Интервью православного священника и гей-пары!!! Попытка понять грех

«Наступило дикое время — время гоп-православия». Интервью священника и гей-пары

На то, чтобы организовать эту встречу, ушло почти полгода. Священнослужители отказывались разговаривать: кто-то говорил, что готов исповедовать геев, но не готов отвечать на их вопросы, кто-то просто не хотел «садиться рядом», кто-то называл эту тему «слишком скользкой». Наконец на разговор согласился один из настоятелей московских храмов, но только на условиях анонимности. Его собеседники — тележурналист Олег Дусаев и психолог Дмитрий Степанов вместе уже шесть лет. Вскоре после этого интервью они отправились в Нью-Йорк, где зарегистрировали брак. Участники встречи поговорили о проблемах, с которыми они сталкиваются в церковной жизни, о страхе и одиночестве, о внутреннем конфликте, о подвиге любви, о духовном опыте вне христианской общины, а также о том, что отталкивает людей от церкви и почему гомосексуальность не должна ею осуждаться

Участники дискуссии: Марина Бушуева, Андрей Васенев, Вячеслав Кузнецов, Олег Дусаев


Почему вы согласились разговаривать на эту тему только анонимно?

Священник: К сожалению, в нашей церкви сложилась сегодня очень нехорошая атмосфера. Выстроена жесткая вертикаль власти. Священники запуганы. Нескольким известным церковным публицистам просто запрещено выступать в прессе. Вот совсем недавно одного очень хорошего интеллигентного батюшку (он произнес проповедь в Успенском соборе, которая не понравилась патриарху) отправили в другой приход, более отдаленный. И по всей Москве разослали очень жесткий циркуляр с известием об этом. Я анонимно даю интервью, потому что боюсь такого рода репрессий — боюсь за свою семью, за своих детей, за прихожан. Видите ли, священник — самая незащищенная профессия. Если меня запретят в служении, мне некуда будет идти.

А кто является репрессивным органом в церкви?

Священник: У нас единоначалие. От патриарха Кирилла исходит очень жесткий дух. При этом не всегда понятно, что он хочет, а его окружение может на этом играть.

А что требуется от священников, кроме послушания патриарху и государю?

Священник: Непонятно, что конкретно требуется. С одной стороны, огромное количество формальных требований, а с другой — сделаешь что-нибудь не так, и попадешь под запрет… И потому мы боимся всего. А поскольку церковь играет сегодня в большую политику, то из нее уходит непосредственное церковное, христианское содержание… И просто говорить на темы пастырские, духовные становится даже и опасно. Вот вы, как люди внешние, обращаетесь к церкви, чтобы найти в ней ответы на свои духовные вопросы, но вы их не найдете, потому что они отошли на второй план. И я очень хорошо понимаю тех священников, которые отказались с вами говорить.

У меня вопрос ко всем троим: чего вы ждете от этой встречи? Зачем она вам?

Олег: Больше десяти я лет был воцерковленным человеком. Я человек искренний и, как мне кажется, честный, любящий Бога. Не только называющий себя христианином, но и, надеюсь, являющийся им. У меня долгие годы был сложный внутренний конфликт — моя гомосексуальность и важная для меня церковная жизнь. В церковном понимании гомосексуальная жизнь — грех. И я очень долго боролся с собственной гомосексуальностью — в первую очередь — с помощью церкви, с помощью Святых Таинств. Кроме того, в околоцерковной среде существует ряд инициативных групп, которые помогают людям бороться с гомосексуальностью.

Как проходит эта борьба?

Олег: Постом, молитвой, участием в церковной жизни. Духовники объясняют, что это крест, это искушение. Моя жизнь проходила очень сложно, пришлось даже обращаться за психологической и психиатрической помощью. Ведь не одобряются не только отношения с мужчиной, но также, например, мастурбация. Таким образом, сексуальная сфера становится полностью закрытой для человека с гомосексуальной ориентацией, который пытается остаться в Церкви.

