4707/content/2612392

продолжение http://maxpark.com/community/4707/content/2612408

продолжение http://maxpark.com/community/4707/content/2614592

продолжение http://maxpark.com/community/4707/content/2615133

                                                                Часть пятая

Поэт или кошка
сидит у окошка
и машет хвостом 
и глазищами светится?
Ах, в том-то и дело,
что все мы немножко – 
бездомные кошки
под лестницей…

                                                         1.

    Сочинительство оказалось до внезапности увлекательным занятием. Олегу пока и в голову не приходило, что когда-то может появиться его книжка, ему пока было достаточно публикаций на литературных интернет-сайтах. Его хвалили! Это было удивительно и мило. Его хвалили!  
Было в сочинительстве что-то тайное и стыдное. Не вообще в писательском труде, а в его (Олега) сочинительстве. Он даже в интернете публиковался под псевдонимом. Псевдоним взял себе абсолютно дурацкий, переменив местами имя и фамилию, став не Олегом Макаровым, а Макаром Олеговым, не думая о том, что было бы, если бы его звали, например, Григорий Бочкин. Какой бы он тогда выбрал себе псевдоним? Бочка Гришин? 

Писательство оказалось чем-то вроде преферанса. Появлялись такие провалы во времени, что оставалось только лишь удивляться. Раньше бывало, только сядешь с приятелями пульку расписать, глядишь, а уж утро. И хорошо если только утро, а то и вечер следующего дня уже.
Так и сочинение рассказов вышибало Олега из реальности, будто он на это время сходил с ума. Он забывал есть и бриться, курить только не забывал, да ещё в туалет приходилось ходить, тут уж деваться некуда. 
А вот необходимость ложиться спать не вызывала отторжения, потому что герои  рассказов продолжали существовать и во сне. И не только существовали, но и могли подсказать неожиданный поворот сюжета. 

Отвлекала ежедневная необходимость ходить на службу, но Олег и здесь нашёл выход – он перестал обедать. Во время обеденного перерыва ему удавалось написать одну две страницы, и это он считал бОльшим достижением, нежели то, что за рабочий день он выполнил какие-то свои обязанности.

Иногда, по выходным заходила соседка Катерина за телесной надобностью. Это совершенно выбивало Олега из колеи. Абсолютно выбивало. Во-первых, сам процесс совокупления отнимал немало времени. Во-вторых, потом он долго не мог сосредоточиться. А ещё Катерина принималась его кормить, обстирывать и заводила разные женские разговоры, которые вроде бы ни к чему не обязывали, но можно было понять, что совместное проживание – это дело очень даже неплохое, а уж женитьба – совсем хорошая штука.

От таких разговоров Олег приходил в ярость, хотя внешне её не показывал. Не показывать-то,  не показывал, но на клетчатые сумки, лежащие на антресолях, непроизвольно поглядывал. 

- …а у нас в подвале видно кошка сдохла, - продолжая какой-то свой длинный разговор, сказала Катерина.
- Что? Какая кошка? Почему кошка? Откуда известно? – забеспокоился Олег.
- Ты бы почаще на улицу выходил, так и знал бы что, да почему. Мимо подвала идёшь, а оттуда вонь такая, будто не кошка там померла, а целый тигр! 
- А почему же никто не пойдёт и не посмотрит?
- Да кому пойти-то. Ты вон за компьютером сидишь целыми днями или на работе, я брезгую, а больше нет никого в подъезде, на дачах все. Лето.
- Лето? Какое ещё лето, - глупо засуетился Олег, - ах, ну да! Лето. Дачи. И что ты говоришь, сильно воняет?
- Да ужас! – ответила Катерина и добавила, - пойду я домой, по телевизору передача с Андрюшенькой Малаховым начинается. 

Олег лёг на кровать, закинув руки за голову. Воняет, стало быть? И что же там воняет? Кошка? Не иначе так и есть, чему же там ещё вонять, как не кошке. Лысый следователь вонять не может…, нет, вонять-то он теоретически в состоянии, но только в виде трупа, а трупом быть он не может, поскольку Олег видел его живым и вполне нормально пахнущим во время этого их дурацкого эксперимента. 
А может не было никакого эксперимента, а следователя он отвёрткой убил и в подвале спрятал? 
Следователя убил, в подвале спрятал, сошёл с ума от этого и эксперимент ему весь почудился. Не было никакого эксперимента.
Нет, не получается. Следователь приходил, разыскивая убитую Катерину, а Катерина только что ушла и была вполне жива и даже похотлива. 

В приходах Катерины при всех известных плюсах, имелся огромнейший минус – после её посещений Олег совершенно не мог писать. Никак не получалось сосредоточиться, то грудь её в воображении возникала, то бедро.

«Ну и ладно, - подумал Олег, - коль скоро писать сегодня всё равно не получится, то пойду я посмотрю, что там, в подвале воняет».

