НАЦИСТСКИЙ РЕЗЕРВ

НАЦИСТСКИЙ РЕЗЕРВ

Эту зарисовку я написала почти 30 лет назад .

События на Украине заставили

вспомнить и найти.

Не выходит из головы этот, казалось бы, незначительный случай. В 1983 году я обучалась в МВТУ им. Баумана, получая второе высшее образование. Мы, взрослые студенты, снимали квартиры.

На День Победы 9 мая на встречу со своими однополчанами в Москву приехал мой папа. Своей учебной группой мы, естественно, тоже отметили это событие, но часов в 11 вечера я уже была в своём подъезде. И вот, вставляю я ключ в замочную скважину, а он туда не лезет. На мгновение я застыла с проклятым ключом в руке, но быстро сообразила, что произошло – папа пришёл домой раньше меня и забыл свой ключ в замке с той стороны двери. Разбудить его – проблема не из лёгких: возраст, неважный слух (в войну он был командиром артбатальона), естественное для сегодняшнего дня подпитие… Дома я бы с этой задачей справилась – стучала бы руками и ногами изо всех сил, но здесь живут люди, которые не знают нашу семью и могут принять поднятый мной шум за скандал. Я, конечно, попыталась «прорваться» - звонила по телефону из висящего в холле автомата, одновременно постукивая в дверь ногами и нажимая кнопку дверного звонка. Как и предполагала, всё оказалось бесполезно. Я смирилась, вытряхнула содержимое своей кожаной сумочки, положила её на ступеньку в качестве подстилки и уселась ждать утра – благо, ночь выдалась тёплая.

Я уже дремала, когда дверь подъезда хлопнула, и передо мной появился парень лет 22-25-и, сосед по лестничной клетке. Впрочем, я его почти не знала – несколько раз сталкивались в момент одновременного входа-выхода из своих квартир – вот и всё знакомство. Я поделилась с ним своим маленьким несчастьем. Он попытался выпихнуть из замка злополучный, «лишний» ключ, но у него это тоже не получилось. Предложение переночевать в его квартире (мама и ужин приготовила, и будет рада помочь…) пришлось отклонить, так как папа может проснуться раньше утра и, заметив моё отсутствие, устроить переполох.

Соседу как-то неудобно было сразу уйти, оставив меня на лестнице, и между нами завязался разговор. Мы похихикали над нелепой ситуацией, в которой я оказалась, затем неспешно обсудили праздник на Красной площади, похвалили салют, порадовались тёплому дню - разговор катился не о чём.

Незаметно беспредметная болтовня перешла в более серьёзное русло. Коля, (так звали моего соседа) стал рассказывать о себе. А какая тема для почти любого человека может быть интереснее и серьёзнее, чем разговор о нём самом? Мой сосед всю жизнь прожил в этой квартире с мамой и сестрой. После школы окончил кулинарное училище и пошёл в армию. Сейчас работает плотником на одном из ближайших заводов. В своём повествовании о себе он почти не касался работы. С трогательной заботой рассказывал о своих маме и сестрёнке, своей девушке и много, интересно, я бы сказала с сожалением о том, что это время не повторится, говорил о службе в армии. Он был со мной откровенен, как со случайным попутчиком в поезде.

Я слушала с интересом. Неинтересных повестей о жизни нет – есть нелюбопытные слушатели. Передо мной раскрывалась обычная в реалиях нашего времени и единственная в масштабах одной человеческой жизни судьба. Убаюканная спокойным течением повествования, я не сразу уловила в нём некий существенный поворот и, очевидно, потому вопрос моего собеседника застал меня врасплох.

- А Вы знаете, что за день 20 апреля? – спросил он.

Я покопалась в памяти, но никакого мало-мальски значительного события, когда-либо произошедшего в этот день, не вспомнила, в чём и призналась честно.

- Это день рождения нашего вождя и учителя, Адольфа Гитлера, – он произнёс это без позы, без вызова, но почтительно, с внутренней гордостью за принадлежность к тем, кому этот день не безразличен.

Я растерялась. Меня ошарашили именно отсутствие позёрства и серьёзность в его ответе.

- Чем же так привлекателен для Вас этот человек,– единственное, что я нашлась сказать.

- Он отстаивал мир и справедливость, - убеждённо произнёс мой собеседник.