Знаю, что некоторые духовники советуют таким людям, как я, жениться на девушке, повенчаться, и слава Богу, что я не пошел по этому пути: представляю, каким адом стала бы жизнь моей жены. И моя собственная.

Этот конфликт длился в течение многих лет: в 15 я сознательно крестился и до 26 вел борьбу с собой…

Каждую субботу ходил ко всенощной, каждое воскресенье — к Божественной Литургии. И я до сих пор себя очень странно чувствую. Церковь для меня — родной дом, из которого меня как будто изгнали… Несмотря на то что меня никто не отлучал. Пока (смеется).

Мне необходимо церковное общение: я всегда чувствовал потребность быть внутри сообщества христиан, которые хотят общаться с Богом и друг с другом, которые связаны живой верой и живой любовью не только к Богу, но и друг к другу. И мои самые тяжелые травмы последних месяцев связаны с тем, что если я слышу нелицеприятные слова в свой адрес, то слышу их прежде всего от людей, называющих себя верующими.

Меня они называют содомитом. Желают мне, чтобы моя жизнь превратилась в ад. И теперь я с грустью вижу, что в нашем обществе есть огромное количество людей, которые называют себя христианами, но не являются таковыми.

На мой взгляд, я никогда не был человеком, ведущим развратный образ жизни. У меня постоянный партнер, с которым мы много лет вместе. У нас обычная, многим даже может показаться, скучная семья. Мы любим проводить время вместе, читать книги, смотреть кино.

И эта сегодняшняя встреча — моя попытка диалога между пастырем и мирянином, который не понимает, за что он страдает, за что лишен возможности приобщаться Святых Христовых Тайн и на каком основании объявляется, в том числе в среде христиан, что он — хуже всех… Мне грустно слышать то, что сейчас сказал батюшка: получается, что мы равно напуганы, равно растеряны…

Дима: Мне в первую очередь важна встреча, важен контакт. Я всегда культивировал в себе научную картину мира. Потому для меня эта встреча в новинку. Но я рад услышать слово пастыря. В отличие от Олега, знание того, что я гомосексуал, не мешало мне обращаться к Богу, не мешало чувствовать Его отклик. Я всегда общался с Богом в молитве. С 13 до 21 года я каждый день молился. Не в церкви, а просто обращаясь к Богу перед сном. И это был не ритуал, это было общение. Я чувствовал в эти моменты, что не один. Это состояние с лихвой компенсировало мне то, что я не состою ни в какой общине. Что дал мне этот опыт? Чуткость к человеку, который находится рядом со мной. Для меня этот духовный опыт был важен. Быть рядом с другим человеком, уважая отличие этого человека от себя.

У тебя совсем не было внутренней борьбы по поводу твоей ориентации?

Дима: Не было.

Ты ведь жил в провинциальном городе.

Дима: Да, я чувствовал, что многие агрессивно настроены по отношению ко мне, но внутреннего конфликта у меня не было. Я понял, что я такой и что мне предстоит быть таким. Я осознал свою сексуальность в 11 лет и понимал, что интересуюсь только сверстниками своего пола.

Олег: Я в 10 лет осознал свою сексуальность и могу сказать, что меня никогда не влекли девушки.

Дима: Я не вел половой жизни до 22 лет. И в этом было мое самоограничение — скорее, я берег своих близких, чтобы им было комфортно. И вместе с тем я долгое время не видел человека, которого бы посчитал достойным быть со мной рядом.

