Давид Григорьевич Быховский- либеральный оазис в стране развитого социализма

     Давид Григорьевич Быховский возглавлял во ВНИИ Электросварочного Оборудования отдел, в котором разрабатывались технологии  и серийные технологические установки  плазменной обработки, включая резку разнообразного металла толщиной до 40…150 мм.          Типажом он был почти как  опальный магнат Березовский, может быть несколько менее суетлив и чуть более элегантен и артистичен, но, разумеется, не столь быстр и гениален.              При первой нашей встрече, будучи прекрасным психологом, конечно же, он чувствовал шаткость и изгойность  моего тогдашнего положения (а именно в то время меня пинали под зад ногой из ОКБ«Р») и мог бы играть со мной, как кошка с мышкой. Но это был бы не Быховский. Вот приблизительно таким я запомнил наш первый диалог в1982 году:

      - … так Вы согласны взять на себя ответственность по курированию источников питания плазменной резки?

     - Да. Конечно, эта работа мне по духу … Но я недавно защитил кандидатскую диссертацию и…

     - Но именно хорошие ученые и нужны нашему отделу.

     - … старшим научным сотрудником с соответствующей зарплатой.

     - Конечно СНС, но оклад дадим такой, который Вы сами считаете достойным Вашей квалификации.

      Я был повержен таким перебором и, хлопая губами, как только что пойманная плотвичка, совершенно обалдел. А он тут же врезал еще круче и стал пытать меня вопросом, а не сидел ли я в тюрьме. Не слушая мой ответный лепет, тут же пожалел меня, заявив, что порядочному человеку  все же  неплохо побывать за решеткой. Дальше он и вовсе добил меня просьбой, чтобы на рабочем месте я присутствовал  не менее двух часов в день, а остальное время  мог использовать по своему усмотрению: формальной дисциплиной он не интересуется, ему важен лишь результат работы.

      Конечно, я понимал, что этот диалог в значительной степени был талантливо отрежиссированным фарсом, но его экстремальный либерализм потряс и окончательно определил мое трудоустройство.

      И вот я на работе во ВНИИЭСО. Оказалось, что и вся организация труда в отделе Быховского окрашена ранее невиданной мной либеральностью. Особенно это заметно было на самом низовом уровне. В лабораториях  шумно, ценился спонтанный громогласный юмор, никакой иерархии, часто  слышны даже в коридоре  взрывы громкого смеха то из одной, то из другой комнаты. Для интимности, отдыха и чаепития шкафы огораживали отдельные занавешенные уголки комнаты. Надо сказать, что разрабатываемые отделом плазменные установки – довольно мощные (до сотни кВт), ужасно шумные и во многих отношениях предельно агрессивные к человеку, испытывались на удаленных стендах, поэтому в лабораториях особенно ценился уют.

     Считалось, что телефонный разговор по личному вопросу – дело святое. Особенно этой традицией злоупотребляли дамы. И очень часто сотрудники были вынуждены знать, помахал ли рукой  чей-то сын, уходя в школу. Но никто не отваживался на этот счет сделать замечание, как бы срочно не нужен был телефон по службе.

     За все время моего существования во ВНИИЭСО я ни разу не почувствовал мало-мальски «руководящей, сплачивающей» или мордующей роли КПСС.

      И как же этот либеральный оазис в стране развитого социализма не приводил к полному развалу жизнедеятельности отдела? И каковы были результаты труда?

      Оценка деятельности отдела Быховского никак не есть тема  сей скромной статьи. Но все же наберусь наглости заявить, что в моем представлении результаты труда отдела были велики и великолепны. Кропотливым трудом десятка энтузиастов и их сподвижников был разработан ряд технологий и устройств плазменной резки, сварки и других видов обработки металлов, защищенных сотнями авторских свидетельств.

      Плазма получалась из самого дешевого сырья, чаще всего, совершенно в стиле Быховского,- из воздуха. Технология так и называлась - воздушно-плазменная. Питание установок застенчиво ограничивалось лишь литрами сжатого воздуха из окружающей среды и Джоулями энергии от сети электропитания.

