Управляема ли демография?

Журнал "Власть", 10, 2006

Что такое русский крест? Народная трагедия или естественное следствие урбанизации? Многочисленные факты из исторического прошлого и современного страноведения доказывают, что демографический кризис – не предопределен, а является следствием непродуманных управленческих решений. А значит, как показывают те же экскурсы в историю, вполне могут быть преодолены с помощью адекватной управленческой политики.

Управляема ли демография?

Багдасарян Вардан Эрнестович,

д.и.н., профессор,

Центр проблемного анализа и

  государственно-управленческого проектирования

Одним из главных индикаторов неудач реформаторской практики в постсоветской России выступает сопряженный с ней демографический кризис. Понятие «русский крест», фиксирующее пересечение резко понизившейся кривой рождаемости и столь же стремительно возросшей кривой смертности, явилось образным отражением народной трагедии. [1] Противоположная точка зрения определяется тезисом об отсутствии какого бы то ни было демографического кризиса, естественности снижения репродукционных потенциалов при переходе к современному типу воспроизводства. Утверждается соотносимость современной динамики рождаемости в России с аналогичными показателями развитых стран Запада. Низкий уровень демографического воспроизводства объясняется фатальным следствием урбанизационных процессов, вступлением в фазу индустриального развития. [2]

Выдвигаемая в представленном исследовании гипотеза заключается в опровержении тезиса об исторической предопределенности низкой репродуктивной активности при установлении современных производственных технологий и инфраструктур. Предлагается концепт о корреляции демографической динамики с факторами мировоззренческого и ценностного характера. Современная репродуктивная пассивность западных обществ рассматривается в этой связи не только и не столько результатом производственно-экономической трансформации, а следствии широко понимаемого процесса секуляризации.

Непредопределенность мирового демографического процесса

Характерно, что сама концептуализация постулата о демографическом переходе («демографической революции», «демографической модернизации») в трудах Л. Рабиновича, А. Ландри, У. Томпсона пришлась на конец 1920-х – начало 1930-х гг., время перманентного, казавшегося необратимым, кризиса репродуктивности на Западе. [3] История не замедлила поправить фаталистов. Наступившая в скором времени эпоха «бэби-бума» опровергла все их прогнозы и теоретические построения. Нет никаких оснований считать, что нечто подобное не может повториться и в дальнейшем.

Историческая демография представляет широкую череду примеров, противоречащих концепту об индустриально-урбанистической предопределенности «современного типа воспроизводства».

Ни в одном из современных государств мира демографическое развитие не осуществлялось в одновекторном направлении. Периоды репродуктивного упадка чередовались, с той или иной степенью исторической частоты, с эпохами подъема рождаемости. В этом смысле корректнее говорить не о демографических трендах, а о демографических маятниках. Зигзагообразный характер популяционной динамики свидетельствует об отсутствии в ней фатальной предопределенности. Для большинства стран современного Запада предначертанная, казалось бы, траектория репродуктивного угасания была опровергнута разразившимся в 1940-е – 1950-е гг. феноменом «бэби-бума». Основу его составила реанимация консервативных европейских ценностей, включая институт семьи. Предлагаемое сторонниками теории демографической модернизации объяснение «бэби-бума» посредством фактора репродуктивной компенсации, опровергается тем обстоятельством, что начало его хронологически приходится на первые годы мировой войны, а вовсе не на послевоенный период, когда он получил свое дальнейшее развитие. [4] Репродуктивные подъемы не были хронологически универсализированы. Ряд стран Запада прошли их в совершенно других историко-временных интервалах. К примеру, в Германии он пришелся на вторую половину 1930-х гг., в Испании и Греции на вторую половину 1960-х гг., в Аргентине - на 1970-е гг., во Франции – на 1990-е гг. и т.д.