Священник: То, что сказал Олег, и составляет церковную точку зрения: гомосексуальность — это крест. Надо бороться с соблазном. Но здесь начинаются проблемы. Я, когда только начинал священствовать, рассуждал об этом теоретически, с буквальной церковной позиции. Но когда ко мне на исповедь стали приходить живые люди, которые хотели быть христианами и вместе с тем являлись гомосексуалами, то передо мной как перед пастырем встало больше вопросов, чем ответов. Конечно, я излагаю им церковную точку зрения, но для меня до сих пор остается вопросом, как это совместить и возможно ли это совместить. Для меня наша встреча важна и интересна, потому что, чем больше я служу, чем больше исповедую, тем яснее понимаю, что отношения человека и Бога — великая тайна. Другое дело, что есть какие-то общие вещи. Задача Церкви — дать человеку прийти в соприкосновение с Иисусом Христом. И Священное Писание говорит в связи с этим, что опыт общения с Богом не позволяет вести блудную жизнь — причем не столь важно, гомо- или гетеросексуальную. И тут можно сказать, что я встречался с людьми, религиозная жизнь которых была настолько чиста и ясна, что они смогли преодолеть свою гомосексуальность. Но таких случаев я знаю немного.

Дима: Вы сказали, что люди с чистой и ясной религиозной жизнью смогли преодолеть свою гомосексуальность. Я бы хотел уточнить, что демонстрация изменения образа жизни не является показателем психофизиологических изменений. Подавление потребностей не приводит к их изменению. Поэтому преодоление гомосексуальности — это некий миф, гордыня человека, якобы превозмогающего себя.

Олег: Вот вы произнесли «блудная жизнь», и меня это задело. Мне кажется, когда люди находятся в длительных отношениях, когда секс не является краеугольным камнем этих отношений, то я не понимаю, как это можно назвать блудом. Можно любую семью, состоящую в браке, но не венчанную, объявить блудодеями. Вы меня извините, но то, что между нами с Димой происходит, я никак не могу назвать блудом.

Священник: Папа Франциск прекрасно сказал: кто я такой, чтобы осуждать гомосексуалистов? Я могу только повторить эти слова. Однако он не произвел никакой ревизии церковного учения: католическая церковь как осуждала гомосексуализм как образ жизни, так и осуждает, как не допускала геев до причастия, так и не допускает. Исконный церковный подход заключается не в том, чтобы всех порицать и забрасывать камнями, а в том, чтобы свидетельствовать об опыте тех христиан, которые говорят и знают, что высокие ступени отношений с Богом исключают гомосексуализм.

Олег: Это ваша личная точка зрения?

Священник: Моя личная точка зрения — та же.

Олег: Знаете, в какой-то момент я почувствовал любовь Бога к себе. И в этой любви я не разглядел осуждения. Не разглядел запрета. И я подумал: а с чего вообще люди, включая, простите меня, пастырей, думают, что они что-то знают о Боге?

Священник: Христианин свое понимание общения с Богом черпает из Священного Писания. И в какой-то момент человек начинает понимать, что его духовная жизнь до буквы совпадает с тем, что написано в Писании. И это дает ему повод думать, что то, что он еще в Писании не понимает, тоже имеет свой вес, но на потом, «на вырост». И коль скоро Священное Писание настаивает на том, что гомосексуальные отношения противоречат христианскому миропониманию, то нельзя это просто так отвергнуть. Это же написано не для того, чтобы сделать человеку больно или запугать.

Но важно понимать: все, что предлагает церковь, — вещь абсолютно добровольная. То, что у нас сейчас происходит, — когда церковность становятся обязательной для всех, навязывается, — это отвращает людей от церкви, уничтожает ее задачу, которая состоит в том, чтобы помочь человеку добровольно установить отношения с Богом.

Вы говорили о ваших духовных чадах, которые преодолели гомосексуальность, и о 
тех, которым это не удалось. Как живут и те, и другие?

Священник: Я со всеми поддерживаю добрые отношения. Но очень немногие из моих духовных чад-гомосексуалистов создают обычные семьи. Здесь огромную роль играют жены. Если жена готова принимать эту особенность мужа, то семья не разрушится. Но это очень редко случается — я знаю два или три случая. В основном эти люди живут в одиночестве. Потому что, если человек сформировался гомосексуалом, то, видимо, он уже не может жить жизнью, которую мы называем обычной. И он, отказывая себе в сексуальном общении с мужчиной, остается одиноким.

