Навальный, Акунин и другие

Признаться, прочитав покаянное письмо Акунина, мне захотелось написать ядовитую реплику. В том духе, что, дескать, оно, конечно, прекрасно, что у старшего инженера человеческих душ наконец-то стали открываться глаза на «феномен Навальный». И что еще лучше, что он нашел в себе силы заявить граду и миру, что, дескать, неприятно признавать, но дураком я был. Когда дудел в фанфару, предусмотрительно оставленную для меня постановщиком оперетты «Выборы в Москве». Но чего-то такому признанию все-таки не хватает. А именно, признав свою неспособность увидеть то, что само бросалось в глаза, следовало бы продолжить дорогую автору японскую традицию и поступить, как настоящий самурай, – доделать харакири до конца. А именно – договорить: что уж коль скоро я таким слепцом оказался, то вы граждане-читатели не слишком на мое слово полагайтесь – не гожусь я в пророки. Замечу, к слову, что такое признание имело бы обратный эффект: и рост морального авторитета, и рост доверия к кающемуся...

Что-то такое я собирался написать. Но на следующий день тексты на ту же тему, вышедшие из под пальцев Шендеровича и Альбац, вынудили меня пересмотреть творческие планы. На их фоне Акунин, в самом деле, выглядит самураем.

Шендерович мужественно молчал после Бирюлево. Наверное, понимал уже не ботинком, а носом, в какую большую кучу он вступил. И вот, наконец, молчание прервано. И что? Строчка о Навальном – что, дескать, нехорошо. А остальное про себя. Ошибался ли я в августе? Нет, я не ошибался. Надо было Навального раскручивать, чтобы побольше народа проголосовало на устроенном властью референдуме за недоверие ей, власти.

Референдум, в самом деле, был. Его арифметика такова: 16% за Собянина, 84% – не за Собянина. Вклад голосов Навального в эти 84% – 9%. Но и без арифметики понятно, что на том референдуме можно было агитировать за недоверие власти, не раскручивая националиста в роли лидера оппозиции и не легитимизируя националистическую ксенофобию в качестве идеологии протеста.

Что, Шендерович этого не понимает? Я не имею удовольствия быть знакомым с ним лично, но знакомство с его текстами не дает никаких оснований считать его идиотом. А раз не идиот, то не может не понимать. Тогда в чем же дело? А дело в том, что и у не-идиотов язык прилипает к нёбу, когда нужно сказать: «Простите, я был неправ; дураком я был – простите». Не выговариваются эти простые слова и у не-идиотов. Наводя присутствующих на разные наприятные для не-идиотов сомнения.

Но Шендерович хотя бы нашел в себе силы выговорить, что творимый им для нас кумир не без изъяна. Заметка Альбац в этом смысле много интересней. Сволочи вы, интеллигентская свора, что накинулись на наше всё! В национализме ничего страшного – был бы цивилизованным. Погромщикам нужно читать вслух «Хижину дяди Тома», и они перевоспитаются. Этим Навальный и занят. Хоть власть ему и накинула петлю на шею, хоть сажает его и обыскивает, хоть он и безграмотный дурак (у Альбац мягче – «малообразованный» и «делает глупости»; интересно, как у нее на такое кощунство язык повернулся?), но все равно он лучше вас всех, потому что учится и борется. И все за вас, интеллигентские сволочи!

Если бы это написала Латынина, никаких вопросов не было. Но Евгения Альбац – другой человек. Я помню, как лет 7-8 назад она одна из первых в нашей журналистике заговорила про совесть – в то время для политической публицистики это было прорывом. Да, и позднее ничего откровенно глупого у этого автора мне не попадалось. Не попадалось и подлого. В чем же дело? Как она умудряется не видеть?

Сознаюсь, был в истории с Навальным момент, когда я сам засомневался. Просто очень захотелось верить. Когда прокурор потребовал для Навального и Офицерова реальный срок, а Навальный в последнем слове попросил не сажать Офицерова. Это было красиво! И – стыжусь своей наивности – желание верить сохранялось у меня даже после внезапного освобождения обоих из тюрьмы. Еще целый день сохранялось. До встречи Навального на Ярославском вокзале, до его слов, что вытащила его из застенков народная поддержка. С этого момента сомнений у меня уже не было.

Но сегодня-то не июль, а ноябрь. И мы уже четвертый месяц наблюдаем, как работает проект «Навальный». Как мэйнстримом протеста делаются национализм и ксенофобия. Как безальтернативный лидер, чуть покочевряжившись для вида, признал более чем сомнительную мэрскую победу Собянина. Как мечтой протеста потихоньку становится желание увидеть Навального депутатом Мосгорду-ы. Как пишутся юридически безграмотные проекты законов по третьестепенным проблемам – будто специально для того, чтобы продемонстрировать высокий профессионализм нынешней, ПжиВ-овской Московской ду-ы. Видели и высокий гуманизм Кировского суда, который, не заморачившись созданием хотя бы видимости разбирательства, под зевание присутсвующих прокуроров, адвокатов и самих подсудимых, выписал члену совета директоров Аэрофлота наградные за хорошую работу. Видели и совершенно дикое хамство этого члена по отношению к своему же соратнику – Кацу. Всё мы видели. И видим. Истерика с визами и призывы идти на «Русский марш» ничего нового здесь уже не добавляют. Так о чем тут говорить? Что здесь непонятно?

Смысл проекта «Навальный» в том, чтобы сказать обществу: «Не хотите меня? А этого (и это) хотите?». И должен признаться проект работает отлично: нормальный человек все больше и больше проникается таким нужным власти: «Чем Навальный, так уж лучше Путин».

Всего этого нельзя не видеть. Почему же Альбац не видит? При ее-то уме и совести? А по очень простой причине – невероятно трудно сказать себе: «Дура!». И даже «Дура я была» сказать очень трудно. Да еще так, чтобы кто-то другой услышал.

А знаете, что самое плохое в Путине? Не то, что он залил кровью Чечню. И не то, что «опустил» (во всех смыслах слова) страну. А то, что с детства он решил для себя никогда и ни о чем не жалеть. Он органически не приемлет личного раскаяния. И поэтому – принципиально неисправим. И политика его принципиально не изменяема.

Так вот если мы при всех наших добродетелях – уме, доброте, совести – не будем лучше Путина в одном единственном этом отношении: если не научимся публично признаваться в своих глупостях, а когда нужно – и в неидеальной чистоплотности, то грош нам цена. И ничем мы в этом случае лучше его не будем. И люди вокруг это будут отлично видеть. Даже если нам самим будет казаться, что от нас исходит сияние.