СИСТЕМЫ ОРУЖИЯ ХХI ВЕКА

WEAPON SYSTEMS OF TWENTY-FIRST
CENTURY OR THE UPSIDE-DOWN EVOLUTION

I

Получив -- как именно, я говорить не вправе, -- доступ к сочинениям по
военной истории XXI века, я прежде всего задумался, как бы получше скрыть
полученные таким образом сведения. Это было для меня важнее всего, ведь я
понимал, что тот, кто знает эту историю, подобен беззащитному открывателю
клада: вместе с кладом он запросто может лишиться и жизни. Я знал, что эти
факты известны мне одному -- благодаря книгам, которые одолжил мне на
короткое время доктор Р.Г. и которые я вернул ему незадолго до его
безвременной смерти. Я знаю, он сжег их и тем самым унес свою тайну в
могилу.

Самым простым выходом мне казалось молчание. Храня молчание, я мог
ничего не бояться. Но мне было жаль множества столь удивительных сведений,
связанных с политической историей будущего столетия и открывающих совершенно
новые горизонты во всех областях жизни. Взять хотя бы поразительный, никем
не предсказанный поворот в области искусственного интеллекта (AI --
Artificial Intellegence), интеллекта, который стал могущественнейшей силой
как раз потому, что не стал интеллектом, то есть разумом, воплощенным в
машинах. Храня молчание ради собственной безопасности, я лишил бы всех
остальных людей выгод, проистекающих из этого знания.

Потом мне пришло в голову точно записать содержание этих томов, как я
его запомнил, и сдать рукопись на хранение в банк. Записать все, что удалось
запомнить из прочитанного, следовало непременно, иначе со временем я бы
забыл множество данных, касающихся столь обширной темы. В случае
необходимости я мог бы посещать банк, делать на месте выписки и снова
запирать манускрипт в бронированный сейф. Это, однако, было небезопасно.
Прежде всего кто-нибудь мог подсмотреть меня за этим занятием. А потом в
наше время никакие банковские сокровищницы и тайники не гарантируют на сто
процентов от взлома. Даже не самый смышленый вор рано или поздно сообразил
бы какой удивительный документ оказался его добычей. И даже если он выбросит
или уничтожит мои бумаги, я никогда не узнаю об этом и буду всю жизнь
бояться, что связь моей особы с историей XXI века выйдет на свет.
Итак, дилемма выглядела следующим образом: скрыть мою тайну навеки и в
то же время свободно ею пользоваться. Спрятать ее от всех, но не от самого
себя. После долгих размышлений я понял, что сделать это вовсе не трудно.
Безопаснейший способ скрыть необычайную идею, истинную в каждом слове и
каждой подробности, -- это опубликовать ее под видом научной фантастики. Как
бриллиант, брошенный в кучу битого стекла, становится невидимым, так самое
подлинное откровение, перемешанное с бреднями НФ, уподобляется им и тем
самым перестает быть опасным. Не будучи, однако, в силах избавиться от своих
опасений сразу, я приоткрыл лишь краешек тайны, написав в 1967 году
фантастический роман "Глас господа" (Die Stimme des Herrn, Insel Verlag и
Welt Verlag; His Master's Voice, Brace Harcourt Yovanovich). На странице
125, третья строка сверху, читаем: "The ruling doctrine was the "inderect
economic attriction" ("Господствующей доктриной была доктрина "косвенного
экономического истощения"" (В русском переводе, опубликованном в 1971 году,
под названием "Голос неба", это место опущено, как и вообще почти все, что
говорится в романе о перспективах гонки вооружений. Опущенный фрагмент
напечатан в журн.: Сов. библиография, 1988, No4 С. 49-50 -- Примеч. пер.)),
а чуть ниже та же доктрина выражена афоризмом: "Пока толстый похудеет, худой
околеет" ("The thin starves before the fat loses weight"; в немецком
издании: "Bevor der Dicke mager wird, ist der Magere krepiert").