А тех людей, которые не находят в себе сил отказаться от своей особенности, я, как пастырь, не могу допустить до причастия. Но все остальное, что содержит церковь, — в их распоряжении.

Олег: Тяжело слышать эти слова. Причастие для меня — это максимальное приближение ко Христу.

Священник: Я как священник не имею права допускать до причастия гомосексуалиста, если он не покаялся и не перестал совершать грех делом.

Дима: Хорошо, что для меня эти таинства не столь важны...

А если бы у вас была возможность эти церковные правила изменить?

Священник: Если бы мы были вне контекста церкви, то разговор был бы иной: твои отношения с Богом допускают это — пожалуйста, только не вреди никому. Но в церкви этого не будет никогда. Мне один католический священник говорил, что три вещи в католической церкви не будут разрешены ни в каком случае: женское священство, аборты и однополые браки. Это укоренено в церковной традиции, и с этим ничего не сделаешь. А вот что должно быть в нашей церкви, как я считаю, — это деликатное, соборное обсуждение вопроса гомосексуальности, наряду со многими другими назревшими пастырскими вопросами.

Олег: А я вспоминаю Евангелие, когда женщина прикоснулась ко Христу и исцелилась. На ее пути не стояли ученики, которые бы запретили ей прикоснуться к Христу.

Священник: Это не очень точная аналогия.

Олег: А для меня точная.

Священник: Там речь идет об исцелении. В вашем случае речь об этом не идет, потому что вы приняли себя на данный момент таким, какой вы есть.

Олег: Я пытался исцелиться и в результате понял, что в том, как я создан, есть свой замысел. И я считаю, что никто не вправе мне запрещать приходить и прикасаться к Христу.

Священник: Не вправе. Пожалуйста — причащайтесь. Но под вашу ответственность.

Олег: Да, у меня один друг так ходил к причастию — просто не говорил, что он гомосексуал, и его допускали.

Но это совершенно не мой вариант. Я не могу лгать.

Не помню, чтобы Христос порицал гомосексуалов, а вот фарисеев — очень даже. Неужели ни у одного христианина не напрашивается аналогия, что гонимые люди подобны евангельскому мытарю, который и глаз не смеет на небо поднять, а только восклицает: «Боже, буди милостив мне грешному»…

Я часто думаю о том, что Богу не важно то, с кем человек проводит ночи. Если он не сеет разврат, если живет себе скромной и семейной жизнью и никому не мешает. Настоящая «чума 21-го века» — это лгуны и лицемеры, а не геи.

Священник: Вы очень точно обозначили серьезную проблему: церковь до сих пор не осмыслила сексуальную революцию. Например, сейчас почти все молодые люди начинают добрачную половую жизнь. Как к этому относиться священнику? Некоторые даже очень авторитетные пастыри, видя, что люди хранят верность друг другу, начали допускать таких людей до причастия. Если же они меняют партнеров, то не допускают.

Но по церковному закону этого делать нельзя, даже в случае верности?
Формально нельзя.

А почему тогда Олега нельзя причастить? 

Вы же сами понимаете, что здесь другой тип отношений, с которым в церкви тем более не разобрались… Ведь гомосексуальность как особенность структуры личности не должна осуждаться церковью — это можно называть на церковном языке по-разному: испытание, задание от Бога, крест. Единственное, что церковь осуждает, — это гомосексуальный акт. У нас же все смешивают в одну кучу, и вместо того, чтобы разбираться в этом, изначально проявляют ненависть к людям.

