Гарния

   От автора: это повесть. Она фэнтезийная. Она о любви. О вечной, верной любви. Александр Ревович Рубан однажды назвал эту повесть: анти- не Наташа.

Часть 1. Казначей.

 Небо нависало над дорогой, зловещим тёмным покрывалом. Даже в самый солнечный день в этом ущелье никогда не было света. Тучи цеплялись за острые вершины скал и, расцарапав, разодрав себя на части, уносились прочь, без надежды соединиться вновь. Солнце тщетно пыталось осветить дно ущелья, осветить дорогу, но только бессильно лизало верхушки скал, лишь слегка разбавляя тьму. Скалы, похожие на готический собор, громоздили стрельчатые переходы и колоннады своих стен, вознося их до небес, казалось, доставая до звёзд, которые было видно из этого ущелья даже днём, как со дна глубокого колодца. На, редко попадающихся, ровных площадках скал, тихо перешептываясь и гримасничая, сидели горгульи. Время от времени одна из них или сразу несколько, шумно хлопая крыльями, взлетали и, с ужасающим хохотом, уносились вверх и исчезали в глубине фиолетового неба. Даже горгульи никогда не опускались на дно этого ущелья. Чем-то зловещим веяло и от этих скал, и от этой дороги. Дорога была настолько ровной, что казалось она, была отлита из цельного куска шероховатого стекла. Не было ни травы, ни деревьев, только камень. Изломанный резкими гранями камень скал, и идеально ровный камень дороги.
   
 По дороге шли двое. Мужчина и женщина. Он – Казначей Тридцатого Царства. И она – юная Гарнийская принцесса. Он был немолод, длинные седые волосы схвачены кожаным ремешком, на лице, изрезанном морщинами, никогда не появлялась улыбка. В его усталых глазах виделся свет такого знания, такой мудрости, что её уже непосильно было выносить. А она была юной, тоненькой и свежей. Длинные ноги, с аккуратными ступнями в кожаных сапогах. Маленькая грудь. Лицо всегда, словно только что умытое. Короткие, вечно растрёпанные волосы. Тонкая талия. Она выглядела хрупкой, но как-то угадывалось, что тело её обладает, гибкостью и крепостью стали. На поясах у каждого висели тяжёлые мечи-убийцы. Казалось, что она и поднять его не сможет, однако в бою она управлялась им с такой легкостью, словно в руках её не тяжеленный меч, а нежнейший шелковый платок. Она играла на многих музыкальных инструментах, писала стихи, была воспитана в кротости и послушании. Видели бы её воспитатели, как она вонзает меч в смердящие кишки, встреченного строга – чудовища на кривых волосатых ногах с копытами, безволосым туловищем, четырьми руками и головой ящерицы. Или как она вгрызается в сырое мясо, только что убитого кролика, захлёбываясь кровью и прикрывая глаза от наслаждения.
   
