«Принц Игорь» в Метрополитен-опера

Именно «принц» (prince), а не «князь», потому что произведение Черникова к произведению Бородина имеет отношение самое косвенное, хотя гениальная бородинская музыка и использована в ньюйоркской постановке, как мне показалось, полностью.

Но если любители оперы могут позволить себе пренебрежительно отнестись к очередному измывательству над русской классикой, то для культурологов, да и для политологов постановка Черникова представляет очевидный интерес.

Спектакль открывает огромная надпись над сценой, которую я бы перевел на русский так: «От себя на войну не убежишь».

Главный герой Игорь решает пойти против этой максимы: в поисках себя отправиться со своим войском (если судить по костюмам, Черников сдвинул время действия на начало 20-го века, придав тем самым психологическому облику Игоря некую достоверность) воевать чужие страны.

Войско немедленно разбито. Игорь лежит непонятно где раненнный и бредит. Его бред и составляет содержание первого акта, сделанного Черниковым из второго и третьего «половецких» актов Бородина. Галлюцинирующий Игорь представляет себя великим героем, чьей дружбы ищет могучий хан и чей сын неотразимо привлекателен для ханской дочери.

Тем временем на брошенной без царя («без царя в голове») родине творится неладное: элита (Владимир Галицкий, дезертиры Скула и Ерошка и прочие тыловые крысы) пирует и развратничает, а добрым людям (Ярославне с боярами) этому разврату противопоставить нечего. Заканчивается всё это тем, что половцы захватывают и сжигают Путивль. Галицкого же разгневанные соотечественники убивают.

Заключительное действие – Путивль полностью разорен, картина запустения ужасна. Появляется сумасшедший Игорь, которому удалось как-то залечить физическую рану, но не психическую. Его галлюцинации продолжаются: сейчас он видит свой героический побег и предательство сына. Соотечественники его узнают, а он их поначалу – нет. Но постепенно восприятие реальности возвращается к Игорю: он горько кается и начинает медленно таскать какие-то доски – восстанавливать разрушенный Путивль. Впрочем, понятно, что быстро он его не восстановит. Занавес.

Долгая овация. Американцам нравится. Вообще, это интересно: Бородина в Метрополитен не ставили 100 лет, хотя это, конечно, одна из самых значительных опер в мировом оперном репертуаре. Но уж с больно неподходящей идеологией. Именно из-за этой идеологии – идеологии русского величия не бредового, а вполне реального – «Князь Игорь» пользовался таким успехом на родине, особенно в военное и послевоенное время. Черников идеологию подправил – и спектакль получился для американцев приятным.

Я не знаю, стоило ли делать такую постановку в Америке. Возможно – и не стоило. Но что совершенно определенно – ее нужно было бы показать российскому зрителю. Для России с ее сегодняшнем бредом величия, с попытками самоутвердиться военной силой, с уверенностью, что можно подменить величие души величием территории, черниковский «Принц Игорь» звучал бы грозным предупреждением.

Боюсь только, что по той же причине, по которой Америка не хочет слышать реального Бородина, Россия не захочет слышать Черникова.