Олег: Великий человек, лауреат Нобелевской премии мира архиепископ Десмонд Туту сравнивает гомофобию с апартеидом. Он говорит: «Покажите мне, где Христос сказал: возлюби ближнего твоего, но не гея? Гомосексуалы также сотворены по образу моего Бога. Я бы никогда не поклонялся гомофобному Богу». Именно Десмонд Туту сказал и о том, что «извращение — это считать, что человек выбирает гомосексуальность. Только сумасшедший выберет образ жизни, из-за которого его могут так возненавидеть. С тем же успехом можно утверждать в расистском обществе, что люди выбирают, быть ли им черными».

У меня такое ощущение, что клирики и некоторые православные активисты присвоили себе Христа. И очень агрессивно Его защищают, хотя Он в их защите не нуждается. Вот я подписал письмо в поддержку Pussy Riot, и мне несколько человек гневно написали в Facebook, что «эти девки» должны сидеть, должны страдать, потому что совершили кощунство. Я зашел к каждому из этих возмущенных на страницы — у всех иконы, у всех лики Христа, у всех святые. Забыли они милосердие, такую подлинную христианскую добродетель. Очень жаль.

Священник: Наша церковь состоит из членов нашего же общества. И обладает теми же качествами, что и общество. Вы можете этими людьми возмущаться, но это наши люди, и других у нас нет. Академик Рыжов сказал, что есть три черты, определяющие облик нашего народа: первое — очень поздняя отмена рабства и перетекание рабства в холопство, второе — уничтожение генофонда, и третье — непросвещенность, которая сейчас особенно культивируется. Этот народ и составляет нашу церковь.

Да, но ведь священники как минимум получили образование. И в их задачу все-таки не 
входит способствовать укреплению непросвещенности. Но, конечно, церкви легче иметь дело с непросвещенной паствой, а власти — с темным народом.

Священник: Я тут могу только присоединиться к вашим словам. Церковь не выполнила своей пастырской задачи. Что она делала эти 25 лет, когда разрешили проповедь? И к чему все пришло сейчас?

Олег: Но вы же член этой церкви при этом?

Священник: А какие у меня варианты?

Олег: Уйти в раскол или выбрать другую ветвь христианства.

Священник: Нет, это не выход. Мой личный выбор — верность церковной присяге, жена, дети, паства. Я стараюсь тихо делать свое дело.

У меня был как-то разговор с молодыми священниками, и осталось впечатление, что 
эти люди все понимают, но сделать ничего не могут. За такими людьми идти не хочется. Эти пастыри просто печалятся, что ситуация тяжелая.

Священник: Знаете, такое впечатление, что Бог отнимает от нас благодать. От народа и от церкви.

Олег: Я вспоминаю слова «се оставляется вам дом ваш пуст».

Священник: Совершенно верно. У меня вот такое ощущение.

Давно оно возникло?

Священник: С начала 2000 годов тенденция проявилась очевидно.

И гомосексуализм — не первостепенная же проблема нашей страны. Ей придали 
противоестественно большое значение. Это политическая задача? Отвлечь народ? Если отвлечь, то от чего?

Священник: Узнаем после Олимпиады (смеется). Да ведь ни для кого не секрет, что в самой церкви есть эта проблема. Так что нам бы лучше в этом случае помолчать.

В итоге у Госдумы бросают в гомосексуалистов и лесбиянок презервативы, 
начиненные калом. В одной руке у бросающего презерватив, в другой — икона.

Священник: Это, конечно, безобразие. Вообще у меня складывается впечатление, что наступило какое-то дикое время — время гоп-православия. Посмотрите, кто выступает от лица церкви? Либо начальство, которое преследует политические цели, либо православная шпана — Энтео, Кирилл Фролов или какие-то «Русские Соборы».

А все остальные либо заткнуты, либо боятся. Вот мы начали с того, чтобы разобраться, как церковь относится к гомосексуализму, к другим проблемам. Но беда в том, что вы сегодня просто не услышите голоса именно самой церкви. Вместо нее — агитпроп и гопничество. Где уж тут такие деликатные духовные проблемы обсуждать.