Доктрина эта, в явном виде сформулированная в США после 1980 года, то
есть через 13 лет после первого издания "Гласа господа", получила несколько
иное название (в печати ФРГ, например, она выражалась в виде краткого
лозунга "Der Gegner totrьsten" (Уморить противника гонкой вооружений
(нем.)). Убедившись -- а времени после выхода прошло как-никак достаточно,
-- что и вправду никто не заметил совпадения моего "фантазирования" с
позднейшим ходом политических дел, я осмелел. Мне стало ясно, что, пряча
истину между сказок, я необычайно успешно использую защитные цвета
литературы; с их помощью даже об ЭТОМ я могу говорить совершенно спокойно.
Можно даже признаться, что говоришь чистую правду, хотя и замаскированную --
ведь все равно никто тебе не поверит. А значит, нет лучше способа скрыть
совершенно тайную информацию, чем ее публикация массовым тиражом.
Итак, обеспечив сохранение своей тайны ее разоблачением, я спокойно
могу приступить к более полному ее изложению. Я ограничусь при этом изданным
в начале XXII столетия трудом "Weapon Systems of the Twenty-First Century or
Upside-down Evolution". Я даже мог бы назвать его авторов (ни один из
которых еще не родился), но вряд ли в этом есть какой-либо смысл. Книга
"Системы оружия XXI века, или Эволюция вверх ногами" состоит из трех томов.
В первом повествуется об истории вооружений после 1944 года, во втором
показано, как гонка ядерных вооружений привела к обезлюживанию военного
дела, перенеся призводство оружия с промышленных предприятий непосредственно
на театры военных действий, а в третьем -- какое влияние оказал этот
величайший в военном деле переворот на дальнейшую историю человечества.

---------------------------------------------
II

Вскоре после атомного уничтожения Хиросимы и Нагасаки американские
ученые основали ежемесячник "BULLETIN OF THE ATOMIC SCIENTIST" (Бюллетень
ученых-атомщиков) и на его обложке поместили изображение часов, стрелки
которых показывали без десяти двенадцать. Шесть лет спустя после первых
успешных испытаний водородной бомбы они перевели стрелку на пять минут
вперед, а когда и Советский Союз стал обладателем термоядерного оружия,
минутная стрелка приблизилась к двенадцати еще на три минуты. Ее следующее
передвижение должно было означать гибель цивилизации в соответствии с
провозглашенной "Бюллетенем" доктриной: "ONE WORLD OR NONE"(Один мир или
никакого - англ.). Считалось, что мир или объединится и уцелеет, либо
неизбежно погибнет.

Ни один из ученых, прозванных "отцами бомбы", не предполагал, что,
несмотря на нарастание ядерных арсеналов по обе стороны океана, несмотря на
размещение все больших зарядов плутония и трития во все более точных
баллистических ракетах, мир, хотя и нарушаемый "обычными" региональными
конфликтами, просуществует до конца столетия. Ядерное оружие внесло поправку
в известное определение Клаузевица ("война есть продолжение политики другими
средствами") -- нападение заменила угроза нападения. Так родилась на свет
доктрина симметричного устрашения, впоследствии названная просто
"равновесием страха". Эту доктрину различные американские администрации
выражали при помощи разных аббревиатур. Например, MAD (Mutual Assured
Destruction -- взаимное гарантированное уничтожение), доктрина, которая
основывалась на так называемой Second Strike Capability -- способности
нанесения ответного удара подвергшейся нападению стороной. На протяжении
десятков лет словарь уничтожения пополнился новыми терминами. В него вошли
такие понятия, как All out Strategic Exchenge, то есть неограниченный обмен
ядерными ударами; ICM (Improved Capability Missile -- Ракета повышенной
эффективности (англ.)); MITRV (Multiple Independently Targeted Reentry
Vehicle -- Разделяющая головная часть с индивидуальным наведением боевых
элементов на цели (англ.)), то есть ракета, выстреливающая одновременно
несколькими боеголовками, каждая из которых направляется к своей заранее
намеченной цели; PANAID (Penetration Aids -- Средство обеспечения прорыва
(англ.)), то есть отвлекающие устройства в виде ложных ракет-приманок или
боеголовок, ослепляющих радары противника; WALOPT (Weapons Allocation and
desired Ground-Zero Optimiser -- Система оптимального распределения оружия
по целям (англ.)), то есть ракета, способная самостоятельно обходить
противоракеты обороны и попадать в цель с точностью до 20 метров от
намеченной "нулевой точки", и т.д.
К числу ключевых понятий относилось время обнаружения баллистической
атаки, зависевшее, в свою очередь, от способности распознавания этой атаки;
но я не смог бы привести здесь и сотой доли появлявшихся один за другим
терминов и их значений.