 Дорогу им преградило, невесть откуда взявшееся, бревно. Огромное, сучковатое, лежащее поперёк дороги.
   - Дай мне руку, Гарния, я помогу тебе перебраться.
   - Ты отлично знаешь, Казначей, что я могу это сделать сама.
   - Да, я это знаю, но я хотел тебе помочь. Впрочем, постой, откуда бы здесь взяться бревну?
   - Ой, ну подумаешь бревно! Ну, бревно! Ну, с меня ростом! Лежит себе и лежит. Пойдём.
Она шагнула на то, что казалось бревном, и удар страшной силы отбросил её назад. То, что выглядело просто огромным куском дерева, принялось подниматься, поворачиваться, завывая и постанывая, и превратилось в чудовище с восемью головами, на каждой по четыре пары глаз, с чешуйчатым хвостом и туловищем, покрытым зловонной слизью. Гарния вскочила, они оба выхватили мечи и бросились на чудовище. Казначей, молча и деловито, кромсал туловище, а Гарния, легонько пританцовывая и повизгивая от возбуждения, принялась срубать одну голову за другой. Головы тут же отрастали и вновь нападали на неё. Казначей прорубил в туловище чудовища огромную дыру, добрался до алеющего сердца и пронзил его насквозь. Чудовище, захрипев, свалилось без движения, заливая всё вокруг вытекающей кровью.
   - Это хроминос, - сказал Казначей, - его можно убить, только насквозь проткнув сердце. Я думал, их уже не осталось. 
   -  Ну откуда ты всё знаешь? – фыркнула Гарния, - подумаешь хроминос какой-то! Есть его можно? Я есть хочу.
   - Нет, есть его нельзя. Но у меня остались сушеные финики.
   - Ну, что ж тут поделаешь, давай финики.
Она уселась на изрубленную тушу, чудовища и, болтая ногами, принялась жевать финики, запивая их водой из фляжки. Они шли уже восемнадцать дней и пищей их служили эти финики, вода и, иногда, убитые ею кролики. Только они остались в живых из жителей Гарнийского королевства и Тридцатого царства, после страшного землетрясения, которое разрушило до основания оба государства и унесло жизни сотен тысяч людей. Казначей был посланником при дворе Гарнийского короля. Однажды ночью, сам не понимая почему, он пришел во дворец, взял запас еды и питья, какую-то книгу, в истёртом тёмно-синем переплёте, поднял на руки, крепко спящую, принцессу и шёл, не останавливаясь всю ночь. А утром они, уже издалека, видели, как рушатся дома, проваливаясь в образовавшиеся, огромные трещины в земле. Почва лопалась, как ореховая скорлупа. И на много километров вокруг были слышны человеческие крики. Принцесса не плакала. Она только сжимала побелевшие кулаки, глядя, как в трещинах земли исчезает её прошлая жизнь.
   - Казначей почему ты меня спас? Почему ты сам спасся?
   - Так нужно.
   - Кому? Кому это нужно?
   - Тебе. Мне. Всем.
   - Ты же всё знаешь! Ну почему всё так?! Зачем мне теперь жить?!
   - Ты принцесса, ты должна жить. Тебе надо жить сейчас, тебе это предначертано. Ты не имеешь права не жить.
   - А тебе тоже предначертано?
   - Нет, я должен жить, потому, что ты не сможешь без меня.
   - Почему не смогу? Я всё умею. Я сильная. Я одна справлюсь со всем.
   - Да, ты всё сумеешь и со всем справишься, но без меня ты не сможешь.
   - Я смогу, смогу, смогу! Я одна со всем справлюсь!...только ты не уходи, побудь со мной ещё.
   - Я буду с тобой столько, сколько потребуется.
   - Кому потребуется?
   - Тебе. Мне. Всем.
   - Не говори загадками. Скажи, как есть.
   - Я знаю ответы не на все вопросы, некоторые ответы я просто чувствую.
   - Что ты чувствуешь сейчас?
   - Всё будет хорошо.
   - Кому хорошо? Тебе? Мне? Всем?
   - Нет, только тебе. 
   - Почему только мне? А как же ты?
   - Мне тоже будет хорошо, но по-другому. Моё спокойствие и благополучие зависит от твоего спокойствия и благополучия.
   - Почему?
   - Потому, что ты это я.
   - Опять ты говоришь загадками. Мы ведь совсем разные. Ты старше. Мы выросли в разных странах. Ты мужчина, я женщина.
   - Да мы совсем разные, но внутри мы одинаковы. Мы одинаково мыслим и чувствуем. И потом, какая же ты женщина, ты девочка. Почти ребёнок.
   - Ну, так сделай меня женщиной, Казначей! - Гарния сбросила одежду и протянула к нему руки.
   - Оденься, принцесса, всё это должно произойти не так.
   - Ты глуп, Казначей, хотя и всё знаешь. Неужели ты не понял, что я давно люблю тебя. Что я давно хочу этого. И только с тобой. Иди же ко мне!
Казначей взял её за подбородок и поцеловал нежно и страстно. Потом он долго ласкал её и, наконец, осторожно вошёл в неё. Она не испытала никакой боли. Только радость, только наслаждение, только страсть. Она постанывала и извивалась в его объятиях и, торжествующе закричав, затихла. Подперев голову рукой, она посмотрела на него.
   - Казначей, а ведь это я глупа! Почему мы не сделали это раньше?
   - Потому, что всему своё время.
   - Даже такому?
   - Даже такому.

