Почему интеллигентов и евреев не принимали в ВУЗы

Когда бог создал избранный народ, он велел всем евреям выстроиться перед ним в очередь и проходить по одному. У каждого еврея господь забирал всю глупость без остатка. Но даже божественные всемогущие руки не могут вместить всю глупость мира. Поэтому всю глупость, отобранную у 999 евреев, бог отдавал тысячному.

С тех пор как появилась эта притча, понятие избранности несколько поменялось. В современной трактовке иудаизма евреи — народ, избранный не для господства, а исключительно для служения богу: соблюдая все богоугодные обряды и обычаи, они тем самым освобождают другие народы для решения каких-то иных задач — нечто вроде монашеского ордена, составленного из целого народа. Монахи неустанно молятся, дабы у мирян была возможность не только молиться, но и ещё что-то делать — так же трактуется сейчас понятие избранности евреев. Но независимо от этого притча о тысячнике до сих пор у евреев популярна — ведь если уж еврей дурак, то он всем дуракам дурак.

Почему это так? Версий на сей счёт мне доводилось слышать много. Исходя из собственного опыта и из наблюдений за другими знакомыми евреями, полагаю: причина тут прежде всего в более чем двухтысячелетней еврейской традиции всеобщего почтения к книге и к умственной работе.

У верующих иудеев самым почтенным занятием считается изучение Торы — учения. Так называют первые пять книг Библии (считается, что их собственноручно написал Моше Амрамович Левин; мы чаще произносим его имя с греческим акцентом — Моисей), где изложены основы иудейской религии в целом. Изучение Торы считается требующим наибольшей премудрости и самым богоугодным занятием. Оно признано столь важным, что, скажем, если близкие не могут обеспечить еврею, занятому изучением Торы, достаточное для этого занятия благополучие, то обеспечивать его должна вся община.

Плоды почти трёх тысяч лет этого почтенного занятия сведены в Талмуд — обучение. Этот сборник комментариев к Торе состоит из двух частей: Мишна — повторение — содержит комментарии непосредственно к тексту Торы (их веками передавали из уст в уста, прежде чем впервые записали на рубеже II–III веков); Гемара — завершение — комментирует уже текст Мишны.

Один хрестоматийный пример. Тора содержит фразу «не вари козлёнка в молоке его матери» (как показал фольклорист и религиовед Джэймс Джордж Даниэлевич Фрэзёр, это типичный для кочевых скотоводов запрет истреблять скот, пока кормов для него хватает и можно обойтись молочной пищей). Мишна поясняет: имеется в виду запрет смешения мясного с молочным. Гемара: уточняет, что смешением считается попадание более 1/60 (в Вавилоне, где началось составление Талмуда, использовалась шестидесятиричная система счисления; если бы Талмуд начали составлять во времена греческого или римского владычества, пределом скорее всего признали бы 1/10 или 1/100) пищи одной категории в пищу другой; определяет, какая пища считается мясной, какая молочной, а какая парве — нейтральная, то есть совместимая с любой из этих категорий; требует готовить мясную и молочную пищу в разной посуде (а пищу парве относит к мясной или молочной, если она готовилась в посуде, ранее использованной для соответствующей пищи); устанавливает порядок очищения посуды для приготовления пищи одного из несовместимых типов при попадании на неё пищи второго типа.

Из этого видно, сколь глубок уровень поиска скрытых смыслов, сколь изощрён анализ старинного текста. Недаром к Мишне прилагается ещё и Тосефта — дополнение, где по каждому спорному вопросу приведён весь спектр мнений с перечислением их авторов и основных сторонников, так что любой учащийся может выбрать вариант, представляющийся ему наилучшим, или — при должной глубине изучения и понимания — предложить собственный.

Понятно, работа с Талмудом требует постоянного обращения к тексту Торы. Поэтому желательно выучить этот текст наизусть или хотя бы помнить и понимать основные подробности его. Но всё же изучение Торы требует не только хорошей памяти и усидчивости, но и больших размышлений. Поэтому почтение к Книге Книг постепенно переросло в замечательную систему обучения вообще всем наукам. Любой еврейский ребёнок с самого раннего детства оказывается обязан учиться не только в школе, но и во множестве кружков по интересам. Ему и репетиторов нанимают те, кто может… и так далее.