Что бы вы сказали тем людям, которые сейчас заняты охотой на гомосексуалистов? 
Которые так искренне и пламенно осуждают чужой грех и посвящают этому так много свободного времени?

Священник: Что их деятельность к христианству не имеет отношения. Люди, которые проявляют злобу и агрессию по отношению к другим людям, христианами не являются. Это очень просто, тут не может быть двух мнений, или нужно вообще официально отречься от Христа и Евангелия.

Олег: А почему не началась, например, кампания против чревоугодия? Против воровства? Вот словами апостола Павла меня попрекают просто на каждом углу. А давайте-ка приведем цитату полностью: «Ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники — Царства Божия не наследуют». Вот это любимая цитата христиан — борцов с гомосексуалистами. Но, друзья, давайте уж тогда по гамбургскому счету — займитесь и другими. Например, малакии — это онанисты. Так давайте бороться с мастурбацией! Ведь апостол Павел ставит этот грех перед мужеложством. Давайте, если вы так понимаете слова апостола, объявляйте войну онанистам. Пусть все будут бояться признаться в том, что делают это. А смельчаки даже устраивают камин ауты (смеется). Еще раз напомню, что Христос ничего по поводу гомосексуализма не говорил.

Священник: Меня один гомосексуалист уверял, что Христос не был против гомосексуализма. Доказывал он это так: мол, Христос сказал: «Кто воззрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Но Христос не говорил же «воззрит на мужчину»? Значит, на мужчину можно (смеется). Понимаете, Христос не запрещал брать заложников или угонять самолеты. Но из Его проповеди следует, что этого делать нельзя.

Олег: Но все-таки Христос высказался обо всем, что касается человеческой жизни, и из его слов можно понять, что нельзя угонять самолеты и брать заложников.

Священник: И также можно понять, что нужно стремиться к жизни целомудренной или к жизни семейной.

Олег: А я считаю, что у меня — целомудренная семейная жизнь. Поймите: я прошел путь очень болезненный, очень долгий путь и не понимаю, почему я хуже других.

Священник: А почему вы употребляете слово «хуже»?

Олег: Я знал одного священника, который создал невыносимую обстановку в своей семье. При этом он уважаемый человек, он причащается и причащает, а я — маргинал.

Священник: Я согласен с вами, что акцент только на этой сфере человеческой жизни делать нельзя. Это все очень комплексно.

Олег: Да, комплексно, но к причастию вы меня не допустите. А на человека, который придет, и скажет, что побил свою жену, вы наложите небольшую епитимью и причаститься ему разрешите.

Священник: Нет, лично я не разрешу. Что же касается причащения «действующих» гомосексуалистов, то с этим никто, даже толерантный папа Франциск, ничего сделать не может. Конечно, церковь должна была бы начать этот вопрос обсуждать всерьез, а не идти путем отрицания. А вообще мне начинает казаться, что сейчас Бог перекладывает все церковное на плечи отдельных людей.

Дима: Я правильно понимаю, что, с вашей точки зрения, церковь перестает быть живой?

Священник: (после паузы) Как институт — да.

Олег: Значит, мы не можем больше надеяться на церковь и должны полагаться только на самих себя?

Священник: Понимаете, Олег, духовная реальность весьма непроста, и не учитывать опыт других людей нельзя. Иначе можно зайти в такие дебри… Церковь предостерегает людей: туда не ходи — там тупик, туда тоже не надо — там люк открыт. И, повторяю, многие люди в своем духовном опыте ощущают, что их гомосексуальные действия препятствуют им в общении с Богом.

Олег: Если бы это лично от вас зависело, как бы вы поступали с людьми гомосексуальными, которые продолжают жить той жизнью, которой они живут?

Священник: Не знаю, Олег.

Олег: Но к причастию бы допускали?

