Большевизм - подпольно-уголовная система

Марксизм и коммунизм — «идеология социального преступления».
«Прошли долгие века индивидуальной тирании и индивидуального преступления и наступил век социальной тирании и социального преступления. Задача международного коммунизма — организовать социальное преступление в мировом масштабе. Индивидуальное преступление проходит, забывается; социальное преступление пребывает, увековечивается памятниками, на нем воздвигается мнимо благосостояние презренных масс, оно не знает раскаяния, ибо легализуется, возводится в закон, в принцип, в идею. Революционная идеология есть самооправдание и самовосхваление социального преступления... Идеология преступления знает два пути; один — отрицание всяких абсолютных {мистических) запретов, «все позволено и нет различия между добром и злом; другой путь — оправдание преступления какой-либо возвышенной и обычно бесконечно далекой целью. Руссо, Робеспьер и все сентиментально-риторические палачи революции избирали второй путь. Марксистский коммунизм избрал оба. Он поставил проблему сначала так: какое миросозерцание отрицает преступность и преступление и дает "все позволено" ? И нашел решение: безрелигиозный материализм... Маркс социализировал, обобществил ненависть. Впрочем, всякая революция обобществляет орудия производства преступления: гильотина не может быть частной собственностью. Этого не допускает принцип социализации преступления... Тот, кто наблюдал сам или созерцал в памяти истории ту низкую жажду преступления, которая неудержимо захватывает революционную чернь и революционных инквизиторов, не может не спросить себя: неужели "гуманно-прогрессивные" идеи какого-нибудь Руссо или Маркса сами по себе и непосредственно рождают эту злобу? Или, напротив, все подонки души и подонки человечества жадно схватились за какую-то "идею", чтобы иметь право совершать преступления? "Идея" эта, большей частью, никем ясно не мыслится, и весьма различна в различные века, но одно неизменно и устойчиво: наличность "добровольцев", жаждущих броситься совершать безнаказанные и оправданные преступления... Бесконечно далекий идеал обеспечивает бесконечную возможность совершения преступления, любовь к дальнему санкционирует бесконечную ненависть к ближнему. Таков революционно-прогрессивный принцип, оправдывающий преступление. На нем покоится теория социалистической революции и диктатуры пролетариата, на нем покоится коммунизм и в значительной степени современный социализм»
(Б. Вышеславцев. Парадоксы коммунизма // Путь. Париж, 1926. № 3. С. 117-118) (Вышеславцев, 1926).

Большевизм — победа темной, подпольно-провокаторской России.
"Еше до революции приходилось слышать от честных социал-демократов, что в среде большевизма трудно отличить революционеров от провокаторов и предателей. Самый нравственный принцип революционного максимализма таков, что он делает затруднительным различение, ибо все объявляется дозволенным для революционных целей и правду не считают существенной. Образуется подпольная атмосфера, страдающая светобоязнью... Эта атмосфера всегда соприкасалась с охранными отделениями, с департаментами полиции, с темными, подпольными придворными влияниями. Эта подпольная, двусмысленная атмосфера не исчезла после переворота, она перешла и в новую, свободную Россию, где не должно было бы быть места для подполья. Носителями этой атмосферы сделались по преимуществу большевики... Мы не освободились и не очистились, мы все еще в рабстве у темных сил, все еще томимся в подполье. Революция подверглась нравственному растлению, ее идеалистические элементы оттеснены и попали в рабство к элементам темным и двусмысленным. Нигилизм справа и нигилизм слева — одной природы»
(Н. А. Бердяев. Правда и ложь в общественной жизни // Н. А. Бердяев. Собрание сочинений. Париж, 1990. Т. 4. С. 87—88; первая публикация: Народоправство. 24 июля 1917 г. № 4) {Бердяев, 1917).