Хотя угроза атомной войны возрастала, когда равновесие сил нарушалось,
и потому, казалось бы, в интересах антагонистов было как раз скрупулезное
соблюдение этого равновесия (всего надежнее путем многостороннего контроля),
подобный контроль, несмотря на возобновляемые раз за разом переговоры,
установить не удалось.

Причин тому было много. Авторы "Систем оружия..." делят эти причины на
две группы. К первой они относят навыки традиционного мышления в
международной политике. Согласно этой традиции, следует призывать к миру и
готовиться к войне, подрывая тем самым существующее равновесие сил вплоть до
получения перевеса. Вторую группу причин составляли факторы, не зависевшие
от образа мыслей людей в политической или какой-либо иной области. Речь идет
о тенденциях развития основных технологий, используемых в военном деле.
Любая возможность усовершенствования оружия осуществлялась на практике в
соответствии с принципом: "если этого не сделаем мы -- сделают они".
Одновременно доктрина ядерной войны претерпевала различные изменения. То она
предполагала ограниченный обмен ядерными ударами (хотя никто не знал, что,
собственно, могло стать надежной гарантией от уничтожения), то ставила целью
полное уничтожение противника (и тогда все его население как бы превращалось
в заложников), а то предусматривала уничтожение его военно-промышленного
потенциала прежде всего.

Извечное правило эволюции вооружений, правило "щита и меча", все еще
сохраняло свою силу. "Щитом" было все более прочное бронирование бункеров, в
которых укрывались баллистические ракеты, а "мечом", долженствующим пробить
этот щит, -- возрастающая точность попадания головок, а затем наделение их
способностью к автономному маневрированию и самонаведению на цель. Что
касается атомных подлодок, то здесь "щитом" был океан, а "мечом" --
совершенствование способов их обнаружения в морских глубинах.
Технический прогресс в области средств обороны вывел электронные глаза
разведки на околоземные орбиты, создав тем самым возможность далекого,
глобального слежения; запущенная ракета могла быть обнаружена в момент
старта, и это снова был щит, пробить который предстояло новому типу "меча",
в виде искусственных спутников, прозванных Killers (Убийцы (англ.)). Они
ослепляли "глаза обороны" лазером или уничтожали ядерные ракеты на стадии их
полета в надатмосферном вакууме мгновенной лазерной вспышкой огромной
мощности.

Но сотни миллиардов, потраченные на возведение новых ярусов
противоборства, не могли обеспечить совершенно надежного и потому особенно
ценного стратегического перевеса по двум различным, почти не зависящим друг
от друга причинам.

Во-первых, все эти усовершенствования и нововведения, вместо того чтобы
увеличивать стратегическую надежность -- как в нападении, так и в обороне,
уменьшали ее. Они уменьшали ее потому, что глобальная система вооружений
каждой из сверхдержав становилась все более сложной; она состояла из
множества разнообразнейших подсистем на суше, в океане, воздухе и
космическом пространстве. Эффективность этих систем зависела от их суммарной
надежности, гарантирующей оптимальную синхронизацию смертоносных действий.
Между тем всем системам высокой сложности -- промышленным и военным,
биологическим и техническим, перерабатывающим информацию и перерабатывающим
материю -- свойственна вероятность сбоя, тем большая, чем больше количество
элементов, составляющих систему. Научно-технический прогресс был чреват
парадоксом особого рода: чем более совершенные порождал он виды оружия, тем
в большей степени эффективность их применения зависела от случайности, не
поддающейся точному расчету.

Этот фундаментальной важности вопрос следует рассмотреть подробнее, ибо
ученые очень долго не могли вероятностный характер функционирования сложных
систем положить в основу любой технической деятельности. Чтобы исключить
аварии подобных систем, инженеры закладывали в них запас прочности и
предусматривали функциональные резервы: например, резерв мощности или -- при
создании первых американских "космических челноков" ("Колумбия") --
применяли дублирующие устройства, иногда даже четыре сразу; и в первых
"космических челноках" имелось по меньшей мере четыре главных компьютера,
чтобы авария одного из них не повлекла за собой катастрофу. Полная
безаварийность недостижима. Если система состоит из миллиона элементов и
каждый из них может отказать лишь один раз на миллион, причем надежность
целого зависит от надежности всех элементов, то в такой системе авария
случится наверняка. Между тем организмы животных и растений состоят из
миллиардов функциональных частей, тем не менее их неизбежная ненадежность не
становится помехой жизни. Почему? Специалисты назвали этот способ
конструированием надежных систем из ненадежных частей. Биологическая
эволюция борется с аварийностью организмов при помощью множества приемов.
Назовем хотя бы некоторые из них: способность к самоисправлению, или
регенерация; дублирование органов (вот почему у нас две почки, а не одна;
вот почему наполовину разрушенная печень продолжает функционировать в
качестве главного химического преобразователя организма; вот почему в
системе кровоснабжения столько запасных путей для крови в виде параллельных
вен и артерий); наконец, рассредоточение органов, управляющих соматическими
и психическими процессами. Последнее обстоятельство доставило немало хлопот
исследователям мозга, которые не могли взять в толк, каким это образом даже
тяжело поврежденный мозг способен по-прежнему функционировать, между тем как
совсем незначительно поврежденный компьютер отказывается повиноваться
программам.