В советском государстве всю первую половину XX в. кривая рождаемости имела потенциальный тренд повышения. Однако реализации репродуктивных потенциалов препятствовали периодически происходящие социальные коллапсы – Гражданская война, коллективизация, Великая Отечественная. Именно на эти периоды приходились резкие зигзагообразные спады репродуктивности. При обретении же относительной социальной стабильности фиксировалось наступление «демографического ренессанса». [5]

Воздействие на динамику воспроизводства населения процесса массой урбанизации не имело, таким образом, приоритетного значения. Поддержание высокого уровня рождаемости определялось, с одной стороны, преимущественной включенностью в осуществление репродуктивных общественных функций лиц получавших еще досоветское религиозное воспитание, ментально связанных с традицией православных семейных ценностей. Другое обстоятельство, стимулирующее высокий уровень рождаемости, имело идеологическую природу. Пропагандистская апелляция большевиков к «светлому будущему» в значительной мере сказывалась на репродуктивной ориентированности народа («если не мы, то дети, уж точно, будут жить при коммунизме»). Психологическая уверенность в завтрашнем дне оказывалась более весомым фактором корреляции демографических показателей, чем крайне тяжелое материальное положение населения первых десятилетий советской власти. [6]

Полярный подход в отношении теории модернизационного детерминизма представляла традиционалистская концепция демографического провиденциализма. Систематизированная еще в XVIII в. немецким пастором И.П. Зюсмильхом, она сводилась к утверждению, что основные показатели демографии - рождаемость, смертность и продолжительность жизни есть результат божественного установления. [7] Данный концепт восходил к обыденному взгляду религиозного человека на причины рождения и смерти: «Бог дал, Бог и взял». Несмотря на свою видимую антиномичность к теории модернизации, концепцию божественного установления объединяет с ней представление о предопределенности демографических процессов, а, соответственно, об их принципиальной неуправляемости. Такая фатализация явилась в методологическом отношении последствием абсолютизации одного из факторов демографии. Крайностям материалистического и теологического   монизма впервые в научной практике противопоставляется синтезирующая материальную и духовную составляющую бытия, многофакторная модель демографического дискурса.

Государственная политика и демографические тренды

Из предположения о непредопределенности современного кризиса репродуктивности проистекает тезис о принципиальной возможности для государства оказания координирующего воздействия на демографические процессы. В пользу этой гипотезы свидетельствуют многочисленные исторические прецеденты эффективной демографической политики.

Германия

К резкому репродуктивному скачку во второй половине 1930-х гг. привела, к примеру, антифеминистская политика в Германии. Тенденция неуклонного снижения рождаемости в Веймарской республике коррелировала с созданием образа «новой немецкой женщины», ценностные идеалы которой связывались с потреблением, развлечением, профессиональным статусом. Со сменой   власти демографическая ситуация резко изменилась. Если к 1934 г . в Германии рождалось около 1 миллиона младенцев, то уже к 1939 г ., после завершения демографической реформы – в полтора раза больше. Германия   была в это время единственным из ведущих европейских государств, характеризующихся постоянным репродуктивным ростом. Планомерно реализовывался курс на высвобождение женщин из сферы профессионально-трудовой деятельности. Да минимума, к примеру, сведена была их представленность в должностях школьных учителей (кроме предметов рукоделие и домоведение), хотя еще в Веймарской республики ощущался не меньший дефицит педагогов, мужчин, чем в современной России. Исключение в гендерной ротации составили лишь традиционные женские профессии, связанные со сферой торговли и услуг. Стремление женщин к карьерной самореализации в профессиональном или политическом отношении оценивалось на уровне общественной морали как противоестественное. Для вступивших в замужество и добровольно оставивших трудовую деятельность работниц предусматривалась сравнительно крупная беспроцентная ссуда. Характерно, что высвобождение женщин из сфер общественного производства, приводящее, казалось бы, к сокращению численности рабочих кадров, ни каким образом не сказалось в негативном отношении на сверхвысоких темпах развития экономики страны. Немецкие женщины активно поддерживали   процесс дефиминизации. [8]

Германский опыт опровергает традиционное возражение, сводящееся к тому, что в условиях индустриальной экономической инфраструктуры высокая репродуктивность, условием которой является производственное высвобождение женщин, ввиду неокупаемой затратности такого шага, невозможна. Экскурс же в историю демографической политики заставляет внести в этот тезис некоторую корректировку, ограничивающий ракурс его применения либеральными экономическими моделями организации индустриального общества. В тех же системах, в которых государству отводится роль активного экономического регулятора, появляются возможности и для гендерной диверсификации общественных функций, и, в частности, создания условий репродуктивной ориентированности женщин. [9]