Коммунистическая Россия - громадное революционно-социалистическое подполье
«Многим кажется, что ныне в СССР происходит своеобразное укрепление государственности на новых началах... Укрепляется не российская государственность, но огромное революционное легализированное подполье, врезавшееся в ее живое тело... Под предлогом защиты Целостности российской территории, превратившейся в мертвый и формальный фетиш, на деле происходит всемерное отстаивание громадного революционно-социалистического подполья с его уставом»
(В. Н. Ильин. Религия революции и гибель культуры. Париж, 1987. С 62) (В. Ильин, 1950-е).

Коммунистический режим вплоть до своего краха так и не смог выйти из темного сектантского подполья.
«Созданная когда-то нелегальная партия в конце своего семидесяти летнего правления нелегально, в духе "закрытого партийного собрания", перераспределила между собой общенародную собственность. К этим подпольщикам номенклатурной приватизации добавились подпольщики теневой экономики. Это "двойное подполье" и стало основой нового режима... Любой правящий класс в истории имеет высшее историческое оправдание, если ему удается организовать общественную жизнь по законам морали и культуры, если он порождает элиту, имеющую национальное и мировое культурное значение.' Скажем, российское дворянство получило свое историческое оправдание, создав классическую русскую культуру, великую литературу без которой мир был бы духовно беднее. Вот по этому наивысшему историческому счету бывший коммунистический режим проиграл: он так и не вышел из темного сектантского подполья, так и не создам настоящей культурной элиты. Ибо "элита", которая так быстро капитулировала перед мафией и усвоила ее нормы, настоящей эли той не является»
(А. С. Панарин. Оппозиция и власть // Оппозиция и власть. М., 1997. С. 49) (Панарин, 1997).

Большевики — уголовники, нижний этаж политического подполья.
«Партийно-политическая организация оказывается переродившейся в полузамкнутое сообщество, имеющее целью эксплуатацию страны в форме осуществления в ней функций власти. И если вспомнить из кого сложилось это сообщество, если вспомнить, что РКП со ставили те элементы, которые образовали нижний этаж: политического подполья, те элементы, которые населяли собою тюрьмы и притом не столько за политические, сколько за уголовные преступления, те элементы, которые терроризировали население окраин больших городов и бесчинствовали по деревням, разбавленные достойными товарищами, отщепившимися от других общественных групп, то станет явной вся тяжесть русской болезни. Худшего, нежели стать объектом безжалостной, ни с чем не считающейся эксплуатации собственных подонков, с народом произойти не может. И это самое ужасное стало действительностью в жизни нашего богато одаренного, способного к великому подвигу и высокому творчеству, но лишенного государственного инстинкта и погрязшего — не по своей вине — в глубоком невежестве народа»
(Н. С. Тимашев. Советы и коммунистическая партия // Русская мысль. Прага; Берлин, 1922. Кн. V. С. 100) {Тимашев, 1922).

Большевистский режим повсеместно вывел на поверхность преступные элементы - гнилой человеческий шлак.
"Наблюдая современную жизнь развала, поражаешься одной явной аномалии. На поверхности, у власти и во главе лиц действующих, говорящих как будто дающих тон — не лучшие, а худшие. Все воры, грабители убийцы и преступные элементы во всех течениях выступили на поверхность. Они разбавили идеологов и идейных деятелей. Это особенно ярко сказывается в большевистском стане и строе — но то же самое мы наблюдаем и в кругу добровольцев и примыкающих к ним кругов. И здесь теряются идейные, честные люди. Жизнь выдвинула на поверхность испорченный, гнилой шлак, и он тянет за собой среднюю массу»
(В. И. Вернадский. Из дневника (15 марта 1920 г.) // Век XX и мир. 1989. № 6. С. 40) (В. Вернадский, 1920).

Большевики сделали ставку на пауперов с психологией уголовников.
«Теоретически большевики исходили из марксистского тезиса "пролетариат не имеет отечества", а политически изначально делали ставку на пауперов — на бездомных, бездельных изгоев, живущих "на дне"...