Одно лишь дублирование управляющих центров и элементов, присущее
инженерии ХХ века, вело к абсурду в конструировании: если автоматический
космический корабль, посланный к далекой планете, создавать по этому
принципу, то есть дублировать управляющие им компьютеры, то ввиду огромной
продолжительности полета его следовало бы снабдить уже не четырьмя или
пятью, но пятьюдесятью компьютерами, действующими уже не по законам
"линейной логики", но по законам "демократического голосования". То есть
если бы отдельные компьютеры перестали действовать единообразно и результаты
их вычислений разошлись бы, то правильными следовало бы признать результаты,
к которым пришло большинство. Следствием подобного "инженерного
парламентаризма" было бы конструирование гигантов, наделенных всеми изъянами
парламентской демократии, такими, как взаимоисключающие точки зрения,
проекты, планы и действия. Инженер назвал бы демократический плюрализм,
встроенный в систему, ее гибкостью, которая все же должна иметь границы. А
значит, решили конструкторы XXI века, следовало гораздо раньше пойти на
выучку к биологической эволюции, ведь миллиардолетний возраст ее творений --
свидетельство оптимальной инженерной стратегии. Живой организм управляется
не по принципу "тоталитарного централизма" и не принципу "демократического
плюрализма", но посредством стратегии гораздо более изощренной; сильно
упрощая проблему, эту стратегию можно назвать компромиссом между
сосредоточением и рассредоточением регулирующих центров.

Между тем на поздних стадиях гонки вооружений ХХ века роль не
поддающихся расчету случайностей непрерывно росла. Там, где поражение от
победы отделяют часы (или дни) и километры (или сотни километров), а любая
ошибка командования может быть исправлена переброской резервов, умелым
отступлением или контратакой, роль случая можно с успехом свести к минимуму.
Но там, где успех боевых операций зависит от микромиллиметров и
наносекунд, на сцену, подобно новому богу войны, предрешающему победу или
разгром, выходит случайность в чистом и как бы увеличенном виде,
случайность, пришедшая к нам из микромира, из области физики атома. Ведь
самые быстрые и самые совершенные системы наталкиваются в конце концов на
принцип неопределенности Гейзенберга (Unschдrferelation), обойти который не
в состоянии никто и никогда, ибо это фундаментальное свойство материи в
любой точке Вселенной. Тут не нужна даже авария компьютеров, управляющих
спутниками шпионами или нацеливающих мощные лазерные системы защиты на
ядерные боеголовки ракет. Достаточно, чтобы серии электронных импульсов
системы защиты разминулись с сериями подобных импульсов систем атаки хотя бы
на миллиардную долю секунды -- и исход Последней Схватки будет решен по
принципу лотереи.

Так и не уяснив себе это должным образом, крупнейшие антагонисты
планеты выработали две противоположные стратегии; образно их можно назвать
стратегией точности и стратегией молота. Молотом было постоянное наращивание
мощности ядерных зарядов, а хирургической точностью -- их безошибочное
обнаружение и немедленное уничтожение в фазе полета. Наконец, случайности
противопоставлялось "возмездие мертвой руки": противник должен знать, что
погибнет, даже если он победит, ибо уничтоженное целиком государство ответит
автоматическим посмертным ударом и катастрофа станет глобальной. Таково, во
всяком случае, было главное направление гонки вооружений, ее устрашавшая
всех, однако же неизбежная равнодействующая

Что делает инженер для сведения к минимуму последствий случайной ошибки
в очень большой и очень сложной системе? Многократно испытывает ее в
действии и ищет в ней слабые места, где сбой наиболее вероятен.