Конечно же, германская демографическая политика далеко не ограничивалась дефиминизацией производственной сферы, включая и иные механизмы стимулирования высокой рождаемости. Вводились, к примеру, специальные детские и семейные пособия, устанавливались льготные расценки медицинского обслуживания многодетных семей. Распространявшая на недостигших 25-летнего возраста незамужних девушек обязательная трудовая повинность предусматривала, главным образом, наряду с сельскохозяйственными работами, оказание помощи многодетным матерям в уходе за детьми. Молодые немки, таким образом, снимая часть повседневных забот с домохозяек, сами приобретали навыки будущих матерей. Задачу подготовки к материнству решали также учрежденные государством специальные школы для беременных женщин. Впервые в мировой практике устанавливалась правительственная награда за заслуги рожениц – Золотой материнский крест, вручаемый, матерям родившим восьмерых детей (с 1944 г . аналогичные были введены и в СССР). [10]

Об апологии опыта национал-социализма, конечно же, не может быть и речи. Однако детородный бум в Германии есть серьезный аргумент в пользу гипотезы о корреляции репродуктивных показателей с уровнем активности государственной политики. Статистика по рождаемости в современном либеральном германском государстве находится в резком диссонансе с описанной ситуацией в 30-е годы. Уже довольно длительное время Федеративная Республика имеет однозначно худший в мире показатель общего коэффициента рождаемости. В 2004 г . он составил лишь 8,6 ‰, тогда как даже в условиях катастрофического 1945 г . – 15 ‰. Почему же немки в Веймарской республике и ФРГ имели низкую, а в 30-е годы – высокую репродуктивную активность? Очевидно, что причины такого различия следует искать не в экономической конъюнктуре, а прежде всего, в идеологических факторах и государственном управлении демографическими процессами. [11]

Румыния и другие страны Восточной Европы

Другой пример стремительного демографического рывка представляла социалистическая Румыния. Суммарный коэффициент рождаемости в ней в первую половину 1960-х гг. был одним из наименьших в мире. К 1966 г . уровень его падения достиг отметки в 1,9. Переломный характер для вывода страны из состояния демографического кризиса имел комплекс мер, главным образом запретительного характера, принятых румынских правительством в октябре 1966 г . Один из запретов касался продажи средств контрацепции. Приобрести контрацептивны в Румынии было возможно лишь на основании особо предписания врача, или по некоторым социальным показаниям. Одновременно устанавливался запрет на осуществление абортов. Они разрешались лишь по особым медицинским справкам для женщин достигших сорокалетнего возраста, а также матерей, имеющих четырех и более детей. По каждому факту смерти новорожденного проводилось специальные расследование. Уголовная ответственность за нелегальные аборты распространялась как на осуществивших их женщин, так и врачей. Исходя из норм современного либерального права, такого рода регулировка может показаться дикостью. Однако в результате ее Румыния в кратчайший срок была выведена из демографической ямы. Не прошло и года, как суммарный коэффициент рождаемости в стране возрос до отметки в 3,66. По общему коэффициенту рождаемости показатели возросли от 14,3 ‰ в 1966 г . до 27,4‰ в 1967 г . По-видимому, это был самый стремительный демографический рывок за максимально короткий период в новейшей истории. Впоследствии при ослаблении фактического государственного контроля за репродуктивным поведением, уровень рождаемости вновь приобрел тенденцию устойчивого снижения. Хотя формальный запрет на проведение абортов сохранялся, но, не будучи подкреплен соответствующими уголовными преследованиями и строгостью медицинского освидетельствования, он приобрел исключительно номинальный характер. К середине 1980-х гг. Румыния по числу абортов даже вышла на второе место в мире. На первом же, как известно, находился Советский Союз, что само по себе заставляет со всей внимательностью подойти к рассмотрению румынской демографической реформы 1966 г . Некоторые ограничения права женщины на совершение аборта существовали также и в других социалистических стран - в Болгарии (для женщин в возрасте менее 40 лет и родивших менее двух детей) и Венгрии (для женщин в возрасте менее 35 лет и родивших менее трех детей). [12]