В 1905 году, несмотря на то, что Россия уже поворачивала на классические западные пути, достаточного для победы числа босяков и люмпен-интеллигентов, нищих и проституток в стране все же не оказалось — революция захлебнулась. В 1917-м люмпенов уже было гораздо больше. Тут сыграл роль мощный... фактор — мировая война. В демографическом плане война такого масштаба — это машина, перерабатывающая слой нравственно неокрепших подростков в ожесточенных людей с психологией уголовников. Миллионы оторванных от семьи и от дела юнцов три года овладевали навыками безнаказанного убийства и насилия. В семнадцатом, когда фрондирующей интеллигенции удалось свергнуть освященную многовековой традицией законную власть монарха, все они разбежались с фронтов с оружием и с привычкой сначала жать на спусковой крючок, а потом уже думать. Революции делают молодые...»
(Ю. М. Бородай. Тоталитаризм. Что хуже — вялая хроника или смертельно опасный кризис? // Эротика-смерть-табу: трагедия человеческого сознания. М., 1996. С. 405) (Бородай, 1996).

Сталинская власть впитала многое из этики и обычаев уголовного мира.
«...Склонность подухариться. Общение с уголовным миром в тюрьмах и при организации грабежей для пополнения большевистской кассы не прошло для Сталина бесследно. Не я первый замечаю, что он усвоил многое с пользой для себя из этики и обычаев уголовного мира Манера подухариться над фраером или шестеркой идет оттуда. Накормить обедом и обнять приготовленную жертву накануне ее ареста, преподнести букет цветов освобожденному из лагеря маршалу; пригрозить Крупской, что другую женщину объявят вдовой Ленина — пахан духарится, зная что он может позволить себе все, а окружающие его фраера и шестерки либо поверят, либо вынуждены будут поверить в то, что он хочет. И уж во всяком случае — проглотят»
(В. Чалидзе. Победитель коммунизма. Нью-Йорк, 1981 С. 8) (Чалидзе, 1981).

В генезисе революционно-социалистической мафии, пришедшей к власти в России, большую роль сыграл мир «воров в законе».
«Рождение революционно-социалистической мафии совпало с образованием воровского мира "воров в законе", которые на первых порах до захвата власти професиональными революционерами, сотрудничали с ними, а после захвата власти частично влились в новый аппарат государственного насилия... Психологическая близость таки представителей партийной мафии, как К. Ворошилов, Г. Котовский да и сам И. В. Сталин, к типу блатного пахана прослеживается и в их облике, и в способах поведения, и в отношении к искусству, к интеллигенции и т. д. Многие характерные черты "правовых" отношений в России можно понять, изучив процедуру блатного "правежа"
(Л. Ржевский (Л. А Седов). Коммунизм — это молодость мира // Синя таксис. Париж, 1987. № 17. С. 76, 64) (Седов, 1987).

В советском строе нельзя не совершать преступлений.
«В Советском Союзе практически невозможно жить, не совершая преступлений»
(А. Зиновьев. Коммунизм как реальность // А. А. Зиновьев. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. М., 1994. С. 18) (Зиновьев, 1980).

Коммунистическая организация общества естественно переходит в «гангстерскую».
«Отдельные национальные меньшинства здесь занимают привилегированное положение и превращаются в объединения, мало чем отличающиеся от гангстерских банд (в Советском Союзе в таком положении порой оказываются целые республики, например, Грузия, Азербайджан). Коммунистическая организация жизни общества вообще легко переходит в организацию, подобную гангстерской»
(А. Зиновьев. Коммунизм как реальность (1980) //А. А. Зиновьев. Коммунизм как реальность. Кризис коммунизма. М., 1994. С. 207— 208) (Зиновьев, 1980).