- Мир и справедливость?

- удивилась я. Я могла бы представить в качестве привлекательности этого человека сильную руку, порядок, отсутствие преступности, общую занятость, социальную защищённость, избранность какой-то нации, наконец, но «мир и справедливость»?

- Но ведь он начал войну, эту мировую бойню, в которую была втянута вся Европа, и не только Европа. А о какой справедливости можно говорить, если целые народы по его концепции подлежали уничтожению, а другие, не менее многочисленные – стать бессловесными рабами?

- Его вынудили начать войну, да к тому же она и была нужна как очищение мира от скверны. И уничтожение некоторых народов тоже было необходимо. Вы же, наверное, имеете в виду цыган, евреев? Это не народ, это мусор. Возможно , методы уничтожения были несколько жестоки, но это зависело от технического уровня и от исполнителей.

Боже мой, что он несёт?! Но разубеждать его сейчас на этой лестнице в случайном разговоре было совершенно бессмысленно. Старший товарищ по партии Николая предвидел встречи своих подчинённых с несогласными и, конечно же, вооружил их простенькими, запоминающимися ответами на все случаи. Я почувствовала полную беспомощность. Просто осмеять или резко возражать значило получить обратный эффект: вот перед ним ещё один человек, который так заблуждается в таких важных вопросах – значит, требуется ещё более упорная работа по разъяснению идей его идола.

Но о чём-то в нашей беседе он уже говорил таким же уважительным почтительным тоном. О чём же мы тогда говорили? Вдруг я вспомнила…

- Скажите, самым счастливым временем в Вашей жизни была служба в ар…, - я не успела договорить последнее слово «армии», а он уже радостно выдохнул: «Да!»

При этом его руки непроизвольно вытянулись по швам, пятки сошлись вместе – вот-вот щёлкнет каблуками, - подбородок поднялся, отчего вся его расхлябанно-сутуловатая фигура подобралась как бы в ожидании долгожданной команды. Казалось, крикни я сейчас «Хайль, морковка», он, не задумываясь, рявкнет в ответ «Хайль!»

Эта собачья убеждённость, что приказывающий не может быть не прав, готовность быть преданным любой идее, лишь бы она обеспечивала ему жизнь без раздумий, без мучительных поисков «смысла жизни», без необходимости оценивать самостоятельно «что такое хорошо и что такое плохо» - вот что воистину меня устрашило. Вот смысл его жизни – выполнить приказ как можно лучше. Вот его счастье – есть тот, кто взял на себя ответственность за нравственность, справедливость его действий, да ещё и снабдил простенькой, всё объясняющей идеологией – вот что воистину страшно.

Я постаралась поскорее закончить разговор, парень ушёл в свою квартиру, а я осталась дожидаться утра.

Часов в пять в моей квартире послышалось шлёпанье домашних тапочек. Я набрала номер телефона и бросилась к дверному звонку. Услышав за дверью «Алло. Алло..» (папа среагировал на телефонный звонок – звонок в дверь в такую рань казался ему менее вероятным), я шёпотом закричала: «Брось трубку – дверь открой!»

Папа был страшно смущён, пытался объяснить свою оплошность, но я махнула рукой – с кем подобного не случается, проскочила в кухню, поставила чайник и минут через десять сидела перед дымящейся чашкой чая, смотрела в окно на медленно розовеющие в первых утренних лучах человеческие ульи и вновь мысленно «прокручивала» недавний разговор.

Я думала о них – о моём отце и об этом парне.

Как нелепо. Эту ночь они (новофашист и победитель фашистов) спали бок о бок. Но через стенку.

Этот Коля – он же нормальный парень, любящий сын и брат. Хороший работник. Вовсе не тупой. Но он ТАКОЙ. У него такое «внутреннее устройство». Для него, жить по приказу с устроенным кем-то размеренным бытом (подъём- завтрак- бег по пересечённой местности-обед-100 раз отжаться-ужин-развлечение-отбой) – настоящая ЖИЗНЬ!

Стоит считаться с тем, что люди с таким внутренним устройством есть в любой стране при любом строе и, если общество (государство) не даёт таким людям работы по призванию (профессиональная армия, спортивные лагеря и т.д.), работа им найдётся в террористических организациях, нацистских объединениях, уголовных формированиях.