Платье

1986 год. Ленинград. Петроградская сторона. Троллейбус.

Что-то в стране стало меняться. Если, появление в шестидесятых годах магнитофона, нарушило монополию на советскую музыкальную культуру, то появление видеомагнитофона уже меняет не только культуру в целом, но на мировоззрение.

Молодые рабочие из общежития Балтийского завода готовы платить пять рублей, чтобы четыре часа смотреть глупую Эммануэль, или смотреть как Чак Норис десятками раскидывает бандитов. Это состояние детей, играющих в войну, очарованных свободой нравов. Они видят порнографию впервые в жизни. После, по утрам в раздевалке цеха, будут обсуждать оружие, автомобили, женские и мужские размеры. Есть такие фильмы, которые еще придется узнать. Мой любимый «Однажды в Америке», «Бал», «И корабль плывет». Что то такое, настоящее, без притворства, красивое. Что то такое, что пытается переделать советский кинематограф.

Так, я размышляю, глядя в окно троллейбуса. Интересно было бы понять, насколько будет понятен юмор из «Служебного романа», французу или американцу. Ведь это самый настоящий советский юмор. Может быть, у меня такое воспитание, что я не верю тому, как «Москва слезам не верит». Видимо самое хорошее познается на фоне самого плохого. Пока я не знаю, что я полюблю, но то, что впереди много хорошего, я уже не сомневался.

В метре от меня стоят три молодые женщины. Они тихо переговариваются. Одна из них смотрит на меня, улыбается, ресницами хлопает. Я решаю, что они так развлекаются. Видимо меня выбрали, чтобы я был подцеплен. Ведь я легкая жертва. Лет на десять старше, двадцать килограмм лишнего веса. Такого легко одурачить. Подруги тоже наблюдают за мной и хихикают. Тогда я решаю переиграть эту нахалку. Тоже начинаю открыто разглядывать ее с выражением брезгливости.

Нахалка начинает расстегивать пуговицы на плаще. Под ним открывается вязаное платье. Это из пряжи меланжа, серого цвета с добавлением белой канители. Обычно такую пряжу используют в Прибалтике, чтобы простые свитеры, без орнаментов имели привлекательность. Но на этом платье, прямо от плеча, на полочке, идут две косы, разного закручивания. И что интересно, что между них, вместо обычных двух столбиков обратных петель, ажур из двух разнонаправленных петель. По обе стороны кос, такой же ажур шириной несколько сантиметров. Все это замыкается волнообразной змейкой. Такое сочетание трех стилей прямо противоречит здравому смыслу. Но что удивительно, меланж, создающий рябь, нивелировал просвечивающее белье под ажуром. Каскад переплетений превратился в салют благодаря белым искрам.

Как же мне стало интересно завершение. Ну не может такое банально оборваться на поясе.

Я уже мысленно настаивал на распахнутый плащ.  Плащ распахнулся. Прямо от центра груди весь узор стал сходиться в центр тяжести женской фигуры, увлекая мое внимание. Глухая горловина обрамлена стойкой. Вместо банального зубчика, вершина закончена двойным увеличением петель в два ряда. Получился волнистый край. Разрез передней полочки завершен толстым шнурком, обеспечивающим устойчивость края. Длинная женская шея, обрамленная таким цветком, стала еще длинней. Такой же край юбки закончившейся вязанной рюшей, делал ансамбль идеальным.

Теперь осталось увидеть рукав. Плащ не стал от меня скрывать его. Ажур, обрамленный змейкой, сошелся на уровне локтя. Это не было вульгарным, потому что окат рукава выполнен на пять, шесть сантиметров больше проймы. Это обеспечило посадку на линии плеча с тремя зажимами. Такое вздернутое плечо, без всякой подкладки, превратило молодую женщину в графиню.

Когда женщина увидела мое смущение, это платье приблизилось ко мне, и я услышал: «Здравствуйте Игорь».

- Вы меня не узнаете?

Хорошее дело. Обычно так начинают мужчины. Я отвечаю:

- Не помню.

- Два года назад Вы это платье вязали для меня.

Теперь я вспомнил. Какой то НИИ, какой то отдел. Я тогда принял три заказа. Этот мне не хотелось брать. Девушка была стеснительной и не богатой. Пряжу она не принесла, от моей пряжи отказалась. Обычно стоимость изделия складывалась из 50% пряжи и 50% работа. У заказчицы были шесть пар мужских носков из рабочей специальной одежды. Так как она сама отказалась распускать, пришлось мне самому распускать, стирать, наматывать клубки. Сама она ничего не могла предложить и попросила мне самому придумать модель. Я с нее взял 25 рублей за работу и 10 за носки, не смотря на то, что обычно брал 35 рублей за платье.

Два года назад мы семьей жили на мою зарплату слесаря котельной. Таня с родившейся дочкой, больной сын Владик. Я тогда за год насчитал 350 заказов. Принципиально старался каждое изделие сделать оригинальным, чтобы не повторялось, как бы не просили. Поэтому ничего удивительного в том, что я мог забыть это платье. Комбинация трех стилей, как мне кажется, удалась.

Женщина, я забыл ее имя, сказала:

- В этом платье меня стали замечать. Я познакомилась со своим мужем. Я так Вам, Игорь, благодарна. Вы сейчас вяжете?

- Нет, у меня теперь другой бизнес.

Мне нужно уже выходить из троллейбуса. Мы простились. Ее подруги мне тоже пожелали удачи.

Я зашел в пустое кооперативное кафе на Большом проспекте. Там был только один клиент, который меня ожидал. Мы обменялись тремя видеокассетами. Поговорили о плохих, хороших фильмах, и о том, что больше всего любит публика.