НЕИСТОВАЯ МАРКИЗА (3)

Джованни Больдини

Маркиза Луиза Казати с павлиньим пером

1914 год

"Мне удалось узнать странности маркизы. И я отдаю предпочтение (им)...

  перед модным лоском и хорошим тоном, которые возводят вчерашний    

дурной тон на пьедестал, ибо не заключают в себе никакой тайны,         

никакой значимости."                            Жан Кокто                                       

     Роман маркизы с Д*Аннунцио был не столько вопросом полового влечения, сколько стремлением вырваться из рамок обыденности. Она черпала в нём новую уверенность и воспринимала как воплощение своей детской мечты. Кроме того (что немаловажно), богатство позволяло Луизе жить, как ей вздумается.

Под влиянием Д*Аннунцио Луиза постепенно меняла внешний облик, превращаясь из женщины бель-эпок в идеал декадентской поэзии. Её цвет волос становился всё ярче, а наряды всё смелее. Высокими каблуками и узкими платьями она решительно подчеркивала свой высокий рост и худобу, отрицая моду, но создавая свой собственный стиль. Постепенно сложился тот образ, который и стал своеобразной *фирменной маркой* Луизы Казати - составленный из черт её кумиров. Он был сугубо индивидуальным: огненно-рыжие кудри Сары Бернар и огромные, подведенные углем глаза Кристины Тривульцио на мертвенно-бледном лице сложились в один из самых узнаваемых женских обликов в истории. Д*Аннунцио писал о Луизе: *Она женщина удивительной красоты. Когда я спросил с каким ощущением носит она свою гордую маску, она ответила, что ей кажется, будто, проходя, она с триумфом оставляет свой образ в самом воздухе, словно бы это гипс или воск, и таким образом увековечивает себя всюду, где бы не побывала. В этим словах она выразила, быть может, безотчетное стремление к власти, и к бессмертию, свойственное всякой красоте*. Своей возлюбленной он посвятил роман *Быть может - да, быть может - нет*, главная героиня которого Изабелла Ингирами явно списана с Луизы.

(Джованни Больдини)

     Разительные перевоплощения Казати не только возбуждали Д*Аннунцио, но и не переставали его интриговать: "В чем истинная суть этого создания? Сознает ли она свои метаморфозы или является тайной за семью печатями и для себя самой?"

Перипетии романа с Д*Аннунцио постепенно привели Луизу к заключению, что роль жены и матери есть не что иное, как стоячее болото или, вернее, омут. Одиночество и скука на вилле в Чинизелло-Бальсамо стали для нее невыносимы, но не больше удовлетворения приносила и жизнь в Милане на узкой, извилистой виа Сончино. Обезображенный собственным непомерно огромным портиком, придавленный соседними, гораздо более внушительными постройками, особняк невероятно раздражал маркизу, и она решительно взялась за перестройку.

Одной из причин ее недовольства стали постоянные дифирамбы, которые Д*Аннунцио пел своему любимому городу - Венеции. Поэт с пафосом провозглашал: "Венеция - творенье счастья...удивительный союз искусства и жизни. Весь город на моих глазах сгорал от желания".

Габриэле д*Аннунцио в своем салоне на

вилле Маммарела.

1895г. Фото Leemage/fotolink

Расписывая красоты Венеции, Д*Аннунцио не грешил против истины. Но даже его красноречивые описания не могли передать колдовского очарования Венеции, которое пленило таких беглецов и изгнанников, как лорд Байрон, Генри Джеймс, Роберт Браунинг, Джеймс Уистлер, и многих, многих других художников, писателей, интеллектуалов. Только в таком антураже, решила Луиза, и должны происходить чудеса. Луизе надоело выслушивать д*аннунцианский панегирик наслаждению, она пожелала наслаждаться сама.

Наведавшись в Венецию, Луиза сразу подметила внушительные фигуры мавров в золотых тюрбанах и бархатных комзолах, сделанные из гипса или раскрашенного дерева. Они сторожили входы в палаццо по берегам каналов. Казати тут же приобрела такую пару и установила в вестибюле миланского особняка.

Но в Милане дизайнерский пыл Луизы быстро угасал. Чопорный город наскучил ей, теперь она одержима Венецией.

И тем не менее обсуждается вопрос об устройстве еще одной резиденции - в Риме. Супруги Казати часто посещали итальянскую столицу - то по случаю культурных мероприятий, то ездили в гости к сестре Луизы. Для таких случаев они держали аппартаменты в *Гранд-отеле*. Но с тех пор, как маркиз Камилло был избран председателем престижного жокейского клуба, семье потребовался собственный дом. Светское общество не уставало осыпать мужа Луизы почестями. После смерти маркиза де*Роккаджовине Камилло удостоился должности председателя Клуба английских гончих, а затем возглавил Клуб шотландских борзых, совместно с князем Одескальки, так как в окрестностях княжеского замка, на берегу озера Браччано, нередко устраивалась охота на оленя.

Камилло Казати на прогулке вехом.

Около 1910 г.

фото Grazia Neri

В 1906 году Камилло поручил архитекторам Акилле Майнони ди Интинтяно и Карло Пинкерле (отцу будущего классика итальянской прозы Альберто Моравиа) сделать для него проект *виллино* (шикарный городской особняк). По замыслу резиденция должна была иметь гаражи и конюшни. Участок был выбран в центре города (виа Пьемонте,51), в районе, который называли *Высоким Римом*, поскольку здесь проживали исключительно обеспеченные горожане.