     С помощью специального устройства, так называемого плазмотрона, электрическую дугу инициируют, концентрируют и направляют на обрабатываемую деталь или промежуточный объект.  Сжатие воздушной плазменной дуги приводит к резкому повышению ее температуры, что позволяет во времени и пространстве повысить локализацию ее воздействия и, таким образом, осуществлять широкий спектр  высоких технологий, например, высококачественную резку, сварку, напыление или наплавку практически любого металла.

      Однако в связи с тем, что искусственно созданная плазма всегда является материей крайне  капризной и неустойчивой, разработчикам отдела пришлось решить прорву разнообразнейших технических задач, частенько идя впереди планеты всей.

      На базе этих решений ряд заводов в нескольких городах СССР стал выпускать серийные плазменные установки АПР и УПРП  тысячами штук в год, причем страна едва успевала насытить потребности разнообразнейших отраслей промышленности в самых разных своих уголках.

      Внедрение технологических плазменных установок осложнялось  тем, что чуть ли не каждая вторая требовала привязки к специфическим нуждам обработки и местным  особенностям каждого завода. Эти работы по адаптации отдел также брал на себя и выполнял особенно тщательно и добросовестно.

      Быховский был инициатором и безусловным абсолютным лидером этих работ, что в то время было весьма необычно для начальника отдела. Но как он добился этого неформального признания? Я много наблюдал за этой неординарной личностью и возьму на себя смелость попытаться ответить на этот вопрос.

      Его общий либерализм почему-то не противоречил жесткой авторитарности методов его руководства разработками.  В частной беседе он мне объяснял, что главное в успешном управлении - это короткие натянутые вожжи, и только с их помощью  может осуществляться непрерывная обратная связь.

      Натянутость вожжей он обеспечивал просто непрерывным отслеживанием состояния работ с достаточно частым вызовом разработчиков на ковер. Если она по той или иной причине ослабевала, следовали суровые меры, частенько с принудительной рокировкой исполнителей или работ. При этом народ частенько дивился, почему вдруг исполнителя работы меняли на заведомо менее компетентного человека. А Быховский не стеснялся в узком кругу обнародовать свой принцип:  зарплату подчиненным надо повышать не «за что», а «для чего».

      А вот с короткими вожжами,- сложнее. Тут, конечно,  превалировала озабоченность, чтобы тематика работ исполнителя не выходила за круг стратегических интересов отдела. Но не только. Важно было еще, чтобы тематика была в пределах его личной технической компетенции. Он был соавтор сотен изобретений. Но идеям, которые  он не в состоянии понять, место было только в мусорной корзине отдела. Например, я довольно много страдал от недопустимости патентовать изобретения, непонятные начальнику. Хотя в любом другом месте работы это всегда беззастенчиво осуществлял.

      Давид Григорьевич был кандидатом наук и частенько слышал комплименты на предмет того, что, мол, пора бы ему податься в доктора, но, будучи умнейшим, проницательным человеком, к этим сетованиям относился прохладно, тем более, вероятно ощущал ущербность своей некондиционной по совковым меркам фамилии. Сам он не был особо великим генератором технических идей, некоторые сложности просматривались у него с  формальной логикой, терминологией физических процессов и корректностью научного анализа, что особенно дерзко бросалось в глаза в его редких самостоятельных статьях. Но у него были колоссальные способности в реализации идей и организации труда его талантливых подчиненных. Был он необыкновенно активен в поиске золотых плевел - перспективных изобретений в горах навоза экспериментальных данных. При этом идеи подчиненных не стеснялся считать лично своими. А подчиненные, что удивительно, искренне горели желанием поделиться изобретениями с ним, и только с ним.

      Так он оказался редчайшим предтечей зарождающихся в стране капиталистических отношений, тех, что со временем у нас стали называть рыночными терминами - менеджмент, маркетинг, бизнес.

       Никто и никогда из отдела не пытался обойти Быховского по организационным или изобретательским делам с выходом на более высокое институтское начальство. А главным предназначением начальников лабораторий  было  поддержание культа начальника отдела.

Для всех нас он был высшей первой и последней инстанцией. Царем.       

      Удивительным образом, никого из подчиненных, включая и меня, это не оскорбляло. Думаю, не столько из страха, сколько по любви.