Социализм — мир тайной эксплуатации и «черного рынка», в котором партийная бюрократия исполняет роль «королей» и «паханов».
"В замкнутом мире тайной эксплуатации и нечистых экономических махинаций, в который каждый из нас впаян вне зависимости от личной воли и желания, партийная бюрократия занимает положение королей черного рынка, его "паханов"»
(Л. Тимофеев. Технология черного рынка или крестьянское искусство голодать (1978) // Л Тимофеев. Черный рынок как политическая система. М., 1993. С. 70) (Тимофеев, 1978).

Сталинистская власть — помесь уголовника с брадобреем.
«Власть отвратительна, как руки брадобрея. В одной руке бритва, другой лапает тебя за лицо. Дело не только в том, что может полоснуть. Дело в какой-то неприличной неопределенности положения клиента власти и клиента брадобрея. И та и другой как бы в силу профессии имеют право вторгаться в твое существование и лапать, безусловно, твою вещь — твое лицо. И непонятно, на какой стадии лапанья уже можно, но еще безопасно протестовать. Или раз уж ты в кресле — поздно протестовать? К тому же вспоминаешь, что это жест уголовника. Так, взяв человека за лицо, уголовник обозначает над ним свою презрительную власть. Выходит, власть (сталинская, разумеется) — это помесь парикмахера с уголовником»
(Ф. Искандер. Поэты и цари. М., 1991. С. 50) (Искандер, 1991).

Большевизм — режим, в котором коммунизм смягчен уголовщиной, а уголовщина сдержана коммунизмом.
«Чем лучше и честнее фарисей-утопист, тем более жестоким и кровавым палачом является он. Положение становится столь ужасным, что на фоне перманентного и физического государственного палачества и нескончаемой скуки — уголовник "старого мира" даже как-то "разнообразит" кроваво-серый фон идеократии и утопии. Впрочем, и от бандита-уголовника не сладко приходится. Так что создавшееся положение можно характеризировать как режим, в котором коммунизм смягчен уголовщиной, а уголовщина сдержана коммунизмом. И это тоже одновременно и смешно и страшно. Разве можно при таком положении разрешить слезы и смех? Ведь и той другое смертный приговор для режима смерти и скуки»
(В. Н. Ильин. Религия революции и гибель культуры. Париж, 1987. С. 38—39) (В Ильин, 1950-е).

Большевизм — комплекс самозванства беглых холопов и страха перед нищим и ограбленным хозяином.
«...Я чувствовал в этих людях животный, подсознательный и поэтому абсолютный и безнадежный страх — страх самозванца. Страх разбогатевшего "трудами неправедными" беглого холопа перед нищим и ограбленным хозяином. Человеком, который знает про него все»
(Д. Галковский. Андерграунд (часть 1) // Независимая газета 26 нояб. 1992 г. № 227. С. 5) (Галковский, 1992).

Победа большевизма — превращение России в «разбойничий стан».
«Заповедь Бакунина о соединение революции с "разбоем" будет исполнена в точности русскими коммунистами, от Ленина до Сталина. Беглый каторжник Федька связан с ними так же, как с Нечаевым-Верховенским, не только исторической, временной, но и мета физической, вечною связью. Сколько бы ни признавали великие державы власти русских коммунистов "законным правительством" это мнимое государство в глубоком существе своем останется до своего последнего дня тем же, чем было в свой первый день, — исполинским разбойничьим станом»
(Д. Мережковский. Тайна русской революции (1939). М, 1998. С. 62) (Мережковский, 1939).

Большевистская революция — бандитский переворот.
«Пора же, наконец, называть вещи своими именами: что октябрьский переворот Ленина и Троцкого против слабой русской демократии был бандитским. Что он был произведен с большой финансовой помощью вильгельмовской Германии. Что коммунизм первых лет был такой же грязной, коварной, жестокой, бесчеловечной системой, как потом и сталинский»
(А. И. Солженицын. Иметь мужество видеть (1980) //А. И. Солженицын. Публицистика. Статьи и речи. Вермонт; Париж, 1989. Т. 9. С. 351) (Солженицын, 1980)