Но систему,
какой стала бы Земля, охваченная ядерной войной с применением наземных,
подводных, авиационных, спутниковых ракет и противоракет, управляемых
многократно дублированными центрами командования и связи, систему,
образуемую все новыми волнами обоюдных ударов с земли, с океанов, из
космоса, -- такую сверхсистему сил разрушения, схватившихся не на жизнь а на
смерть, испытать невозможно. Никакие маневры, никакие имитации на
компьютерах не воссоздадут действительных условий подобной битвы планетарных
масштабов.

Появляющиеся одна за другой новые системы оружия характеризовались
возрастающим быстродействием, начиная с принятия решений (атаковать или не
атаковать, где, каким образом, с какой степенью риска, какие силы оставить в
резерве и т.д.); и именно это возрастающее быстродействие снова вводило в
игру фактор случайности, который не поддается расчету. Это можно выразить
так: системы неслыханно быстрые ошибаются неслыханно быстро. Там, где
спасение или гибель обширных территорий, больших городов, промышленных
комплексов или крупных эскадр зависит от долей секунды, обеспечить
военно-стратегическую надежность невозможно или, если угодно, победа уже
неотличима от поражения. Словом, гонка вооружений вела к "пирровой
ситуации".

В прежних сражениях, где рыцари бились верхом и в латах, а пехота
схватывалась врукопашную, на долю случая выпадало, жить или умереть
отдельным бойцам или военным отрядам. Но могущественная электроника,
воплощенная в логике компьютеров, повысила случай в звании, и теперь он
решал уже вопрос жизни и смерти целых народов и армий.
Во-вторых -- и это был еще один, вполне самостоятельный фактор, --
проекты новых, более совершенных типов оружия появлялись так быстро, что
промышленность не успевала запускать их в серийное производство. Системы
командования, наведения на цель, маскировки, поддержания и подавления связи,
а также "обычные" виды оружия (определение, по сути архаичное и вводящее в
заблуждение) устаревали, не успев поступить на вооружение.

Поэтому в восьмидесятые годы все чаще приходилось останавливать уже
начатое серийное производство новых истребителей и бомбардировщиков, cruise
missiles (крылатые ракеты (англ.)), противоракет, спутников слежения,
подлодок, лазерных бомб, сонаров и радаров. Поэтому приходилось отказываться
от уже разработанных образцов, поэтому такие жаркие политические споры
вызывали очередные программы перевооружения, требовавшие огромных денег и
огромных усилий. Мало того, что любое нововведение обходилось гораздо дороже
предыдущего, но вдобавок многие из них приходилось списывать в расход на
стадии освоения, и этот процесс прогрессировал неумолимо. Похоже было на то,
что всего важней не военно-техническая мысль сама по себе, но темпы ее
промышленного освоения. Явление это обозначилось к исходу ХХ века как новый,
очередной парадокс гонки вооружений, и единственным действенным средством
устранить его фатальное влияние на фактическую военную мощь казалось
планирование вооружений уже не на восемь-двенадцать лет вперед, но на
четверть столетия, что было, однако, явной невозможностью, поскольку
пришлось бы предвидеть открытия и изобретения, о которых даже самый
выдающийся эксперт не имел ни малейшего понятия.

К концу столетия появилась концепция нового оружия, которое не было ни
ядерной бомбой, ни лазерной пушкой, но как бы гибридом того и другого.
Доселе были известны атомные бомбы, действовавшие по принципу расщепления
атома (урановые и плутониевые) или же ядерного синтеза (термоядерные и
водородно-плутониевые). Такая "прабомба" обрушивала на все окружающее полную
мощность дефекта массы внутриядерных связей в виде всех существующих видов
излучения: от рентгеновского и гамма-излучения до теплового вместе с
лавинами корпускулярных остатков ядерного заряда, живущих особенно долго и
потому особенно долго оказывающих свое смертоносное действие. Огненный
пузырь, раскаленный до миллионов градусов, эмитировал энергию всех участков
спектра и все виды элементарных частиц. Как кто-то сказал, "материю рвало
всем ее содержимым". С точки зрения военного дела это было расточительством:
ведь в "нулевой точке" любой объект превращался в раскаленную плазму, в газ,
в лишенные электронной оболочки атомы. В месте взрыва испарялись камни,
металл, дерево, мосты дома, люди, и все это вместе с песком и бетоном
выбрасывал в стратосферу взметнувшийся кверху огненный гриб. Положение
исправили трансформируемые бомбы (Unformerbomben). Такая бомба эмитировала
лишь то, что требовалось стратегам в данный момент. Если это было жесткое
излучение, то бомба (называемая "чистой") убивала прежде всего все живое, а
в случае теплового по преимуществу излучения на сотни миль обрушивалась
огненная буря.