     Попытки свергнуть эту монархию сверху  были. Но  всякий раз оказывались тщетными. Ходили слухи, что у него был некий тыл в министерстве, а когда случалось уж совсем плохо,  в центральной газете неожиданно появлялась в значительной степени справедливая хвалебная статья о его великих достижениях (против которой по сценариям соцреализма переть запрещалось). Впрочем, прессой он не злоупотреблял, а его тщеславие внешне было, как и его внешний вид, неброским.

      В рекламной политике он был крут и не лишен божественных начал. Например, когда в возглавляемом им отделе появлялась удачная разработка плазменного оборудования и первый экземпляр установки выполнялся в железе, Давид Григорьевич не спешил его тиражировать, а, подобно Иисусу Иосифовичу, кормившему прорву народа лишь пятью хлебами и двумя рыбами, столь же решительно обещал продать ее, единственную, одновременно  нескольким ведущим  предприятиям. После перечисления денег объявлял невезунчикам, что, к немалому сожалению,  Установка по Высокому Решению направлена на еще более важный, чем  их,  объект, а если уж им невтерпеж ожидать запуска серии, пусть жалуются в Москву. В результате таких нетривиальных заказных жалоб, его  рейтинг повышался, министерское начальство  не спешило с репрессиями, но постоянно недоумевало, почему  бы это, - все ведущие предприятия балдят  от разработок одного лишь Быховского …

     Но к нуждам многочисленных заводчан,  представителей приезжавших на поклон  со всех уголков СССР - относился всегда предельно внимательно, благожелательно и, вроде бы, далеко не всегда корыстно. Его дежурное распоряжение «поговорите с ними предельно вежливо» въелось в мою память   на всю жизнь.

     С сотрудниками строго соблюдал формальный этикет. Необходимые разносы подчиненных осуществлял втихую, без свидетелей и с минимальными разрушениями. Всегда высоко ценил личную инициативу, а в разнообразных командировочных коллизиях обычно негласно поощрял получение левых вознаграждений исполнителя от просителей. Часто вопрос о целесообразности поездки решался по результату личной договоренности между командированным и принимающей стороной. При этом не припомню случая, чтобы Давид Григорьевич поднимал вопрос по формальной дисциплине. Подчиненные это высоко ценили. При очередном закручивании гаек режима института обычно именно он одним из первых репрессировался за несвоевременное прохождение через  институтскую проходную вахту.  Этим не смущался, наоборот, чуток бравировал.

      Лично со мной общался всегда предельно вежливо, с презумпцией доброжелательности. Если изредка запрашивал   мою техническую консультацию, то всегда в учтивой форме, правда, жестко не допуская перевода ее в дискуссию. А я, пользуясь случаем его хорошего настроения, пытаясь поэксплуатировать его жизненную мудрость, старался выудить его точку зрения на  болячки государственной экономической политики. Но он мягко  пресекал: «У нас все равно всегда расходуется 40% на Войну, 40% на Жратву, так стоит ли всерьез думать о каких-то 20%?»

      Как и свойственно амбициозному человеку, было у него экзотическое хобби - выращивание картошки. Шокировал дилетантов своими утверждениями об экономической эффективности ее разведения в пригороде Ленинграда. Это любимая тема его праздных разговоров. Своими дачными  сельскохозяйственными достижениями очень гордился. В то время в гастрономах продавалась картошка  двух сортов: гнилая  и не очень. Он же заявлял, что на своем личном  участке культивирует свыше десятка различных сортов, каждый из которых имеет свое название. Мне, имеющему свой дачный опыт с тремя сортами (один из которых – ранний, другой -  высокоурожайный поздний, третий - высококачественная нежная, но капризная синеглазка), это казалось очень любопытным. И вот однажды мы с женой и дочкой приехали в его большой старый деревенский дом на юге Ленобласти погостить. Там нас ждало предельно теплое гостеприимство с весьма щедрым разнообразным деревенским столом и развернутыми комментариями  интеллигентной супруги шефа. И мы таки действительно усекли, что на основе разных сортов картофеля можно получать существенно различные и даже весьма изысканные блюда.