 Вдруг, совершенно неожиданно, внезапно, словно из-под земли выскочила стая строгов, мгновенно окружила их кольцом и застыла в предвкушении еды. Казначей и Гарния, не успев одеться, схватили мечи и, прижавшись спинами, друг к другу, остановились в ожидании. Строги всегда нападали по очереди, никогда всей стаей. Один из строгов бросался вперёд, получал удар мечом, падал замертво и на его месте тут же оказывался другой. Гарния была восхитительно хороша. Обнажённый меч, обнажённое тело. Вся, как единое, цельное обнажённое оружие. Кровь строгов, жирными каплями, брызгала на её грудь, на живот, стекала по бёдрам, маслянисто чавкала под ногами. Принцесса легко размахивала мечом, то с одного удара срубая голову, то, пронзая насквозь живот, выпуская кишки очередного чудовища. Погрузившись в кровь по щиколотку, она никак не могла остановиться и наносила удары по уже мёртвым телам.
   - Остановись, принцесса! Всё закончилось. – произнёс Казначей.
   - Я убила строгов больше чем ты, - похвасталась Гарния.
   - Конечно, ведь ты разрубила каждого на две части, значит у тебя, их в два раза больше.
Гарния расхохоталась, скаля зубы и запрокидывая голову.
   - Ты очень гадкий, Казначей, но я всё равно тебя люблю.
   - И я очень давно тебя люблю. Просто не мог тебе об этом сказать.
   - Почему?
   - Я старше. Возможно, тебе всё это не нужно.
   - Как глупо. При чём здесь возраст? Какая разница кому сколько лет!
   - Ты не понимаешь. Ты молода. Ты должна рожать детей.
   - Господи! Ну, должна! Ты наделаешь мне десяток детей! 
   - Ну, хорошо, договорились. Я наделаю тебе десяток детей. А теперь пошли искать воду. Кровь на твоём теле скоро засохнет, и ты будешь, похожа на ящерицу.
   - Но я же всё равно буду красивой?
   - Конечно, ты будешь красивой. Ты всегда будешь красивой. А для меня ты останешься красивой, даже пожирая внутренности строга.
   - Больше ничего не выдумал? Пойдём искать воду.
Совсем скоро они увидели реку, и Гарния, убежав далеко вперёд, шумно упала в воду.
   - Осторожно! - кричал ей вслед Казначей, - здесь могут быть гидроцеры!
Но она не слышала. Она плескалась, смывая с себя кровь, очищая хорошо сложенное тело. Гибкое тело воина, принцессы и любовницы. Она поднимала руки вверх и резко опускала их вниз поднимая брызги. Она крутилась в воде, ныряя и барахтаясь, пока, неожиданно показавшийся из за поворота реки, гидроцер не проглотил её целиком, сходу, не останавливаясь, просто открыл огромную пасть и она исчезла. Гидроцеры не имели зубов и глотали добычу целиком, потом постепенно переваривая её. Гарния заскользила вниз головой по пищеводу, судорожно пытаясь остановиться, но продолжала двигаться по скользким стенкам, пока не очутилась в желудке. Воздуха не хватало, она барахталась в зловонной жиже ещё не переваренной пищи и, не в силах более сопротивляться, потеряла сознание.
   
 - Гарния, очнись, - услышала она голос, и открыла глаза.
Она увидела, склонившегося над ней, Казначея и лежащего невдалеке огромного змееподобного гидроцера, с распоротым животом и растерзанным желудком.
   - Ты снова был рядом, - прошептала Гарния, - и добавила, - ведь когда-нибудь я, в самом деле, не смогу без тебя обходиться, ты меня приучишь.
   - Я буду рядом, пока ты этого хочешь. И даже, когда тебе покажется, что ты этого не хочешь, я всё равно буду неподалёку.
   - Разве я смогу не хотеть, чтобы ты был рядом?
   - Да, ты сможешь.
   - А ты всё равно будешь?
   - А я всё равно буду.
   - Почему?
   - Потому, что тебе это будет нужно, даже если покажется, что это не так.
   - А тебе?
   - И мне.
   - Почему?
   - Потому, что ты часть меня. Я уже говорил тебе об этом. Ты часть меня, и невозможно находится вдалеке от самого себя. Нет, некоторое время можно. Можно спрятаться от мыслей, от чувств, бежать от самого себя за сто тысяч километров, но пройдёт время и поймёшь, что не убежал ни на сантиметр. 
   - Ты говоришь загадками, Казначей.
   - Никаких загадок, девочка моя, никаких загадок. Ты веришь в бога?
   - Конечно, все должны верить в бога.
   - И ты веришь в потустороннюю жизнь. Веришь в рай и в ад? 
   - Конечно, а как же иначе.
   - То есть после смерти мы попадем, либо в вечное блаженство, либо в чистилище, где нас ждут испытания, лишения и муки?
   - Не хитри, Казначей, наверное, это так и будет, но у тебя, я думаю, есть другое мнение?
   - Ты не думала почему на нас столько свалилось? Почему мы лишились своих городов, родных, знакомых? Почему не проходит и двух часов, как на нас или нападают или съедают тебя? Отчего мы должны теперь куда-то идти, я даже толком не знаю куда? Почему у нас нет тёплого крова и вдоволь пищи? Почему мы не знаем, что будет через час или даже в ближайшее мгновение? Может быть, мы мертвы и это и есть наше чистилище, наша преисподняя, наш ад? 
   - Как мертвы? Но мы же двигаемся, говорим, дышим?
   - А ты думаешь, что смерть это холодное тело сборщика податей в деревянном ящике, которое закопали в землю две недели назад? Или этот гидроцер раньше был жив, а теперь он мёртв? Или, может быть, ты думаешь, что я не слишком молодой мужчина, а ты юная восхитительная женщина? 
   - А разве это не так? – почти проскулила Гарния.
   - Почему же тогда ты сражаешься, как опытный воин и не умеешь вышивать? Почему ты, без устали можешь шагать целый день, но ни разу не сплела венка из цветов? Почему я чувствую себя молодым и сильным, хотя, глядя на своё отражение, вижу, что это не так? Всё внешнее, лишь оболочка сущего. Суть спрятана в нас самих. И нет её в нас. Мы и живы и мы мертвы. Мы будем существовать вечно и нас не было никогда. 
   - Что это значит?
   - Если бы сегодня этот гидроцер успел тебя переварить, ты бы перестала существовать?
   - Да, конечно.
   - Но ты ведь веришь, в бессмертие души?
   - Все должны верить в бессмертие души.
   - Но душа не может существовать вне какой-то оболочки. Значит, через какое-то время твоя душа обрела бы новое тело?
   - Ну да.
   - А это тело помнило бы меня, эту жизнь, это время, эту реку, твоё королевство?
   - Я думаю…нет, не помнило бы.
   - Значит ты бы всё начала сначала, значит, раньше тебя не было никогда. Но, прожив новую, или назови её следующей, жизнь, ты вновь воплотишься в новой сути, а значит, ты будешь существовать вечно. 
   - Как ужасно, я не буду помнить ничего этого. Я не буду помнить тебя.
   - А это не важно. Не надо меня помнить. Я всегда буду рядом, только ты не будешь об этом знать. 
   - А ты будешь знать? Ты скажешь мне, если мы встретимся через много жизней?
   - Я буду знать, я всегда буду знать, нет, не знать, чувствовать, что ты где-то рядом. Но тебе будет гораздо хуже, чем мне.
   - Почему?
   - Потому, что ты всегда будешь искать меня. Ты будешь влюбляться много раз, но вскоре понимать, что и на этот раз всё не так и всё не то. Ты будешь искать меня и не находить, а я всегда буду рядом. И даже, когда ты будешь находить меня, ты не будешь в это верить, даже если я тебе об этом скажу, и ты будешь продолжать меня искать, хотя уже нашла.
   - Но это ужасно!
   - Да, это ужасно. Я то, по крайней мере, буду чувствовать, что это ты и, что мы нашли друг друга. Потом, когда ты будешь уходить, мне просто нужно будет дождаться следующей жизни и вновь встретить тебя…но, принцесса, скоро стемнеет, а мы не можем ночевать на открытом пространстве. Пойдём, поищем ночлег.
   - Пойдём, Казначей, сейчас-то я знаю, что это ты!