Активную демографическую политику, направленную на повышение репродуктивности, реализовали в 1970-е гг. и другие страны Восточной Европы. В результате в Венгрии – с 1,91 в 1971 г . до 2,38 в 1975 г ., в ГДР – с 1,54 в 1975 г . до 1,95 в 1980 г ., в Чехословакии – с 2,01 в 1968 г . до 2,50 в 1974 г ., в Болгарии суммарный коэффициент рождаемости повысился с 2,04 в 1972 г . до 2,30 в 1974 г . Некорректным, в связи с указанной статистикой, представляется   присутствующее в Концепции демографической политики «Российской партии жизни» утверждение о нулевом эффекте болгарских запретительных санкций конца 1960-х – начала 1970-х гг. в отношении абортов. [13]

СССР

В качестве весьма эффективной может быть оценена и демографическая политика 1980-х гг. в СССР. Несмотря на высокий уровень индустриального развития, предполагающий, согласно теории современного типа воспроизводства, снижение репродуктивной активности, суммарный коэффициент рождаемости за период с 1980 по 1987 гг. возрос в нем с 2,25 до 2,53, повысившись, таким образом, на 12,4%. Фиксируются две волны возрастания репродуктивности советских женщин. Первая из них определялась реализацией принятого 22 января 1981 г . постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по усилению государственной помощи семьям, имеющим детей». В течение десяти предшествующих лет наблюдалось ежегодное устойчивое снижение суммарного коэффициента рождаемости. Его рост начался фактически сразу же после вступления в силу указанного постановления, о чем свидетельствуют следующие показатели – 1980-1981 гг. – 22,25, 1981-1982 гг. – 2,29, 1982-1983 гг. – 2,37, 1983-1984 гг. – 2,41. За три года эффект принятых мер себя исчерпал, выразившись в пробуксовке динамики рождаемости в 1984-1985 гг. на уровне предыдущего года – 2,41. Новая, более мощная репродуктивная волна коррелировала с развернувшейся в советском обществе крупномасштабной антиалкогольной кампании. Динамика суммарного коэффициента рождаемости вновь резко возросла, составив за 1985-1986 гг. показатель 2,46, а за 1986-1987 гг. – 2,53. Исходный уровень начала цикла репродуктивного падения 1971-1972 гг. – 2,47 был, таким образом, превзойден. Характерно, что РСФСР имело за этот период один из лучших среди союзных республик показателей возрастания суммарного коэффициента рождаемости, что еще более акцентировало связь повышения репродуктивности с антиалкогольной политикой (а, соответственно, с ростом материального благополучия семей, оздоровлением внутрисемейного климата). [14]

Показательному примеру советской политики второй половины 1980-х гг., доказывающему принципиальную возможность управленческого воздействия на сферу демографии, сторонники теории «железного» демографического детерминизма противопоставляют довод об «оттянутой смертности». Согласно этому взгляду, в результате неоправданного вмешательства государства в демографические процессы произошел некий временной сдвиг. Все те, кто должен был в соответствии с предшествующим трендом, умереть еще во второй половине 1980-х гг., умерли в начале 1990-х. Искусственный демографический подъем и вызвал якобы последующий компенсационный с точки зрения параметров демографии, спад. Однако утверждению о том, что будто бы умершие в ельциновский период истории России должны были уйти из жизни еще в эпоху М.С. Горбачева противоречит анализ динамики возрастной структуры смертности. В 1990-е гг. наблюдался, прежде всего, резкий прирост категории умерших, находящихся в труде – способных возрастах, по отношению к которым понятие «оттянутая смерть» была мало применима. О каком временном сдвиге смертности можно говорить применительно к человеку, ушедшему из жизни вследствие убийства, производственной травмы или инфекционного отравления? Да и каков лаг по времени оттянутой смерти? Очевидно, что он не может быть в принципе растянут на двадцатилетний период. С точки зрения теории отсроченной смертности, было бы понятно увеличение числа умерших в начале 1990-х гг. Но и в начале 2000-х он по прежнему находился на столь же высоком уровне, поражая генерации, вступившие во взрослую жизни уже в «послезастойные» периоды отечественной истории, к которым, в силу этого, тренды советской «алкогольной» смертности, казалось, не должны быть применены. Ниже приводится хронологически выраженная динамика смерти российских граждан по трудоспособным возрастам. [15]

Обращает на себя внимание наличие двух циклов роста смертности. Второй из них начинается после трехгодичного периода ее спада 1996 – 1998 гг. Очевидна обусловленность очередного роста смертности экономическим коллапсом 1998 г . Никакой связи с горбачевской антиалкогольной кампанией, преподносимой в качестве механизма искусственного демографического сдвига, здесь уже явно не прослеживается.