Но он опоздал.
Спустившись вниз, Олег обнаружил целую толпу людей в полицейских и медицинских одеждах. Люди выволакивали из подвала чёрный полиэтиленовый мешок, в котором могли поместиться штук сто кошек. В мешке явно находился человеческий труп, который смердел так, что находиться рядом было невыносимо. 
Мешок слегка распахнулся и Олег смог увидеть, что труп с длинными волосами и заросший бородой. Накатило такое облегчение, будто помочился, после длительного воздержания. Так легко на душе сделалось, что он начал зачем-то помогать этот труп выносить, хотя его никто не просил, а может быть, даже и не положено это было – посторонним людям трупы таскать. 
Облегчение закончилось так же быстро, как и наступило. Мешок распахнулся ещё сильнее и Олег увидел, что у трупа из кадыка торчит кончик отвёртки.

Выходит всё же это он (Олег) убил этого…кого?  Если следователя, то он был лысым, а волосы на трупах не растут. Или растут? А если растут, то сколько нужно времени, чтобы они отрасли, ведь все события заняли один-два дня, не более. Или больше? А, может быть, эксперимент над ним проводили неделю? Или год!? Нет, не может быть. Если бы он отсутствовал год, то соседи бы это заметили. Значит не год. А сколько? 
Олег запутался окончательно. 


                                                            2.

 Очень скоро, вместо растерянности, появился страх. Один из самых сильных страхов – страх непонимания. 
Страх непонимания сильнее боязни пауков, змей и прочей нечисти. Страх непонимания сильнее страха оказаться в убогой нищете. Страх непонимания сильнее страха самой смерти, ибо смерть неотвратима, бесспорна и понятна, а непонимание так корёжит душу, словно внутри толпа бобров пытается перегрызть лом, а это так же противоестественно, как и непонимание. Человеку всё должно быть понятно в его жизни. Это не зависит от образования или самостоятельно полученных знаний.  Для понимания самых простых истин не нужно никакое образование, не нужны никакие знание, простые истины воспринимаются на уровне инстинктов. Сбой понимания самого простого приводит к страху непонимания, приводит к боли в душе, приводит в состояние душевной болезни. Инвалидность души намного болезненнее безногости, или каких либо иных физических увечий. Приспособиться можно ко всему.

Предусмотреть и исправить можно практически всё. Нельзя только одного – убежать от самого себя. Нельзя, не получится, поскольку бежать некуда.

  Олег смотрел, как грузят труп и увидел, что один из полицейских медленно, очень медленно, как в замедленной съёмке, достаёт пистолет и, прицелившись, стреляет ему (Олегу) в голову. Олег даже пулю видел, она летела, рассекая воздух своим горячим телом, воздух плавился и скручивался в спираль. Пуля плавно покачивалась, пока не влетела Олегу прямо в лоб, пробив череп, и вылетела с другой стороны, избавив его, наконец, от всего – от мыслей, от терзаний, от непонимания.
Смерть оказалась совсем неплохой штукой. Она была непререкаема и однозначна. Появилась определенность, и исчезли душевные муки, ибо душа отделилась от тела и улетела куда-то туда, куда улетают души. Олегу уже было всё равно, тело его, избавленное от души приобрело такое благостное состояние, что удивительно было, как это раньше ему не пришло в голову умереть. Мысли удивительным образом ещё продолжали формулироваться, но исчезло беспокойство и растерянность, не было и страха, только покой и умиротворение. 
Никакого светового тоннеля не возникло. Впрочем, тоннель – это вроде для душ, а для тел не предусмотрено никаких тоннелей. 
Олег ощутил такую  безмятежность, что захотелось повернуться на бок, свернуться калачиком и пребывать в таком состоянии, как можно дольше. 

«Как хорошо, что меня убили, - думал Олег, - надо будет всем рассказать, что быть мёртвым совсем не страшно…а чёрт! Не получится никому ничего рассказать, никому из мёртвых ещё не удавалось ничего рассказать». 

И, удивительное дело, Олег совсем не жалел, что у него теперь нет души, напротив, он был рад, что избавился наконец от этой боли и надеялся, что навсегда. 

Лежать было жестковато, и Олег встал, не задумываясь о том, что, возможно, вставать ему не полагается. Встал и не увидел улицы и машин не увидел, и полицейских, и домов. Находился он в длинном коридоре со множеством дверей. В коридоре было тепло и сухо, слышались голоса и где-то далеко – шаги. Шаги приблизились, и оказалось, что это очень привлекательная, правда слегка полноватая женщина в старинной одежде сестры милосердия – в белом халате длиною чуть ниже коленей, завязанном на спине и причудливой шапочке с красным крестом и полумесяцем. 
- Здравствуйте, - произнесла женщина низким контральто.
- Здравствуйте, - ответил Олег.
- Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, очень хорошо…но мне немного грустно отчего-то.
- Это потому, что вы здесь недавно. Скоро всё наладится, и грустить вы перестанете. 
- Что наладится?
- Да всё! Вообще всё будет у вас очень хорошо! Как у всех здесь.
- А где я?
- Вот уж не люблю я этого вопроса! Обычно после моего ответа, впадают в истерику или падают с обморок. Пообещайте мне, что не станете этого делать.
- Хорошо, я обещаю.
- Вы умерли и теперь находитесь, как принято говорить «на том свете».
- Странно. Умер, а мне совсем не страшно. 
- А что может быть в этом страшного? Обычное дело. Или вы рассчитывали жить вечно? – улыбнулась женщина.
- Нет, но всё равно странновато как-то. Должны ведь похороны быть. Закопать меня должны.
- А и закопают, это уж вы будьте уверены! Непременно закопают! – женщина расхохоталась и, повернувшись к Олегу спиной, задрала халат, обнажив пухлые белые ягодицы.
 Этим она и закончила разговор и пошла прочь по коридору, крикнув напоследок:
- Ваша комната третья справа, я велю не занимать её пока!


