Сад моего детства

После войны наша семья — мама, отчим и я — возвратилась на свой родной Первомайский. Хутор двусторонней улицей тянулся с севера на юг в глубокой низине вдоль мелководной, но богатой пескарями и раками речки Казьма. Холодные весенние ветры проходили верхом, и у нас, по сравнению с Вревским, расположенным на длинном бугре, было намного тише и теплее. Всё лето на речке вместе с гусями и утками купалась детвора, дикая паутель крышей стелилась поверх крапивы и забиралась на самую макушку молодых кустов вербы, образуя внизу защищённые от солнца шатры — наши «хатки», где мы готовы были устраивать свой взрослый быт до самого вечера. В каждой хатке имелась кладовка с застеленными лопухами, на которых аккуратно раскладывали овощи, фрукты и куски пшеничного хлеба с салом и молодыми побегами чеснока.

Через полгода житья у бабушки мы купили хату у овдовевшего деда Зайца. Хата стояла необычно, повернувшись спиной к улице. Камышовая крыша в двух местах лохматилась пересохшими голыми цурпалками, беспрепятственно пропуская дождевую воду сквозь просевшие углубления. Глина на потолке в первой хате от постоянной сырости обвалилась и оголила густо наложенную кукурузную бодылку, которая держалась только за счёт несущих балок и неотёсанного горбыля, положенного срезанной стороной вниз. В дождливую погоду под частые капли, а то и целые струи подставляли всю пустую посуду: чашки, чугуны, цинковый овальный тазик и вёдра.

Все «прелести» старой хаты окупались богатым садом: старик Зайцев отовсюду привозил саженцы, с любовью поселял их на просторном огороде возле хаты, и они росли у него как на дрожжах.

Первыми ранней весной зацветали абрикосы. Вначале буйствовала густой белой пеной дичка, несколькими днями позже распускались крупные розоватые бутоны прищепы - так называли у нас окультуренный абрикос. Горьковатый терпкий дух заполнял собою всё пространство, перебивая запахи подсохшего навоза и отгороженного хозяйственного двора. Опушённые ветви слегка покачивались от слабого весеннего ветерка, приманивая первых пчёл и всяких мелких мушек себе во благо.

Но однажды к вечеру похолодало так, что стыли руки и слегка пощипывало нос. Значит, ночью придут неминуемые заморозки и убьют всю завязь на цветущих деревьях. Обеспокоенные люди собирались дворами, горевали, судили-рядили, что можно сделать для спасения садов. Знали о дымовой завесе, но что можно зажечь весной, когда топливо закончилось ещё в марте и в ход пошли старые плетни, всякие ветхие перегородки и садовый сушняк. Будь что будет!

Заботы и переживания взрослых передались и нам, детям. Неожиданно для самой себя я встала рано утром, когда обычно так сладко спалось. Я услышала тонкий звон подойника, тихий разговор матери с отцом и тот привычный приглушённый шум, когда они перед работой собираются управиться с домашней живностью. А как же абрикосы? Столько разговоров было вчера, а сегодня родители словно забыли о саде и беспокоятся только о том, не холодно ли было ночью поросёнку в сажке. Странные люди — эти взрослые!

Во дворе уже чётко обозначились деревья и в преддверии дня шумно начали скандалить между собой неуёмные воробьи. Утки противно горланят, стараясь перекричать одна другую: ка-ах, ка-ах, ка-ах! Я нагибаю пушистую ветку, нахожу раскрытый цветок покрупнее, разрываю его и вижу крохотный зелёный зародыш с острым концом-иголочкой, покрытый, как новорождённый, но уже высохший цыплёнок, чуть заметным пушком. Радостная, бегу рассказать матери, что абрикоски живые, что они выдержали упавшую на землю беловатую изморозь!

Вскоре лепестки, опадая, кружились метелью в воздухе, а маленькие плоды-пупырышки, оставшись без укрытия, испуганно смотрели на мир, оголённые и беззащитные перед весенними заморозками. Огромный оранжевый шар, поднявшись из-за бугра, нёс спасение и жизнь.