Демографическая вариативность в современном мире.

Индикатором ментально-культурный обусловленности репродуктивного поведения может служить сопоставление по данному параметру лиц, проживающих в одной экономической зоне, но различающихся по этноконфессиональной идентификации. Так русские женщины, проживавшие в советское время в среднеазиатских республиках, рожали неизменно значительно меньше детей, чем представительницы коренных мусульманских народов. В то же время среднеазиатки, переезжавшие в Россию, были более репродуктивно ориентированы в сравнении с местным славянским населением. Не только отношение к деторождению, но и в целом к семейным ценностям, оказывалось значительно диверсифицировано по национальному признаку. Разводы, к примеру, у таджичек фиксировались в 2,5 раз, а у туркменов – в 3,5 раз реже, чем у русских в соответствующих национальных республиках. [16]

Еще более показательны цифры расовых различий в репродуктивной активности населения США. Казалось бы, у рассредоточенных по всей территории Соединенных Штатов афро-америнцев должен быть, в соответствии с теорией об экономическом предопределении демографических процессов, примерно тот же показатель рождаемости, что и у белого населения (а может, даже и меньше, имея в виду их более низкий социальный уровень в стране). Однако в реальной истории репродуктивность цветных оказывалась неизменно выше, нежили у потомков выходцев из Европы. Так к середине 1980-х гг. суммарный коэффициент рождаемости у американских белых составлял 1,719, тогда как у афро-американцев – 2,154. Традиционно еще более высокие репродуктивные показатели в США имеют представители иных цветных этносов (к примеру, мексиканцы). Суммарный коэффициент рождаемости за тот же период у целостно рассчитываемого небелого населения Соединенных Штатов составил 2,224. Именно репродуктивная активность цветных обеспечивает на настоящее время для США некоторое превышение границы простого воспроизводства населения. Тот же вывод можно сделать и в отношении современной Франции. Как и по всей Европе, иммигранты из стран третьего мира обладают несоизмеримо более высоким уровнем репродуктивности, нежели коренные европейские жители, в данном случае – французы. Численность детей у проживающих во Франции арабов в 3,3 раза больше в среднестатистическом измерении, нежели у французских семей. Выправившаяся, казалось бы, в настоящее время демографическая ситуация во Франции есть прежде всего результат активной рождаемости у иммигрантов. Сами-то французы, имеющие суммарный коэффициент 1,84, не обеспечивают даже простого воспроизводства. [17]

Не подтверждает урбанистической концепции демографического перехода и анализ различий репродуктивного поведения городских и сельских жителей. Строгих, исторически выдерживаемых пропорциональных норм в пользу жителей села, выступающих в качестве носителей традиционного типа воспроизводства, не прослеживается. Так средний размер городской семьи в ряде европейских союзных республик (Украинская ССР, Белорусская ССР, Литовская ССР, Латвийская ССР) ко времени распада Советского Союза даже несколько превышал численность сельской. Сказывался, вероятно, фактор более комфортабельных условий жизни в городах, тогда как в других республиках преимущественное влияние оказывала репродуктивно ориентированная демографическая традиция села. Следовательно, соподчиненность материальных и духовных факторных воздействий в демографии не имело детерминированной иерархической заданности, варьируясь по своей значимости в зависимости от культурных ареалов. [18]

Тезис теории демографической модернизации о несовместимости интенсивной репродуктивности с высоким уровнем продолжительности жизни опровергается современной статистикой ряда стран. К примеру, первенствующая в Европе по показателю рождаемости Ирландия находится по критерию продолжительности жизни населения на одном уровне с другими европейскими странами (77,7 лет), опережая, в частности, благополучную по западным меркам Данию. Израиль, при весьма высоком уровне репродуктивности (21,7‰), превосходящем более чем в 2 раза российские показатели рождаемости, имеет вместе с тем, продолжительность жизни в 79,7 лет, опережая в этом отношении и США (77,4 лет), и   Германию (78,7 лет) и Великобританию (78,4 лет). Более 70 лет составляет продолжительность жизни в таких высокорепродуктивных странах современного мира как Иран, Филиппины, Алжир и др. Демографический феномен Латинской Америки особенно наглядно ниспровергает стереотипы модернизаторского подхода в демографии. Интенсивная рождаемость латиноамериканских стран не стала каким либо препятствием для установления в ряде из них планки продолжительности жизни на уровне мировых лидеров. Чили, к примеру, и вовсе обгоняет по этому показателю Соединенные Штаты Америки (77,9 лет в среднем у чилийцев против 77,4 лет в среднем у американцев.) [19]