                                                         3.

  Очнулся Олег от резкого запаха нашатырного спирта. Молоденькая женщина-фельдшер скорой помощи внимательно посмотрела на него, ещё дала понюхать вату, смоченную нашатырём, потёрла ею же Олегу виски и отстранилась.
- Вам лучше? Как вы себя чувствуете?
- Спасибо, очень хорошо. Но мне немного грустно отчего-то.
- Ничего, это пройдёт. Вы просто увидели труп и упали в обморок.
- Странно, я никогда раньше не падал в обморок.
- А вы что? Много видели в своей жизни трупов?
- Нет, никаких трупов я не видел.
- Ну, видимо, по этой причине вы и потеря ли сознание.

Олег хотел возразить, сказав, что как раз сознания-то он и не терял, а, напротив, всё очень хорошо понимал и чувствовал, но не стал.

Фельдшер села в машину, машина тронулась,  и Олегу сделалось одиноко и страшно, ему захотелось, чтобы и его тоже посадили в эту машину и увезли куда-нибудь. Всё равно куда. В любое место, но только чтобы ему объяснили наконец, что происходит. 

Он встал, зашёл в квартиру, напечатал несколько листов повести, но снова страх охватил его. Ему вдруг показалось, что из монитора ноутбука полезли лысый Вадим, альпинист Кирилл и даже соседка Катерина, но уже не целиком, а отдельными частями. 

Писать не то чтобы расхотелось, а утратило смысл. Незачем стало писать. Писатель должен понимать, о чём и зачем он пишет, а Олег перестал это понимать. Он лег на кровать, скрючился, закрыл глаза и попытался заснуть. Заснуть чтобы пропало всё, что его окружало. И эта квартира и повесть, и вообще вся действительность, поскольку уже не осталось сил в этой действительности существовать. 


                                                   Эпилог.


  Здание стояло вроде бы в общем ряду зданий, находившихся на улице, но выглядело так, будто стоит особняком. У входа висела табличка:       « Областная психиатрическая больница №»
Главный врач шёл по коридору, сопровождая проверяющего из министерства. 

  - Ну как тут у вас вообще? Есть проблемы? – спросил проверяющий.
- Да всё по-прежнему, - ответил главный врач, - лечение стандартное. Имеется пара Наполеонов, Черчиль и несколько Сталиных. Писатель один есть.
- Писатель? – заинтересовался проверяющий, - а это что за мания?
- Да нет, не мания никакая, настоящий писатель, Макар Олегов. Впал в жуткую депрессию, пришёл и сам попросился в стационар. Да вот он, взгляните,  - главный врач подошел к третьей справа двери и откинул металлический лепесток на дверном глазке.

Проверяющий посмотрел в глазок и увидел худощавого мужчину в больничной одежде, который молча смотрел в одну точку, не моргая и не переводя взгляда. Он просто сидел и смотрел, и даже проблеска мысли не было в его глазах.
Мыслить перестало быть необходимым. Утратили смысл размышления, сочинительство, само существование утратило смысл. Жить ещё хотелось, но зачем? 




                     Послесловие, оно же и предисловие.

   Повесть эта получилась совершенно случайно. Она «произросла». Не было у автора мысли: «А не сесть ли мне и не сочинить ли повесть». Да и вообще никаких мыслей не было.
 Нет, не так. Мысли, конечно же, были, но они не касались написания повестей, романов или каких-либо иных текстов. Отвлечённые были мысли, пустяшные какие-то, маловразумительные. Справедливости ради надо отметить, что среди малозначительных мыслей мелькали размышления могущие претендовать на глубину, но и они так же не касались литературного творчества… 

И всё-таки повесть! Она сочинялась сама собою, но не на пустом месте. Не пустым местом было: разговоры, общение в интернете, сны и воображение автора. 

Стихотворные эпиграфы к частям повести сочинил Александр Рубан - мой друг, житель города Томска и член союза писателей России. Сочинение этих стихотворений никак не связано с написанием самой повести. Вообще никакой связи…хотя кто знает что и с чем, а главное КЕМ, связано.