Лазерная бомба, собственно, не была бомбой, но огнеметом разового
использования, так как основная часть ее излучения фокусировалась в огненном
луче, способном (например с высокой околоземной орбиты) испепелить город,
ракетную базу, или другую стратегически важную цель, или же, наконец,
спутниковую оборону противника. Луч, который выбрасывала такая псевдобомба,
обращал в пылающие обломки и ее саму. Мы, однако, уже не будем заниматься
этими достижениями военно-технической мысли, поскольку вопреки
господствовавшим тогда воззрениям они знаменовали собой не начало дальнейшей
эскалации в том же направлении, но начало ее конца.

Стоит зато взглянуть на атомные арсеналы ХХ века в исторической
перспективе. Уже в семидесятые годы их содержимого хватило бы для
многократного уничтожения всего населения планеты, если подсчитать
количество смертоносной мощи, приходящейся на каждого жителя Земли. Это
положение дел, так называемый overkill, было достаточно хорошо известно, тем
более специалистам. Итак, сокрушительная мощь имелась в избытке и все усилия
экспертов направлялись на то, чтобы быть в состоянии навести возможно более
чувствительный превентивный или ответный удар по военному потенциалу
противника, охраняя в то же время собственный потенциал. Защита гражданского
населения считалась делом важным, однако не первостепенным.

В начале пятидесятых годов "Бюллетень ученых-атомщиков" провел
дискуссию о возможностях защиты гражданского населения в случае ядерного
конфликта; в ней приняли участие и физики -- "отцы бомбы", такие как Бете и
Сциллард. В качестве реалистического решения были предложены рассредоточение
городов и строительство огромных подземных убежищ. Стоимость первой очереди
такого строительства Бете оценивал примерно в 20 миллиардов долларов, но
социальные, психологические, цивилизационные издержки проекта не поддавались
оценке. Впрочем, вскоре стало ясно, что переход к "новой пещерной эпохе",
будь он даже осуществлен, не гарантирует выживания населения, потому что
гонка в области создания все более мощных бомб и все более точных ракет
продолжалась. Эта идея лишь послужила источником кошмарных картин, нередких
в тогдашней фантастике; в них изображалось, как остатки выродившегося
человечества прозябают в бетонных многоярусных норах под развалинами
сожженных городов. Самозванные футурологи (других, собственно, никогда и не
было) состязались в мрачных пророчествах, экстраполирующих уже существующие
ядерные арсеналы в еще более кошмарное будущее; среди тех, кто особенно
прославился подобными домыслами, был Герман Кан, автор "Thinking about the
Unthinkable" ("Размышления о немыслимом (англ.)), сочинения о термоядерной
войне. Еще он выдумал машину конца света (Weltuntergangsmaschine) в виде
колоссальной ядерной бомбы в бронированной кобальтовой оболочке, которую
государство может закопать на своей территории, дабы шантажировать остальной
мир угрозой "глобального самоубийства". Но никто не представлял себе, каким
образом в условиях существования политических антагонизмов эпохе атомного
оружия может быть положен конец, который не означал бы ни окончательного
всепланетного мира, ни всепланетного уничтожения.

В самом начале XXI века физики-теоретики рассматривали проблему, от
решения которой зависело, по-видимому, быть или не быть нашей планете, а
именно является ли критическая масса (то есть масса, в которой однажды
начавшаяся реакция ведет к ядерному взрыву) таких делящихся изотопов, как
уран-235 или плутоний-239, безусловно постоянной величиной. Ведь возможность
влиять на размеры критической массы, да к тому же на расстоянии была бы
однозначна возможности обезвреживать ядерные заряды противника. Как
выяснилось (кстати, в общих чертах это было известно уже физикам ХХ века),
критическая масса может меняться, то есть существуют физические условия, при
которых критическая масса перестает быть таковой, а значит, и не взрывается,
но энергия, которую необходимо затратить на создание подобных условий,
намного превышает совокупную мощность всех ядерных арсеналов мира. Попытки
обезвредить атомное оружие подобным способом потерпели фиаско.


