Сталин в Тегеране

70 лет назад

30 декабря 1942 года. Рузвельт сообщал Сталину: «Хотя мы не имеем никакой определенной информации, подтверждающей, что Япония нападет на Россию, это нападение представляется, в конце концов, вероятным». Поэтому президент вновь писал о готовности США прийти на помощь, если «Япония нападет на Россию на Дальнем Востоке».

О вероятности японского нападения на СССР Рузвельт повторил и в послании от 8 января 1943 года. При этом поставки самолетов из США на Дальний Восток объяснялись Рузвельтом прежде всего их необходимостью для войны против Японии. 13 января 1943 года Сталин отвечал Рузвельту: «Нам нужна Ваша помощь самолетами не на Дальнем Востоке, где СССР не находится в состоянии войны, а на советско-германском фронте, где нужда в авиационной помощи особенно остра».

Одновременно по дипломатическим каналам американцы не переставали прямо запрашивать, когда СССР вступит в войну против Японии. Ответ на этот вопрос был дан на Московской конференции министров иностранных дел трех держав, состоявшейся в октябре 1943 года. Валентин Бережков вспоминал: во время заседания «вдруг я заметил, что Сталин наклонился в мою сторону за спиной Хэлла (государственного секретаря США. – Прим. авт.) и манит меня пальцем. Я перегнулся к нему поближе, и он чуть слышно произнес: «Слушайте меня внимательно. Переведите Хэллу дословно следующее: советское правительство рассмотрело вопрос о положении на Дальнем Востоке и приняло решение сразу же после окончания войны в Европе, когда союзники нанесут поражение гитлеровской Германии, выступить против Японии. Пусть Хэлл передаст это президенту Рузвельту как нашу официальную позицию. Но пока мы хотим держать это в секрете. И вы сами говорите потише, чтобы никто не слышал. Поняли?» Понял, товарищ Сталин, – ответил я шепотом».

Комментируя это решение Сталина, Бережков писал: «Почему Сталин впервые сказал американцам об этом решении в октябре 1943 года? Думаю, тут были, по крайней мере, две причины. Во-первых, дело происходило после победы под Сталинградом и поражения немцев на Курской дуге. Красная армия стремительно продвигалась на запад. Поэтому даже если бы японцы прослышали о советском решении, опасность того, что они предпримут упреждающую акцию в Приморье, стала минимальной. Во-вторых, связав срок выступления против Японии с поражением Германии, Сталин давал понять Вашингтону, что чем скорее произойдет высадка во Франции, приблизив победу над «третьим рейхом», тем раньше Советский Союз присоединится к войне против Японии. Можно полагать, что это ускорило принятие западными союзниками решения о высадке во Франции».

Переданный шепотом Хэллу перевод ответа Сталина Рузвельт уже знал до начала Тегеранской конференции. Хотя не осталось свидетельств того, о чем говорилось на этот счет в Тегеране, протоколы доказывают, что когда Сталин говорил на заседании об оккупации стратегически важных пунктов в Германии, он упоминал и Японию.

Даже перед ожидавшейся в начале 1945 года скорой победы над Германией американцы знали, что в ближайшее время им предстоит трудный поход в Японию и они рассчитывали в нем на советскую помощь. В своей книге военных мемуаров «Крестовый поход в Европу» генерал Дуайт Эйзенхауэр писал, что в США с надеждой восприняли «информацию», согласно которой «генералиссимус Сталин говорил Рузвельту в Ялте, что в пределах трех месяцев со дня подписания капитуляции Красная армия вступит в войну с Японией». Поэтому американцы не только стремились не обострять отношений с СССР, но и старались ускорить капитуляцию Германии, чтобы быстрее стал истекать трехмесячный период до вступления Советского Союза в войну с Японией. Эта позиция американского правительства повлияла в конечном счете и на поведение Великобритании, хотя тайная директива Черчилля для Монтгомери относительно сохранения немецких солдат и их оружия в готовности для возможного удара по Красной армии не была отменена.

После капитуляции Германии США стремились, чтобы СССР выполнил свое обязательство. Поэтому в своих письмах жене из Берлина в июле 1945 года Трумэн сообщал, что каждую встречу со Сталиным на Потсдамской конференции он начинал с того, что спрашивал его, когда СССР объявит войну Японии. Сталинский ответ был неизменным: «Ровно через три месяца после дня капитуляции Германии». На Тегеранской же конференции «японский фактор» во многом определял нежелание США поддерживать Черчилля в его интригах против СССР.