 Они шли ещё часа два, дошли до скал, нашли сухую пещеру, забрались в неё, долго занимались любовью и, наконец, уснули обнявшись. Утром Гарния проснулась первой. Она вышла из пещеры, легко догнала двух кроликов, которые паслись неподалёку, убила их, содрала шкуры одним движением и разбудила Казначея.
   - Вставай, я принесла тебе еду.
Они съели кроликов сырыми, потому, что нечем было разжечь огонь и снова отправились в путь. Так, на восемнадцатый день, они вступили на ровную, словно отлитую из шероховатого стекла, дорогу, которая вела среди скал. По прошествии некоторого времени они услышали позади страшный грохот и, бросившись назад, увидели, что скалы, обрушившись, отрезали им обратный путь и не оставалось ничего, как только идти вперёд. Скалы становились всё выше и выше, тьма всё сгущалась. Через несколько часов они убили, напавшего на них хроминоса и теперь сидели, поедая финики.
   - О чём думаешь, Казначей? – спросила Гарния, по-прежнему сидя на мёртвом хроминосе и болтая ногами. 
   - О хроминосе. Я думал, что их либо не осталось, либо это просто легенда и их не было никогда.
   - Что за легенда?
   - По легенде хроминосы охраняют Врата.
   - Какие Врата? Куда они ведут?
   - Никто не знает, но человек, убивший хроминоса, должен войти в эти Врата и обрести какое-то знание.
   - Ну, так пойдём.
   - Но никто не знает, что там и если что-нибудь после них. Никто назад не возвращался.
   - Но ты же сам говорил, что мы не знаем, что будет через час или в следующее мгновение. Так какая разница, что нас ждёт за Вратами.
   - А если за ними просто смерть?
   - Ты противоречишь сам себе, Казначей, или теперь ты уверен, что мы всё-таки живы? 
   - Я ни в чём не уверен. Мне не дано быть уверенным, в чём-либо.
   - А, что тебе дано?
   - Мне дано знать то, что я знаю и чувствовать то, чего я не знаю.
   - Что ты чувствуешь сейчас?
   - Сейчас я чувствую, что мы должны войти в эти Врата. Но так же я чувствую и то, что мы не должны этого делать. 
   - Объясни, я не понимаю.
   - Мы должны в них войти, просто потому, что у нас нет выбора. А не должны мы этого делать потому, что после Врат всё будет не так, как теперь. Может быть, нас не будет вовсе. А может быть, будем, но совсем другими. 
   - Ну, так пойдём и узнаем это!
   - Пойдём и узнаем. Может быть, и Врат никаких нет. Может быть это просто легенда.

 И они пошли.