---------------------------------------------
III

В восьмидесятые годы ХХ века появились новые типы ракетных снарядов; их
называли обычно FiF (Fire and Forget -- Выстрели и забудь (англ.)). Такой
снаряд управляется микрокомпьютером, который, будучи должным образом
запрограммирован, сам искал себе цель. После запуска о нем, следовательно,
можно было в буквальном смысле слова забыть. Тогда же народился на свет
"обезлюженный" шпионаж, сначала подводный. Сообразительная морская мина,
снабженная датчиками и памятью, была способна запечатлеть в своей памяти
движение проплывающих над ней кораблей, отличать торговые суда от военных,
определять их тоннаж, а потом передавать эти сведения шифром куда положено.
Для этих устройств придумали еще одну звучную аббревиатуру -- LOD (Let
Others Do it -- Пусть другие сделают это (англ.)).

Боевой дух населения, особенно в "государствах благосостояния",
испарился как камфора. Такие почтенные стародавние лозунги, как "dulce et
decorum est pro patria mori" (сладко и почетно умереть за отечество),
молодые призывники считали полным идиотизмом. В то же время новые поколения
вооружений дорожали в геометрической прогрессии. Самолет времен первой
мировой войны, состоявший главным образом из полотна, деревянных реек,
фортепьянной проволоки и нескольких пулеметов, стоил вместе с посадочными
колесами не дороже хорошего автомобиля. Самолет эпохи второй мировой войны
по стоимости равнялся уже тридцати автомобилям, а к концу столетия стоимость
ракетного истребителя-перехватчика или малозаметного для радара
"крадущегося" бомбардировщика типа "Stealth" достигла сотен миллионов
долларов. Проектировавшиеся на 2000 год ракетные истребители должны были
стоить миллиард долларов каждый. Если бы так продолжалось и дальше, то лет
через восемьдесят каждая из сверхдержав могла бы позволить себе не больше
20-25 самолетов. Танки были немногим дешевле. А атомный авианосец,
беззащитный перед одной-единственной суперракетой типа FiF (над целью она
распадалась на целый веер боеголовок, каждая из которых поражала один из
нервных узлов этой морской громады), хотя и был, собственно, чем-то вроде
бронтозавра под артиллерийским огнем, стоил миллиарды.

Но в то же самое время на смену вычислительным элементам компьютеров,
так называемым chips (нарезанный соломкой жареный картофель (англ.)) (их
вытравливали на тонких, как пленка, пластинках из кремния), пришли новейшие
достижения генной инженерии. Например, Silicobacter Wieneri, названный так в
честь создателя кибернетики Норберта Винера, будучи помещен в особый раствор
из солей кремния, серебра и хранившихся в тайне добавок, вырабатывал
интегральные схемы меньше мушиных яиц. Их называли corn (зерно); и в самом
деле, пригоршня таких элементов всего через четыре года после начала их
массового производства стоила не дороже горсточки проса. Пересечение двух
этих кривых -- кривой роста стоимости тяжелого вооружения и кривой снижения
стоимости искусственного интеллекта -- положило начало тенденции к
обезлюживанию армии.

Вооруженные силы из живых стали превращаться в мертвые. Поначалу
результаты этих перемен были скромными. Как известно, изобретатели
автомобиля не выдумывали его сразу в готовом виде, но запихивали двигатели
внутреннего сгорания во всевозможные кареты, коляски, пролетки с отрезанным
дышлом, а дерзкие пионеры воздухоплавания пытались придать крыльям своих
планеров сходство с птичьими крыльями. Точно так же под влиянием всей той же
инерции мышления, которая в военной среде весьма сильна, на первых порах не
строили ни принципиально новых самолетов-снарядов, ни автоматических танков,
ни самоходных пушек, полностью приспособленных к зарождающемуся
микрокремниевому "солдату", а только уменьшали пространство, которое занимал
состоявший из людей расчет или экипаж, и переводили оружие на
программно-компьютерное управление. Но это уже было анахронизмом. Новый,
неживой микросолдат требовал совершенно нового, революционного подхода ко
всем вопросам тактики и стратегии, в том числе и к вопросу о том, какие виды
оружия для него оптимальны.