«С востока, запада и юга»

Получив и проанализировав всю необходимую информацию, особенно касавшуюся позиции своих партнеров, Сталин во всеоружии выступал на конференции. Задав несколько вопросов относительно операций, запланированных союзниками в 1944 году (взятие Рима, десант на побережье Адриатического моря, десанты на греческие острова при возможном участии Турции, десант в Южной Франции и операция «Оверлорд»), Сталин выступил против распыления усилий союзных армий. Он заявил: «По-моему, было бы лучше, чтобы за базу операций в 1944 году была взята операция «Оверлорд». Если бы одновременно с этой операцией был предпринят десант в Южной Франции, то обе группы войск могли бы соединиться во Франции... Я лично пошел бы на такую крайность. Я перешел бы к обороне в Италии, отказавшись от захвата Рима и начал бы операцию в Южной Франции, оттянув силы немцев из Северной Франции».

Внимательно выслушав аргументы Черчилля в пользу операций в Средиземноморье, Сталин уверенно доказывал ненужность отвлечения сил союзников от операции «Оверлорд» на сражения со сравнительно небольшими немецко-фашистскими войсками на Балканах. Сталин говорил: «Против Югославии немцы держат 8 дивизий, из которых 5 находятся в Греции. В Болгарии имеется 3–4 немецкие дивизии, в Италии – 9». На это Черчилль заметил: «Наши цифры отличаются от этих цифр». Сталин тут же возразил: «Ваши цифры неправильны». Утверждения Черчилля о пользе вступления Турции в мировую войну Сталин разбивал уверенным и оправдавшимся прогнозом о том, что Турция не станет воевать против Германии.

Все аргументы за отсрочку операции «Оверлорд» Сталин парировал ссылками на имевшуюся у него информацию о количестве немецких сил в Северной Франции («Во Франции у немцев имеется 25 дивизий») и состоянии погоды в Ла-Манше. Сталин настаивал на том, чтобы операцию «Оверлорд» осуществить «в пределах мая, скажем, 10–15–20 мая». Поскольку Черчилль отказался дать такие обязательства, Сталин сказал: «Если осуществить «Оверлорд» в августе, как об этом говорил Черчилль вчера, то из-за неблагоприятной погоды в этот период из этой операции ничего не выйдет. Апрель и май являются наиболее подходящими месяцами для «Оверлорда».

Сталин мог уверенно сказать, что «20 эскадрилий в Каире сейчас ничего не делают» и никто ему не мог возразить, так как его знание о состоянии вооруженных сил Англии и США было точным. Как отмечал участник конференции С.М. Штеменко, «цифры, характеризовавшие соотношение сил, били Черчилля не в бровь, а в глаз, изобличая все его попытки подменить второй фронт второстепенными операциями... Сталину пришлось провести краткий, но исчерпывающий критический разбор возможностей наступления союзников против Германии с других направлений. Наиболее подробно был рассмотрен вариант операций в Средиземном море и на Апеннинском полуострове, где союзные войска подходили к Риму».

На заседании конференции Сталина поддержал Рузвельт, заметивший, что осуществление операций в Средиземном море задержит операцию «Оверлорд», а потому «эти планы должны быть разработаны так, чтобы операции... не нанесли ущерба «Оверлорду». В эти дни Рузвельт говорил сыну: «Наши начальники штабов убеждены в одном, чтобы истребить как можно больше немцев, потеряв при этом возможно меньше американских солдат, надо подготовить одно крупное вторжение и ударить по немцам всеми имеющимися в нашем распоряжении силами. Мне это кажется разумным».

30 ноября Рузвельт начал заседание конференции с того, что сообщил: «Сегодня объединенные штабы с участием Черчилля и Рузвельта приняли следующее предложение: операция «Оверлорд» намечается на май 1944 г. и будет проведена при поддержке десанта в Южной Франции». Черчилль в свою очередь пообещал, что через две недели будет назначен командующий операцией «Оверлорд».

Несмотря на наличие глубоких внутренних противоречий внутри коалиции, ее главные участники старались продемонстрировать единство. В своих первых же выступлениях на конференции каждый из руководителей высоко оценил сам факт ее созыва и тех возможностей, которые открываются перед ее участниками. По словам Черчилля, конференция «Большой тройки» представляла собой «величайшую концентрацию мировых сил, которая когда-либо была в истории человечества... Я молюсь за то, чтобы мы были достойны замечательной возможности, данной нам Богом, – возможности служить человечеству». Схожую мысль выразил и Сталин, который сказал: «Я думаю, что история нас балует. Она дала нам в руки очень большие силы и очень большие возможности. Я надеюсь, что мы примем все меры к тому, чтобы на этом совещании в должной мере, в рамках сотрудничества, использовать ту силу и власть, которые нам вручили наши народы».