Они шли ещё несколько часов. Потому, что хотелось знать, что их ждёт впереди. Потому, что назад дороги всё равно не было. Да и просто потому, что им было всё равно куда идти. Наконец где-то невообразимо далеко показался свет. Где-то дальше самого горизонта, в такой дали, до которой не дойдешь за всю жизнь. Так им показалось. Но хватило двух шагов, чтобы войти в него. Свет окружил их со всех сторон. Он струился сверху, поднимался снизу, и куда ни глянь по сторонам, там тоже был свет. Казалось, он проник внутрь, и они сами тоже стали источником этого света. Никого и ничего не было внутри этого света, только они двое. Не было чувства голода или жажды. Не хотелось согреться, не хотелось спать. Не хотелось говорить. Не хотелось сесть и отдохнуть, потому, что чувства усталости тоже не было. Да и сидеть было не на чем. Внутри не было ничего. Внутри света был только свет. И выхода из него не было. Они сделали только один шаг, но, оглянувшись, увидели, что и за их спинами только свет. И нет никакого ущелья, нет скал, нет дороги, словно отлитой из шероховатого стекла. Только свет. Даже если бы они захотели вернуться, то и этого нельзя было бы сделать. Потому, что непонятно было с какой стороны они пришли. Беспричинное беспокойство овладело обоими. И, что теперь? Идти дальше? А куда идти, если кругом только свет и непонятно даже стоят ли они на твёрдой поверхности, или парят в воздухе. Это что, и есть цель путешествия? Путешествия, которое называется жизнь. Цель всей жизни в том, чтобы стоять посреди света, держась за руки? 
   - Казначей, мне кажется, что мне страшно, - прошептала Гарния.
   - Пока нечего бояться. Просто всё непонятно, но так не может продолжаться вечно.
   - Казначей, ты слышишь меня? Мне страшно!
   - Я слышу тебя. Конечно, я тебя слышу. Что с тобой, принцесса?
   - Казначей ты где? Не бросай меня! Я не хочу быть одна! Вернись Казначей!
   - Гарния, девочка моя, вот же я, рядом с тобой, я держу тебя за руку, - произнёс Казначей, но он уже всё понял. Он заглянул в неподвижные глаза принцессы и понял, что она не видит его, не слышит, не чувствует.
  - Казначей!! Не уходи!! Мне плохо!!
  - Я не ухожу, - ответил он, понимая, что всё напрасно, - я не ухожу. Я рядом с тобой. Я всегда буду рядом с тобой.
   - Не уходи, пожалуйста!! Где ты!? Я же знаю, что ты где-то рядом, ты же обещал! Я прошу тебя, будь рядом со мной! Ну, где же ты, Казначей!!!



                                                          Часть 2. Пастух.

   - Казначей, ты здесь? Ты слышишь меня? Дай мне руку. Я не вижу тебя. Ты здесь?
   Принцесса открыла глаза и, не в силах проснуться окончательно, бессмысленно посмотрела на, нависающий над её кроватью, балдахин. Опять этот сон. Всё тот же сон. Этот сон снился ей, едва ли не каждую ночь. Она бродила внутри яркого света, не в силах отыскать какого-то человека. Именно внутри света, потому что он был повсюду, не было не единого тёмного пятнышка, ни намёка на какую либо тень . Ни отблесков, ни отражений. Только сплошной сияющий свет. Казалось, что этот свет и внутри неё, настолько он был всепоглощающим. Она искала этого человека, звала его, но он, ни разу не откликнулся. Хотя она чувствовала, что он где-то рядом, стоит только позвать и он появится. Но она искала, звала, а этот человек так, ни разу и не появился. Она знала, что он ей нужен. Что, как только она встретится с ним, то сразу всё и произойдёт. Что именно должно произойти она не знала и даже не догадывалась, но чувствовала, что будет что-то невыносимо прекрасное, светлое, яркое, даже ярче этого света, внутри которого она скиталась почти каждую ночь.
   
 Принцесса всегда спала обнажённой. Потому, что так удобно. Потому, что ей так хотелось. И просто потому, что она никого не стеснялась. Не было никого выше её по положению. Все должны были служить ей. К принцессе полагалось подходить, низко склонив голову. Всех, кто находился рядом, она воспринимала, как деталь интерьера, как нечто досадное, но необходимое. Она не делала различия между рабами и домашними животными. Кто стесняется домашних животных? Кто стесняется рабов? 
   