Дело происходило в те времена, когда мир постепенно оправился после
двух тяжелых экономических кризисов. Первый из них был вызван созданием
картеля ОПЕК и резким подорожанием нефти, второй -- распадом картеля и
резким снижением цен на нефть. Правда, появились уже первые термоядерные
электростанции, но в качестве привода наземных или воздушных транспортных
средств они не годились. Поэтому крупногабаритное оружие --
бронетранспортеры, орудия, ракеты, тягачи, танки, наземные и подводные, и
прочее новейшее, то есть появившееся в конце ХХ века тяжелое вооружение, --
все еще дорожало, хотя бронетранспортерам уже некого было перевозить, а
вскоре оказалось к тому же, что артиллерии не в кого будет стрелять. Эта
последняя стадия военной бронегигантомании исчерпала себя в середине
столетия; наступила эпоха ускоренной микроминиатюризации под знаком
искусственного НЕИНТЕЛЛЕКТА.

Трудно поверить, но лишь около 2040 года информатики, специалисты по
цифровой технике и прочие эксперты стали задаваться вопросом, почему,
собственно, их предшественники так долго оставались слепыми настолько, что
per fas et nefas (правдами и неправдами (лат.)) и при помощи brute force
(грубой силы (англ.)) пытались создать искусственный интеллект. Ведь для
огромного большинства задач, которые выполняют люди, интеллект вообще не
нужен. Это справедливо для 97,8% рабочих мест как в сфере физического, так и
умственного труда.

Что же нужно? Хорошая ориентация, навыки, ловкость, сноровка и
сметливость. Всеми этими качествами обладают насекомые. Оса вида сфекс
находит полевого сверчка, впрыскивает в его нервные узлы (ганглии) яд,
который парализует, но не убивает его, потом выкапывает в песке нужных
размеров норку, кладет рядом с ней жертву, заползает в норку, чтобы
исследовать, хорошо ли она приготовлена, нет ли в ней сырости или муравьев,
втаскивает сверчка внутрь, откладывает в нем свое яичко и улетает, чтобы
продолжить эту процедуру, благодаря которой развившаяся из яичка личинка осы
может до своего превращения в куколку питаться свежим мясом сверчка. Тем
самым оса демонстрирует превосходную ориентацию при выборе жертвы, а также
при выполнении наркологическо-хирургической процедуры, которой подвергается
жертва; навык в сооружении помещения для сверчка; сноровку при проверке
того, обеспечены ли условия для развития личинки, а также сметливость, без
которой вся последовательность этих действий не могла бы осуществиться. Оса,
быть может, имеет достаточно нервных клеток, чтобы с неменьшим успехом
водить, например, грузовик по длинной трассе, ведущей из порта в город, или
управлять межконтинентальной ракетой, только биологическая эволюция
запрограммировала ее нервные узлы для совершенно иных целей.

Понапрасну теряя время на попытки воспроизвести в компьютерах функции
человеческого мозга, все новые поколения информатиков, а также профессоров
компьютероведов (professors of computer science), с упорством, достойным
лучшего применения, не желали замечать устройств, которые были миллион раз
проще мозга, чрезвычайно малы и чрезвычайно надежны. Не ARTIFICIAL
INTELLIGENCE, но ARTIFICIAL INSTINCT (не искусственный интеллект, но
искусственный инстинкт) следовало воспроизводить и программировать в первую
очередь, потому что инстинкты возникли почти за миллиард лет до интеллекта
-- очевидное свидетельство того, что их сконструировать легче. Взявшись за
изучение нейрологии и нейроанатомии совершенно безмозглых насекомых,
специалисты середины XXI века довольно скоро получили блестящие результаты.
Их предшественники и вправду были слепы, если не задумались даже над тем,
что, например, пчелы, создания, казалось бы, примитивные, обладают, однако
ж, собственным, и притом наследуемым языком. С его помощью рабочие пчелы
сообщают друг другу о новых местах добывания корма; мало того, на своем
языке сигналов, жестов и пантомимы они показывают направление полета, его
продолжительность и даже приблизительное количество найденной пищи. Речь,
разумеется, шла не о том, чтобы строить из неживых элементов типа CHIPS или
CORN "настоящих" ос, мух, пауков или пчел, а лишь об их нейроанатомии с
 заложенной в нее последовательностью действи

____________
__________________________________
________________________________________________________________________