В результате, если у еврейского ребёнка есть хотя бы малейшие способности к обучению, то эти способности будут раскрыты в полной мере. Только человек умственно абсолютно безнадёжный может в таких условиях оказаться явным дураком.

Понятно, это будет дурак совершенно выдающийся (тот самый тысячник), потому что все невыдающиеся дураки, пройдя через такую систему обучения с раннего детства, будут хоть немного похожи на умных.

Примерно в таком же положении — дети всех работников умственного труда, независимо от их происхождения. Они тоже с раннего детства оказываются в обстановке, способствующей обучению, раскрывающей все умственные способности — даже не очень большие. В результате ребёнок, родившийся в интеллигентной семье, будет обязательно выглядеть умнее своих сверстников из простых семей — просто потому, что с детства пройдёт очень хорошую тренировку. Такой ребёнок, естественно, окажется на любых тестах и экзаменах успешнее своих сверстников из семей попроще — именно благодаря своей натренированности на умственную работу.

Но если все способности раскрыты по максимуму, то трудно рассчитывать, что найдутся какие-то невостребованные резервы. И при дальнейшем обучении у такого ребёнка, к сожалению, больше шансов упереться в потолок — потому что он с самого начала оказывается максимально близко к потолку.

Теперь вспомним, что до самого недавнего времени система высшего образования в стране была недостаточно велика, чтобы принять на обучение всех граждан соответствующего возраста. Приходилось отбирать самых подходящих для обучения. В творческих ВУЗах (от театральных до физико-технического) ключевыми звеньями отбора стали собеседования и другие способы доказывания именно способностей. Обычный же экзамен проверяет уже имеющиеся навыки обучения и уже накопленные — в ходе предыдущего обучения — знания. На таких экзаменах ребёнок, родившийся в семье работников умственного труда или евреев, автоматически получает преимущество. Но при дальнейшем обучении оно может оказаться незначимым. Ведь если ребёнок уже подошёл к своему потолку, то дальше он в него упрётся и будет усваивать новое хуже ребёнка, не обладающего таким стартовым преимуществом. Дети же, не обладающие к моменту прохождения экзамена предварительной подготовкой, могут тем не менее располагать значительными нераскрытыми резервами, позволяющими в ходе обучения подняться существенно выше.

Отсюда следует вывод, который я, как ребёнок из семьи работников умственного труда еврейского происхождения, должен был бы, по идее, резко отрицать, — но тем не менее вынужден сделать именно такой вывод. Если пропускная способность системы обучения ограничена и в то же время перед нею стоит задача подготовить специалистов наивысшего возможного уровня, чтобы они в дальнейшем могли максимально эффективно работать, то приходится создавать искусственные входные барьеры для детей работников умственного труда и для других категорий лиц, обладающих заведомыми стартовыми преимуществами. Необходимо искусственно ограничивать приём таких людей, применять к ним более жёсткие требования, чем ко всем остальным, дабы отфильтровать среди них тех, кто не просто с детства лучше натаскан, а располагает ещё значительными резервами мобилизации для дальнейшего обучения. А среди тех, кто такими стартовыми преимуществами не обладает, экзамены действительно отбирают в основном тех, кто располагает большими способностями к дальнейшему обучению. Таким образом, при введении такого ограничения средний уровень специалистов, выпущенных ВУЗами, оказывается выше, чем в отсутствие всяких ограничений по категориям — при приёме только на основании вступительных экзаменов

Так что вопиющие нарушения принципа равноправия — знаменитая процентная норма приёма евреев, не менее знаменитые рабфаки (рабочие факультеты) для подготовки учеников из рабочих и крестьянских семей к поступлению в ВУЗы, даже запрет (лет на десять после революции) приёма в ВУЗы детей дворян и священнослужителей (его можно было обойти, проработав пару лет на производстве или клерком в государственном аппарате) — в конечном счёте повышают эффективность системы высшего образования, что в свою очередь способствует улучшению условий жизни всех граждан, включая — пусть и не напрямую, а через многослойную ткань длинных цепочек взаимодействий, именуемую обществом, — тех, чьи права ущемлены этими нарушениями.

Ну а то, что мне (как и моему брату Владимиру — в отличие от меня, умному) удалось поступить в ВУЗ, позволяет мне надеяться: у меня действительно имеются и собственные способности, а не только натасканность, приобретённая благодаря рождению и воспитанию в очень умной среде.