 Она встала с постели и, не одеваясь, прошла к небольшому бассейну, ступая по,  на удивление тёплым, мраморным ступеням. В бассейне уже была приготовлена вода с температурой равной температуре человеческого тела. Вода была настояна на ароматических и целебных травах. Поверху плавали лепестки красных роз, потому, что белые розы были вчера, а принцесса не терпела однообразия. 
   - Зульфия! – позвала она служанку.
Служанка немедленно прибежала и омыла её водой из бассейна. Потом пришли два чёрных раба и, сгорая от страха и вожделения, натёрли её тело лавандовым маслом. Взмахом руки она отпустила их, и они, пятясь и низко кланяясь, ушли приговаривая:
   - Славься в веках, светлейшая Гассанда.
Принцесса оделась в одежды из тончайшего шёлка. Нанизала на пальцы перстни с драгоценными каменьями. День начался, как обычно. Теперь можно было есть фрукты, запивая их легчайшим вином, слушать песни придворных музыкантов и нежить своё, и без того изнеженное, тело. 
   
 Если её посещал каприз, она вольна была выбрать себе на ночь любого мужчину. Но все они настолько робели перед ней, были такими скованными и неловкими, что вызывали только злость и разочарование. Нега и разочарование, праздность и скука составляли всю её жизнь. Она постигла науки, но ей некуда было применить свои знания. Она читала стихи поэтов многих стран, но ей не с кем было о них поговорить. У её тела были совершенные формы, но никто не мог восхититься ими в полной мере. Государство её было богатейшим. Климат мягким. Урожаи обильными. Стада тучными. Не было войн, или даже малейших конфликтов с соседями. 
   
 Иногда Гассанда прогуливалась по, растущему близ дворца, саду и часто слышала чудесную мелодию, доносящуюся откуда-то издалека. Мелодия беспокоила, заставляла тревожиться и ждать чего-то необыкновенного. Но ничего не происходило. День шёл за днём, месяц за месяцем, проходила жизнь.
   
 Однажды утром Гассанда проснулась, и трижды хлопнув в ладоши, подозвала служанку:
   - Зульфия, мне нужна твоя одежда.
Одевшись в платье простолюдинки, Гассанда пошла по саду, прошла через него, вдаль по зелёным лугам, на звук мелодии, которая, казалось, звала её. Простой женщине полагалось ходить босой и, странное дело, наступая на камни или упавшие ветки деревьев, принцесса не чувствовала боли. Она словно бы всегда ходила босиком, хотя еще час назад она не вытерпела бы и крошки, попавшей в туфлю. 
   