      Что касается технологии выращивания картошки, то она была действительно оригинальна, но предельно проста. Крайне тяжелый суглинок участка сдабривался ежегодно по весне трех–пятикратными дозами навоза, который в немеренных количествах доставлялся по дешевке из соседнего колхоза. Никаких минеральных удобрений! Даже не использовался традиционный суперфосфат,  который подозревался им в значительном засорении ртутью. Наличие же инсектицидов в навозе  почему-то считал безопасным. Избыток органики позволял осуществлять  ранний сев (уже в майские праздники) и обходиться совершенно без окучивания, без прополки от сорняков, да и без выраженных гряд. Очень странными казались стоящие в разных местах подобно многолетникам отдельные кусты картошки. Я совершенно непреднамеренно, умудрялся на них там и сям наступать сапогом, Быховский  столь же упорно демонстрировал безразличие к этому моему хамству.

      Конечно, при таком возделывании урожайность была невысокой, зато картошка  весьма качественной и по вкусу и по сохранности, а наш семейный предрассудок отношения к картофелю как к низкокачественному кулинарному продукту был поколеблен.

     Но вот огурцы на навозе в парнике были у Быховских шикарные. Раньше мы никогда не видели такого качества и сортового разнообразия. Именно со времени той поездки  у нас сформировался культовый семейный сорт огурцов Либелла. До сих пор мы размножаем на даче подаренный учтивой  Быховской крыжовник Черный негус.

      Однако, в этой поездке меня больше всего заинтересовали и удивили не сельскохозяйственные достижения, а необычные для того времени либеральные отношения в семье Быховских. Когда мы садились обедать, два центральных места занимали его маленькие внучки, которые за безукоризненно сервированным столом вели себя удивительно аристократично и самодостаточно. Со стороны взрослых никакого снисхождения к их малолетству не допускалось. Когда они считали необходимым поддержать разговор взрослых, то выступления свои начинали с фраз «а вот мне кажется, что…» или «не так все просто…». И всякий раз  все взрослые обязаны были тут же умолкнуть на несколько минут и внимательно слушать, пока девочка не закончит свою мысль о том, что же все-таки ей кажется. Те же преимущества были установлены и для нашей дочки. А вот самого моего начальника допускалось за столом перебивать и даже подшучивать над ним. Но никогда  над детьми. И ему все это нравилось. Нравилось и девочкам, которые очень хотели показать свою значимость моей дочери (она была чуть старше), с которой явно хотели  подружиться. Меня же удивила и потрясла сама возможность таких семейных отношений. И вовсе не потому, что это противоречило сложившемуся представлению о моем авторитарном начальнике. Просто раньше я не знал примеров, когда целенаправленно давалось  столь мощное интеллектуальное преимущество слабейшим. Очень это не по-Нашему. Ведь даже сейчас в последних больших  отечественных энциклопедических словарях  нет термина политкорректность, этого определяющего слова европейской цивилизованности. И здесь Быховский оказался в авангарде. Много чему можно было у него учиться!..

     Еще во времена глухой доперестроечности  ходили скандальные вероломные слухи, что его сын вдруг стал заниматься частным, чуть ли не ларечным предпринимательством. Такое добровольное социальное падение казалось абсурдным и совершенно необъяснимым. Сам Давид Григорьевич, якобы, это начинание не поддерживал. Возможно, это был первый шаг для эмиграции, но хочется верить, что это был не понятый нами один из первых звонков перестройки.

      После перестройки Давид Григорьевич с концами поуехал. Говорят, мало-помалу Там тоже преуспел. Но, вроде бы,  уже не с таким блеском, как у Нас. К сожаленью, не оставил он в России душеприказчика, что резко осложнило прохождение некоторых дел с нашими совместными изобретениями. И тем не менее, как и другие известные мне сотрудники, всегда вспоминал я о нем тепло, с благодарностью.

      Давид Григорьевич Быховский скончался за рубежом в конце 2005 года. Склоняю  голову перед светлой  памятью о нем, перед яркой талантливейшей личностью, сделавшей много больших хороших дел для нас, сотрудников, да и, пожалуй, для величия нашей Родины.

об этом и подобном см.также: «Разноцветные воспоминания»

 www.proza.ru/2010/01/09/225

Жду отзывов