К этому моменту супружество Камилло и Луизы стало уже чисто номинальным. Как ни мечтал маркиз о сыне, продолжителе рода, дочь Кристина осталась их единственным ребенком. Однако, строительство нового дома внешне создавало иллюзию крепкой семьи.

Трехэтажная постройка стала не только самым знаменитым домом в округе, но и своего рода *красной тряпкой для быка*, поскольку внутреннюю отделку дома Камилло доверил Луизе. Отвадившиеся ступить за кованные ворота не обнаруживали в доме портьер красного бархата и тяжелой золоченой мебели, столь типичных для домов истовых католиков.

Через внушительный портал со стороны виа Пьемонте посетитель попадал в небольшой ухоженный сад, в центре которого бил окруженный колоннами фонтан. В саду росли самые что ни на есть экзотические деревья и цветы. А войти в следующий внутренний дворик можно было, лишь миновав злобно рычащего мастифа Анджелину, который слушался только хозяйку. Луизу нередко просили выйти к воротам и самолично препроводить исполинское животное в конуру - не дай бог, покусает гостей. Посетителей вначале вводили в овальную переднюю, где пол был выложен черно-белым мрамором с причудливым узором, изображавшим плетеные корзины. Из передней был вход в галерею со стенами белого мрамора и алебастровыми барельефами. Луиза, как правило, принимала посетителей в маленькой соседней гостиной. Её потолок был расписан павлинами и попугаями. Наверх из вестибюля вела витая мраморная лестница. Перила узорчатого чугунного литья были украшены золотыми вставками. Комнаты на втором этаже тоже были отделаны мрамором и резным деревом.

Гостей поражала необычная страсть Луизы к белому цвету в интерьере: белые стены с веницианскими зеркалами, белые потолки, белые бархатные портьеры и обивка мебели. На полах эбенового дерева были расстелены шкуры белых медведей. Живописный вид на это убранство открывался с лестничной площадки второго этажа, где потолок был выкрашен в ярко-синий цвет. Поднимающихся по лестнице гостей сопровождал оглушительный щебет заводных щеглов, подвешенных к потолку в золоченой клетке. Кроме того, Казати сделала в одной из комнат алебастровый пол с подсветкой снизу. Словом, *виллино* производил на всех ошеломляющий эффект. Княгиня Мария Русполи, побывав там, тут же окрестила ее *le bijoux Casati*(фр.:*бриллиант Казати*).

*Всё было так изыскано, все стремилось к совершенству..Хотелось говорить шепотом и ходить на ципочках, как в цервки*,- отзывалась о римском обиталище своей тетки Камилла Салла Падулли, дочь Франчески. Племянница также вспоминала, как дотошно Луиза муштровала прислугу: к примеру, собирала всех слуг и давала пространные разъяснения о том, как должна падать струя фонтанчика в передней, чтобы создавался особенный музыкальный эффект.

Страсть Луизы к экзотике проявлялась и в том, что она держала экзотических животных. Помимо уже упомянутого мастифа, сторожившего ворота, в доме Казати был целый сонм персидских, сиамских, сирийских котов. В доме также обитала пара борзых, сочетающихся по окрасу с общей гаммой декора: одна совершенно белая, другая черная, и обе в усыпанных бриллиантами ошейниках. У главного входа гостей встречали две отлитые из золота газели. Стоило маркизе покинуть резиденцию, их убирали под замок и снова доставали нескоро, ибо, как ни роскошно было убранство нового дворца, оно не могло надолго удержать непоседливую хозяйку.

Для богатого общества виа Птемонте сама Луиза была такой же костью в горле, как и ее дом. Наряды, теперь исключительно черно-белые, лишь подчеркивали бледность лица и медно рыжие волосы. У нее была великолепная коллекция изумрудов, но она всегда предпочитала длинные, почти до пола, нитки крупного жемчуга. С соседями Луиза общалась крайне редко, и они отвечали ей сдержанно, как принято у аристократов по отношению к нуворишам. Никто не забыл о том, что состояние и титул Луизы были нажиты совсем недавно, а репутацию порочной женщины, открыто изменяющей мужу и вращающейся в сомнительных богемных кругах, она приобрести уже успела.

Луиза с детства питала страсть к изобразительному искусству, теперь же сделалась неофициальной патронессой как богатых и знаменитых, так и непризнанных художников, которые охотно открывали двери мастерских людям с художественным вкусом и тугим кошельком. Вскоре после переезда в Рим,1906г., маркиза знакомится с Альберто Мартини. Этот художник, скульптор и иллюстратор был всего на пять лет ее старше, но его мрачноватая эротическая графика уже снискала ему популярность среди ценителей искусства.Примерно в то же время маркиза свела знакоство с Филиппо Томмазо Маринетти. На балу у Казати Маринетти заказал Мартини эскиз обложки будущего журнала. Сближение новых друзей безмерно радовало Луизу.

Ей очень нравилось покровительствовать молодым талантам. Видимо, боясь отстать от них, она регулярно посещала Лондонскую национальную галерею и Лувр, пополняя свои и без того обширные познания в истории искусств. Во время очередного наезда в Венецию она познакомилась с художником, который первым оказался способен передать на холсте ее неповторимое своеобразие.

                                                                                                                        продолжение следует