 Принцесса шла долго, солнце сначала светило прямо над головой, обозначая полдень и уже начало склоняться к закату. Мелодия не становилась ни тише и не громче. Она завораживающе звучала, не то далеко, не то где-то рядом. Наконец за очередным холмом она увидела мужчину, пасшего овец.
   - Это ты играл сейчас? – спросила она его.
   - Нет, мне и играть не на чем, у меня нет ни дудочки, ни свирели.
   - Все пастухи играют на свирелях, - удивилась принцесса, - как же ты пасёшь овец, если у тебя нет свирели?
   - Овцам не нужна музыка. Им нужна только свежая трава и чистая вода.
Принцесса вдруг поняла, что не слышит теперь никакой музыки.
   - Но раньше я слышала музыку, а теперь нет. Покажи, что у тебя в сумке, ты ведь в неё спрятал свою свирель?
   - Смотри, если хочешь, там только сыр, хлеб и немного вина. 
Принцесса почувствовала, что очень голодна.
   - Ты дашь мне поесть? – спросила она.
   - Конечно, бери. Всё, что хочешь.
Избалованная, привезёнными из разных стран, деликатесами, принцесса с аппетитом перекусила прогорклым сыром и сухим хлебом, запивая всё это отвратительным кислым вином.
   - Как зовут тебя, - спросил пастух.
   - Гассанда, - машинально ответила она.
   - Так зовут принцессу этой страны.
   - Да у нас одинаковые имена. А как зовут тебя?
   - Конрад.
   - Что за странное имя? Ты чужестранец?
   - Да, я родился и вырос в другом месте.
   - Почему ты не спросишь кто я и для чего здесь?
   - Зачем? Я знаю кто ты и почему ты здесь.
   - И что же ты знаешь?
Пастух, прищурившись, посмотрел прямо на солнце и ответил:
   - Видишь вон ту хромую овцу? Она вчера оступилась на камнях и повредила ногу. Знаешь кто это? А это просто овца, которая вчера должна была оступиться. А ты женщина, которая должна была сегодня к вечеру придти на этот луг. Никакая другая овца не могла вчера подвернуть ногу. И никакая другая женщина не могла здесь появиться.
   - Но я никогда не собиралась на этот луг!
   - Но, однако же, ты здесь. Почему?
   - Потому, что я каждый день слышала музыку, мне захотелось узнать, кто так играет, вот я и пришла.
   - Вот видишь, всё так, как я и сказал. Ты ведь не вчера услышала какую-то музыку, которой, похоже, вовсе и не было?
  -  Я слышу её несколько месяцев.
   - Но ведь ты не пришла вчера или неделю назад. Никто и никогда не приходит просто так. Никогда события не происходят сами по себе. Овца подвернула ногу вчера, ты пришла сегодня. Завтра к полудню будет дождь, если ему нужно будет пролиться, а если не нужно, то его и не будет.
   - Ты изучал какие-то науки? Что-то ты не похож на пастуха.
   - И ты не похожа на женщину из народа.
   - А на кого я  похожа?
   -  Я не могу сказать, на кого ты похожа. Я могу сказать кто ты.
   - Ну и кто же я?
   - Ты принцесса Гассанда, правительница этой страны.
   - Как я могу быть принцессой? Я хожу босиком, на мне рваное платье.
   - Ты шла целый день, а от тебя пахнет, словно минуту назад тебя умащали лавандовым маслом. На твоих пальцах отпечатки перстней. Сурьма на твоих бровях. И сквозь дыры в одежде я вижу слишком нежное тело. Эта кожа не загрубела от работы на пыльных виноградниках или на   пшеничных полях.
   - Ты не так умён, как хочешь казаться, - фыркнула принцесса, - Не только принцессы не работают на полях и виноградниках. Я могу быть просто знатного рода.
   - Конечно это так. Но о красоте принцессы ходят легенды. Женщины, красивей тебя, я не видел никогда, хотя и был во многих странах. У тебя красивое лицо, самое красивое лицо, из когда-либо виденных мною. Я не хочу думать, почему твоё лицо настолько красиво. То ли это разрез глаз, то ли форма губ. Неважно, оно просто красиво и всё. Твоя грудь, как две маленьких чаши, как два сосуда удовольствия. Живот твой ровный и плоский, выглядит мускулистым и твёрдым, однако я думаю, что он мягок и приятен. Бёдра твои округлы, но не широки. Они и не узки, а пропорциональны твоему телу. Ноги стройны. Спина гибкая и изящная.
   - Послушай, пастух, от твоих слов мне захотелось раздеться, чтобы ты мог увидеть меня всю.
  - Ну, так разденься.
  -  А ты не боишься так говорить с принцессой, - вспылила Гассанда, -  Не боишься, что я позову слуг.
   - Нет, слуг я твоих не боюсь, да их и нет здесь. Принцесса ты, кажется, забыла, что здесь только ты, я и эти овцы.
   - Наверное, ты хочешь сказать, что это я должна тебя бояться?
   - Нет, меня боятся не нужно. И вообще бояться стоит, прежде всего, только себя самого, - пастух лег, закинув руки за голову, и, прикрыв глаза, продолжал, - не надо боятся никого и ничего. Всё, что происходит, рождается внутри нас. Мы являемся причиной внешних событий. Нужно внутри себя попытаться навести подобие порядка. Привести мысли и поступки в соответствие с, хотя бы минимальной, логикой. Отринуть спонтанность поведения. Прежде чем сделать что-то подумать о том, к чему это приведёт. 
   - Я ещё раз убеждаюсь, что ты чужеземец. Ты говоришь не так, как жители моей страны.
   - Что ты можешь знать о жителях своей страны, кроме того, что они существуют для того, чтобы сделать твою жизнь максимально комфортной.
   - Зачем ты так говоришь? Да, я пользуюсь своими привилегиями, но я никому не делаю зла.
   - Равнодушие – большее зло, чем может показаться. Впрочем, ты лучше, чем думалось вначале. Ты уже оправдываешься. Сомнение в собственной правоте, хорошее качество для принцессы. 
   