Демографическая вариативность на постсоветском пространстве

О том, что «русский крест» не имел объективной заданности, общемировым трендом демографического процесса свидетельствует сравнение России по основным параметрам демографии с бывшими союзными республиками, находящимися, казалось бы, на той же фазе социальной трансформации. Обладая более высоким экономическим потенциалом (что иллюстрирует направленность миграционных потоков), Российская Федерация имеет худшее положение в демографической сфере на всем постсоветском пространстве.

Причем, по наименее зависящему от материального фактора показателю рождаемости ее статистика, в сравнении с другими бывшими республиками СССР, не выглядит столь удручающей. Россия занимает среди них 10-е место, несколько опережая по отражаемому общим коэффициентом уровню репродуктивности все постсоветские страны, лежащие к Западу. Правда, и отставание ее от среднеазиатских республик выражается почти двукратным разрывом в уровнях репродуктивности (в сравнении с Таджикистаном РФ и вовсе отстает по общему коэффициенту рождаемости более чем в 2,5 раз). Заметно хуже, в сравнении с бывшими советскими государствами, выглядят коэффициентные показатели России в отношении   смертности, по которым она разделяет последнее место с Украиной. Разрывом в 3,5 раз измеряется ее отставание от первой позиции Таджикистана. Наконец, по критерию ожидаемой продолжительности жизни Россия является однозначным демографическим аутсайдером (последнее место) на всем постсоветском пространстве. В целом, россияне живут на 8 лет меньше, нежели жители занимающей первую строчку в этом списке Армении. Продолжительность же жизни российских мужчин и вовсе отстает от армянского уровня на 11,5 лет. Характерно, что оба демографических лидера постсоветского пространства Армения и Таджикистан имели одну из худших среди бывших республик СССР конъюнктур экономического развития. Объединяет оба государства и факт прохождения через горнило масштабных войн, укрепивших вероятно витальные потенциалы армянского и таджикского народов. [20]

Феномен планирования семьи

Говоря об управляемости демографическим процессом, необходимо иметь в виду, что целевые установки этого управления могут быть прямо противоположными. Если современная Россия устами Президента РФ ставит задачу преодоления кризиса депопуляции, то большинство государств современного мира проводят политику сдерживания рождаемости. Она характеризуется такими вошедшими в обыденный лексикон понятийными конструкциями, как «планирование семьи», «сознательное материнство», «плановое родительство» и т.п. Эффективность такого курса измеряется снижением репродуктивной динамики. Реализуются государственные программы планирования семьи. Процесс снижения рождаемости, при общемировом масштабе рассмотрения проблемы, оказывается не столько естественным последствием демографического перехода, сколько результатом искусственной политической регуляции.

Претендующий ныне на роль планетарного лидера Китай еще в 1980-е гг. эпатировал мировую общественность жесткостью курса борьбы с многодетностью. Широкими полномочиями был наделен учрежденный в 1981 г . Государственный комитет планирования рождаемости. Принятая в марте 1982 г . совместная директива ЦК КПК и Госсовета КНР провозглашались следующие ориентиры демографической политики: « В отношении неплановых рождений следует применять соответствующие экономические санкции. Для городских жителей, за исключением особо утвержденных случаев, должна стать нормой однодетная семья. В сельской местности следует пропагандировать однодетную семью, если же некоторые семьи сталкиваются с реальными трудностями, то их требования о рождении второго ребенка должны быть рассмотрены и после утверждения включены в план деторождении ». [21] Однодетные китайские семьи получали ряд социальных и экономических преференций, действующих как на провинциальном, так и национальном уровне: денежные премии, субсидии на специальное медицинское обслуживание, повышенное пенсионное обеспечение, приоритетность при распределении квартир в городах и огородов в сельской местности. Напротив, по отношению к многодетным супружеским парам применялись дискриминационные правовые ограничения, включавшие лишение их возможности получения продовольственных талонов и наложение на них обязанности 10-процентного налогового отчисления с заработной платы. Минимальный брачный возраст был повышен до 20 лет у женщин и 22 лет у мужчин (в некоторых районах и вовсе – 25 и 28 лет соответственно). Отдельным аспектом политики минимализации рождаемости устанавливалась борьба с традицией кумовства. Формула управляемой демографии по-китайски сводилась к принципу «награда – за одного ребенка, прогрессирующее наказание – за третьего и последующего». [22]