Священник: Я и сейчас пытаюсь как-то компенсировать им отсутствие причастия. Священное Писание, молитва, общение с любовью… Но почти у всех не преодолевающих себя гомосексуалистов, за очень редким исключением, все равно все заканчивается ожесточением против церкви.

То есть в итоге по отношению к гомосексуалистам вы не выполняете задачу 
священника?
Священник: Если понимать под задачей священника привести человека ко Христу церковными путями, наверное, не удается мне такую задачу выполнить. Но здесь нужно, как я говорил, общецерковное пастырское осмысление этой проблемы. Если человек старается жить по-христиански, но со своим гомосексуализмом справиться никак не может, если совершенно очевидно, что грех неодолим, то к такому человеку должен быть индивидуальный пастырский подход. Может быть, даже до допущения к причастию в каких-то экстраординарных случаях.

Но вы пока никого из ваших прихожан-гомосексуалов к причастию не допускали?

Священник: Пока нет. Но нельзя акцентировать внимание только на этом таинстве.

Олег: Гомосексуалы наследуют Царствие небесное?

Священник: Это вопрос к Богу. Я, к счастью, не поставлен судьей.

Олег: Ну как вам кажется?

Священник: Я бы не обобщал: все гомосексуалисты наследуют царство небесное или все не наследуют. Я желаю спасения всем, в том числе и гомосексуалистам. Бог судит каждого человека индивидуально, в зависимости от огромного количества обстоятельств, которые людям не могут быть видны. Видите, друзья, какие сложные вопросы — и они должны обсуждаться в церкви, обсуждаться с любовью, с точки зрения Бога, который желает всем спастись!

Олег: Почитаемый мною митрополит Антоний Сурожский сказал как-то, отвечая на вопрос, спасутся ли все, кажется, примерно следующее: тот Бог, каким мы Его знаем, позволяет нам на все надеяться. Вот и мне очень хочется надеяться, что все мы так Богом любимы, что каждого Он спасет. Но сейчас, пока мы еще здесь, на земле, хочется общаться с Ним всеми доступными способами. У меня лично сильная потребность в церковной жизни. Неужели мне нужно сменить церковь?

Священник: В католичестве с этим еще строже.

Олег: Где же мне найти ту церковь, в которой меня будут принимать таким христианином, каким я являюсь? Как грустно видеть , что во многом верные христианским законам люди вынуждены бежать из-под церковного покрова не только потому, что их благословить не могут и защитить не могут, а еще и натравливают одних на других!

Священник: Это так. И это касается не только вашей темы.

Мне кажется, что Олег и Дима в процессе беседы удостоверились в том, что они 
отторгнуты от церкви?

Дима: Для меня это не столь болезненно. К тому же мне для молитвы Богу посредники не нужны.

Олег: Я вспоминаю слова Христа: «Если двое или трое собраны во имя Мое, то Я — посреди них». И очень важно, что мы сейчас в такой интересной компании собрались и говорим об этом. Значит, Христос среди нас. И Он не судит, а радуется, потому что говорим мы о сути христианства, о самом большом подвиге человеческом — подвиге любви.

Если бы вы почувствовали в себе гомосексуальные наклонности, как бы вы к этому отнеслись?

Священник: Как к искушению. Начал бы бороться... Но чем дольше я живу, тем чаще убеждаюсь в величии заповеди Божьей: не судите. Каждый человек — это отдельная вселенная, с которой Бог сам разберется.

Достоевский в самых сложных вопросах спрашивал себя: как бы поступил Иисус? И 
вот если спросить: как бы отнесся Иисус к некоторым инициативам православной церкви? Как бы Он отнесся, например, если бы Его спросили, что делать с девушками из Pussy Riot, которые пели и танцевали в Его храме?

Священник: Ответ, по-моему, очевиден… Но Христа же распяли в церкви — Его, ветхозаветной церкви. И при этом церковь, не имея права казнить, вынудила государственную власть совершить эту казнь. И это никуда не исчезло. Распятие Христа в церкви продолжается