Поднимаясь, солнышко быстро становилось похожим на голубоватый детский мяч, и чем меньше оно становилось, тем больше тепла посылало на землю.

Вишня зацветает позже, когда облетевшие абрикосовые лепестки пожухнут и, сдвинутые ветром и водой, лягут длинными полосами вдоль строений, заборов и всего другого, что мешает разлететься и расплыться в разные стороны. На разогретых солнцем веточках с проклюнувшимися клейкими листочками появляются пучки зеленоватых бутонов, которые, незаметно увеличиваясь, однажды утром превращаются в игрушечные белые парашютики с плодоножками-стропами. От распустившихся многочисленных мини-букетов исходит нежный аромат дождя, смешанный с запахом первых подснежников. Цветение вишни — рай для насекомых. Пчёлы, сделавшие разминку на абрикосах, беспокойно и озабоченно снуют в цветах, то утопая в чашечке, выставив напоказ дрожащую заострённую попку с жалом, то, ловко развернувшись, спешно передвигаются к следующему зонтику. А вот полосатый чёрно-жёлтый шмель тяжело ползает по цветам, отягощённый пыльцой на лапках. На каждой ножке — толстый, как из муки высшего сорта, пушистый жёлтый валенок — наверное, на крайнем Севере собрался зимовать. Серые мелкие мушки, продолговатые, как бурый рис, проворнее всех остальных медосборщиков шныряют в каждый цветок так глубоко, что становятся невидимыми, а потом пульками выскакивают на поверхность, стараясь успеть побывать везде первыми.

Яблоня — королева цвета в нашем саду. Она стоит одна, в самой середине сада. Лепестки крупные, с розоватым оттенком на краях. Я хожу вокруг цветущего приземистого шара и слышу, как он сладко благоухает и поёт сотнями насекомых, творящих благо для дерева, чтобы, оплодотворившись, оно принесло обильный урожай человеку.

Яблонька никак не называлась по сорту, потому что мы купили хату с готовым плодоносящим садом. Есть яблоки мы начинали с зеленца, они не были горькими и терпкими, как это бывает с незрелыми плодами. Вкус, вначале никакой, со временем становился всё лучше и лучше. Зрелые яблочки были небольшие, приплюснутые, с розовыми ровными полосками от верха к плодоножке. Хруп — и нет половинки. Лёгкая кислинка никогда не приводила к оскомине на зубах. Одна досада — спелых плодов оставалось совсем мало. В поисках спрятавшегося в листьях последнего, самого вкусного яблочка мы жевали верхушки веточек, и даже они были не противными, а сладковато- приторными, без терпкости и горечи.

Сад быстро зарастал бурьяном, и его приходилось выкашивать. Но вокруг яблоньки образовалась толока от постоянного присутствия босоногой братии. Я не помню, чтобы когда-нибудь яблонька отдыхала, не принося плодов. Наверное, потому, что она была закрыта со всех сторон другими деревьями, и не вплотную, а на таком расстоянии, что солнце всегда освещало её полностью, где бы оно ни находилось.

Когда мне приходится бывать на исчезнувшем заросшем подворье, я всегда пытаюсь найти то место, где росла наша яблонька. Но никаких следов после себя она не оставила. Кругом заросли акации, сливы и бог весть откуда взявшейся бузины. Воображение рисует старую хату под растрёпанной камышовой крышей. Я слушаю маму, которая, спеша на работу, даёт мне задание на день по хозяйству. Я старательно таращу сонные глаза, вижу её озабоченное лицо, от которого исходит противный голос крякающей утки: ка-ах! ка-ах! ка-ах!

- Да, да, - киваю я падающей на грудь головой. - Я всё поняла, всё сделаю...

Становится тихо, спокойно, потому что утка ушла и прикрыла за собой дверь. Одевшись, я весёлой птичкой выпорхнула во двор, сделала охотно, быстро и легко всё, о чём крякала утка. И теперь можно спокойно спать. Как хорошо и сладко спать!

Декабрь, 2013 г.