Среди неевропейских социалистических стран программы планирования семьи реализовывались также во Вьетнаме. В Сингапуре с 1984 г . за основу политики сокращения рождаемости была взята пропаганда изменения социального облика женщины в сторону повышения уровня ее имущественной состоятельности и образованности. Пятилетние планы Индии и Бангладеша включали определение численности лиц, предполагаемых к прохождению стерилизации. На пятилетку 1986 – 1990 гг. индийским правительством ставилась задача стерилизовать, по меньшей мере, 31 млн. человек, бангладешским – 3,4 млн. человек. Внимание индонезийских властей акцентировалось на задаче повышения минимального брачного возраста. Политика по сокращению рождаемости Иордании осуществлялась в рамках правительственной программы, направленной на увеличение временных интервалов рождения детей у одной женщины. В Турции идеология планирования семьи закреплена даже на конституционном уровне (Статья 41 Конституции Турции). Даже в США на уровне деятельности ряда общественных организаций проводилась серия пропагандистских кампаний по сокращению рождаемости. Противодействие стремлению членов общества к деторождению определялось в частности основной задачей американской Национальной организации неродителей. В Японии с 1952 г . реализовывалась долгосрочная национальная программа по пропаганде маленькой семьи. Малодетность классифицировалась как свидетельство «ответственного родительства». [23]

С 1952 г . существует Международная федерация планирования семьи, объединяющая на настоящее время более 180 стран. Имея в виду повсеместное распространение в третьем мире программ ограничения рождаемости, было бы корректней интерпретировать современный репродуктивный упадок не в качестве объективного процесса, как это делают сторонники теории демографической модернизации, а следствием целенаправленного управленческого воздействия. [24]

Не было бы корректно, вместе с тем, утверждать об универсализации пути борьбы с рождаемостью для развивающихся стран. Внедрение в действие программ планирования семьи вызвало в ряде сообществ резкое противодействие. Они стали в частности одним из мотивов исламской революции 1979 г . в Иране. Категорический разрыв с «буржуазной» политикой сокращения рождаемости декларировали ставшие на социалистические рельсы Лаос и Кампучия. Одним из проявлений нового демографического курса являлся запрет, наложенный лаосским правительством на использование средств контрацепции. Несмотря на традиционно высокую репродуктивность, стратегия увеличения численности населения реализуется рядом мусульманских государств – Саудовской Аравией, ОАЭ, Ливией и др. Среди стран Экваториальной Африки задача стимулирования роста рождаемости решалась Габоном. В Латинской Америке, несмотря на принятие большинством государств программ семейного планирования, такие его методы как аборт и стерилизация зачастую находятся под запретом. [25]

Конспирологическая версия демографических трендов

Есть взгляд, что не следует полностью сбрасывать со счетов и конспирологическую интерпретацию мировых демографических трендов. Регулировка рождаемости в странах третьего мира, при ее стимулировании в развитых государствах, воспринимается многими современными мыслителями практическим выражением преференций «золотого миллиарда». Конспирология не просто утверждает возможность управления процессами демографии, но и выдвигает тезис об ее управляемости в планетарном масштабе, как реализованной политической реальности. Российская депопуляция в этой связи представляется в качестве инициированного свыше (или извне) спланированного явления. [26]

Взятая за основу сценарного прогнозирования развития мира теория «золотого миллиарда» ориентирует мондиалистские структуры на проведение политики сокращения темпов естественного воспроизводства населения. Удивительным образом, всеобщий устойчивый спад рождаемости оказался синхронизирован с началом активизации неомальтузианских разработок. Идеологическим знаменем неомальтузианства явились доклады Римского клуба. Их лейтмотивом стала концепция «нулевого роста», раскрываемого как в применении к экономике, так и народонаселению.