Ярким символом прочности боевого содружества трех держав и одновременно свидетельства признания союзниками решающего вклада СССР в общую борьбу явилась церемония передачи Черчиллем меча от имени английского короля сталинградцам. На лезвии меча была выгравирована надпись: «Подарок короля Георга VI людям со стальными сердцами – гражданам Сталинграда в знак уважения к ним английского народа».

Эллиот Рузвельт вспоминал: «Зал заседаний был полон: почетный караул, состоявший из офицеров Красной армии и английских «томми», красноармейский оркестр, руководители армий и флотов трех великих держав, объединившихся против фашистов. Когда мы с отцом вошли, Сталин и Черчилль были уже в зале. Оркестр сыграл сначала советский национальный гимн, затем английский. Музыка наполняла комнату и лилась в открытые окна. Торжественность момента отражалась на всех лицах. Премьер-министр произнес: «Его Величество король Георг VI повелел мне вручить Вам для передачи городу Сталинграду этот почетный меч, сделанный по рисунку, выбранному и одобренному Его Величеством. Этот почетный меч изготовлен английскими мастерами, предки которых на протяжении многих поколений занимались изготовлением мечей.

Приняв меч из рук Черчилля, Сталин вынул его из ножен и поцеловал. От имени сталинградцев, от имени всего советского народа Сталин так благодарил союзников за признание героической борьбы советских людей.

По словам Эллиота Рузвельта, «маршал медленно обошел кругом стола, приблизился к отцу и протянул ему меч для осмотра. Черчилль держал ножны, а отец вынул из них 50-дюймовый клинок из закаленной стали. Я был ослеплен его блеском. Руки отца казались маленькими в сравнении с размерами рукоятки, на которой уместились бы четыре руки. Король, глава империи, послал этот подарок, изготовленный мастерами, которые сами были своего рода аристократами, занимаясь аристократическим средневековым ремеслом. И этот подарок был вручен сыну сапожника, большевику, вождю диктатуры пролетариата, и он спокойно наблюдал, как руководитель величайшей производственной машины поднял этот меч ввысь. «Действительно у них стальные сердца, – тихо произнес отец».

Эта церемония, запечатленная на кинопленку, стала свидетельством триумфа Сталина на международной арене. Его роль на конференции была высоко оценена Рузвельтом. Тогда президент США говорил сыну: «Этот человек умеет действовать. У него цель всегда перед глазами... Работать с ним одно удовольствие. Никаких околичностей. Он излагает вопрос, который хочет обсудить, и никуда не отклоняется». Еще раньше и еще более восторженно оценил личные достоинства Сталина Черчилль после встреч с ним в августе 1942 года. Выступая в палате общин 8 сентября 1942 года, Черчилль говорил: «Для России большое счастье, что в час ее страданий во главе ее стоит этот великий твердый полководец. Сталин является крупной и сильной личностью, соответствующей тем бурным временам, в которых ему приходится жить. Он является человеком неистощимого мужества и силы воли... Сталин произвел на меня впечатление человека, обладающего глубокой хладнокровной мудростью с полным отсутствием иллюзий какого-либо рода».

В то же время звуки «Интернационала» (а тогда он был «национальным гимном» СССР), сопровождавшие церемонию, сознание, что Сталин – «вождь диктатуры пролетариата», свидетельствовали о величайших успехах советской страны, сумевшей под руководством большевистской партии практически в одиночку сломить хребет гитлеровской Германии и добиться признания крупнейших держав планеты. Теперь всему миру было ясно, что без Советской страны нельзя ни добиться победы над врагами человечества, ни строить послевоенный мир.

В декларации трех держав, принятой на Тегеранской конференции, говорилось, что их лидеры «пришли к полному согласию относительно масштаба и сроков операций, которые будут предприняты с востока, запада и юга... Никакая сила в мире не сможет помешать нам уничтожать германские армии на суше, их подводные лодки на море и разрушать их военные заводы с воздуха. Наше наступление будет беспощадным и нарастающим».

Хотя война с Германией продолжалась еще полтора года (а Мировая война почти два года), призыв Тегеранской конференции был воплощен в жизнь: наступление Красной армии, а затем, после начала операции «Оверлорд», и западных союзников было «беспощадным и нарастающим». Отмечая значение этой первой встречи «Большой тройки» в разгроме врага, на первых полосах советских газет, вышедших на другой день после Дня Победы, публиковалась одна из фотографий, которая запечатлела Сталина, Рузвельта и Черчилля на террасе советского посольства в Тегеране.

Юрий ЕМЕЛЬЯНОВ