 За разговором принцесса не заметила, как стемнело. Ночь обрушилась внезапно, почти без перехода от солнца к сумеркам. Ночь просто пришла. Она случилась. Только что был, день и не стало дня. Во дворце ночь наступала, когда она приказывала гасить лампы. А сейчас тьма сгустилась независимо от её желания. Ей стало немного страшно, но она не могла показать своего страха перед пастухом.
   - Тебе немного страшно, Гассанда. Не бойся. Это и не страх вовсе. Просто ты никогда не была в такой ситуации. Это просто легкое беспокойство. Скоро ты привыкнешь, и всё пройдёт. Боятся здесь нечего, тут нет диких зверей, а неподалёку мой шалаш, в котором ты можешь переночевать.
   - А где будешь спать ты?
   - Рядом с тобой, мой шалаш невелик.
   - Но я не приглашала тебя к себе сегодняшней ночью.
   - Ну, хорошо. Коли так, то я буду спать в шалаше, а ты рядом с ним. Правда одеяло у меня всего одно и тебе придётся спать на земле.
   И принцессе ничего не осталось, как влезть в шалаш вместе с пастухом. По-привычке спать обнажённой, она, машинально, сняла с себя одежду и впервые в жизни ощутила какое-то странное чувство. Не то стыд, не то беспокойство, не то лёгкое волнение, не то ожидание чего-то неведомого и волнующего, как от звуков той необыкновенной музыки. Обыкновенный пастух находился рядом с ней, а она почувствовала себя маленькой и беззащитной. Самое странное, что ей понравилось это ощущение. Какая-то непререкаемая надёжность исходила от него. Хотелось слушать его слова, хотелось самой говорить обо всём на свете. И хотелось быть просто женщиной. Не повелевать, не принимать никаких решений, немного покапризничать, возможно, даже поплакать. 
   - Конрад, ты не спишь? - позвала она.
Он вдруг рассмеялся и ответил:
   - Плохо же ты обо мне думаешь. Разве я могу спокойно спать, когда рядом со мной, самая красивая женщина, из когда-либо виденных мною, да ещё и абсолютно голая.
   - У тебя есть светильник? Зажги его, я хочу, чтобы ты меня видел.
Конрад зажёг лампу и, вдруг встав на колени, поцеловал её ступни. Неожиданные слёзы выступили на его глазах. Он привлек её к себе и овладел ею нежно, но настойчиво. Гассанда забыла о том, кто она, где она. Она никогда не испытывала таких ощущений ни с одним мужчиной, но вместе с тем она словно вернулась после долгой отлучки. Всё было простым и знакомым. Его прикосновения, её прикосновения, казалось, уже были когда-то. Она испытала чувство восхитительного полёта. Всё внутри неё искрилось и пылало. Земля и бешено вращалась и замерла одновременно. Ей было не то жарко, не то холодно. Она существовала здесь и сейчас, в этом шалаше, и её не было нигде…
Окончательно обессилев, принцесса заснула.
         - Казначей, ты здесь? Ты слышишь меня? Дай мне руку. Я не вижу тебя. Ты здесь? – снова ей снился, преследующий её сон. Она металась на убогой постели пастуха, не в силах проснуться, не в силах выкарабкаться из этого сна. Словно что-то мягкое, но тяжёлое давило на неё, обволакивало со всех сторон, и, вдруг, она услышала:
   - Я здесь.
Гассанда открыла глаза и увидела Конрада, который держал, её за руку и такая безысходная боль была в его глазах, что ей стало страшно.
   - Кто ты? Что происходит? Ты не пастух.
   - Я Казначей тридцатого царства. 
   - Такого царства нет, я знаю обо всех странах.
   - Теперь такого царства нет.
   - Ты говоришь нелепости, если нет такого царства, как ты можешь быть его Казначеем.
   - Неважно кем ты являешься во время этой жизни, главное, чтобы ты знал кто ты. Иногда это непросто, иногда мучительно. Но не знать гораздо хуже, потому, что тогда всю жизнь словно проводишь в темноте, несмотря на ясный день. Ищешь, судорожно пытаешься успеть, догнать. А что ищешь, что догоняешь, неизвестно. И, казалось бы, вот оно, свершилось! Но ускользает, исчезает, и неизвестно даже, что именно должно свершиться, и должно ли. 
   - И знать непросто, и не знать непросто. Как же быть?
   - Пытаться увидеть, услышать, почувствовать. Жизнь состоит из одних подсказок, из знаков, из предостережений и предупреждений. Надо иногда задуматься, а иногда слепо следовать инстинктам, даже вопреки логике.
   - Странное дело! Мне почему-то кажется, что я тебя давно знаю. 
   - И это так. Все люди давно знают друг друга. Все когда-то встречались. Надо просто поверить, при очередной встрече, что это именно тот человек.  
Конрад вышел из шалаша и долго смотрел куда-то вдаль. Даже не за горизонт, а ещё дальше. В такое далеко, дальше которого и быть не может.
   - Конрад, а как понять, что это именно тот человек? – спросила Гассанда.
   - Это и есть самое непростое, а иногда и невозможное. Вся жизнь может пройти в судорожных попытках обрести это понимание. И, казалось бы, что вот всё и свершилось, но страшно, не верится, вдруг ошибка. И снова ищешь, возможно уже не найдя никогда.
   - Но ведь это больно.
   - Люди всегда причиняют друг другу боль, вольно или невольно. Но тот, кто может вызвать твои слёзы, принцесса, не заслуживает их. А тот, кто заслуживает, не заставит тебя плакать.
Гассанда попыталась посмотреть в ту сторону, куда смотрел Конрад, но не увидела там ничего.
   - Знаешь, мне нужно уходить, - сказала она, - меня, наверное, уже ищут.
   - Да, иди, у меня тоже много дел, мне нужно пасти овец.
Принцесса помахала ему рукой и зашагала, мягко ступая по сочной зелёной траве.
   - Гарния, остановись! Вспомни строгов, кровь которых заливала твоё тело, вспомни хроминоса, которого мы убили, вспомни Врата!
   Принцесса, вздрогнув, как от неожиданного удара, остановилась. Постояла недолго и пошла дальше по зелёному лугу, через кипарисовую рощу к, сияющему белизной, величественному дворцу. 

продолжение следует