Целенаправленная деятельность США по сокращению рождаемости в третьем мире признается ныне даже сторонниками теории демографической модернизации (А.Г. Вишневский). [27] Именно в Соединенных Штатах находятся крупнейшие мировые центры планирования семьи. В ракурсе конспирологического объяснения особого внимания заслуживает резонанс распространения СПИДа, следствием которого явилось не только повышение уровня смертности, но и ограничение, ввиду внедрения средств контрацепции, рождаемости. Некоторое время программы планирования семьи реализовывались и в Российской Федерации. Однако политика ограничения естественного воспроизводства зачастую вызывает широкие народные протесты то в одном, то в другом регионе мира. Данный мотив явился, в частности, одним из главных обстоятельств падения правительства Индиры Ганди в Индии в 1977 г .

Зачем управлять демографией?

Германское руководство в апреле 1942 г . сформулировало цели Германии в отношении оккупированных восточных территорий следующим образом: «Мы должны сознательно проводить политику на сокращение населения». [28] Депопуляция, таким образом, рассматривалась как средство окончательной геополитической победы над славянским миром. Программа нацистской «демографической политики» на территории Советского Союза включала такие компоненты, как пропаганда абортов и противозачаточных средств, разрушение системы здравоохранения и особенно родовспоможительных учреждений, ликвидацию санитарного просвещения, уничтожение противоэпидемических служб и т.д. [29]   С распадом СССР де-факто многие из этих положений доктрины славянской депопуляции стали реальностью.

Проблема управляемости демографическим процессом особо актуализуется при рассмотрении российского кризиса депопуляции в ракурсе цивилизационного и геополитического противостояния в мире. Численность населения издревле выступала весомым фактором, определяющим положение государств на международной арене.

В свете выявления мировых миграционных трендов, концепт С. Хантингтона о «цивилизационных войнах» нуждается в некоторой корректировке. Цивилизации утратили в последнее время аспект географической локализации. Представители различных цивилизационных систем проживают ныне на одной территории, будучи в правовом отношении в равной степени защищены государством. Конструируется особая среда конфликта цивилизации, где демография выступает едва ли не основным полем соперничества. Ввиду интенсификации миграционной динамики, происходит ползучая исламизация Европы. Репродуктивный потенциал иммигрантов – мусульман не идет ни в какое сравнение с уровнем рождаемости европейских резидентов. Ислам, констатируют некоторые современные авторы, взял исторический реванш у христианского мира за поражение у Пуатье. Все вышесказанное относится в равной мере и к России, для которой миграционная волна магрибского ислама замещена ее среднеазиатским аналогом. [30]

Еще в XIX в. в арсенал геополитических разработок был привнесен концепт «борьбы за жизненное пространство». В качестве объясняющей характер демографических процессов модели формулировалась закономерность о неизбежности занятия популяционно разряженного пространства представителями пограничных геополитических субъектов, превосходящих его по плотности населения. В этой связи депопуляция России объективно, вне зависимости от характера взаимоотношений с соседями, содержит угрозу ее национальной безопасности. Дисбаланс в численности населения по разные стороны российско-китайской границы является одним из наиболее серьезных геополитических вызовов.

На настоящее время Россия, будучи по-прежнему крупнейшим государством, занимает только шестое место по численности населения. Еще пятьдесят лет назад РСФСР находилась на четвертой позиции, уступая по этому показателю лишь Китаю, Индии и США. Пи совокупном же учете всего населения СССР советская популяция опережала американскую. Однако к концу тысячелетия Россию обошли Индонезия (4-е место) и Бразилия (5-е место). Согласно долгосрочному прогнозу ООН к 2050 г . Российская Федерация по показателю численности населения будет находиться на 18-й позиции в мире, а в 2100 г . – на 22-й. [31] Станет ли страдающее от перенаселения мировое сообщество спокойно взирать на малозаселенную, богатую природными ресурсами Россию? Следует прогнозировать выдвижение со временем требований о «справедливом» перераспределении принадлежащей всему человечеству территории земного шара в соответствии с численностью населения. Уже сейчас плотность населения в азиатской части Российской Федерации, составляющей 75% территории РФ, не превышает 2,5 человек на квадратный километр. Между тем, на 1 кв. км в США проживает 29 человек, а в Европе и вовсе – 119 человек.

Демографический прогноз ООН на 2050 г .

Демографический прогноз ООН на 2100 г .

Обращает на себя внимание первая позиция, отводимая в прогнозах ООН Индии. За ширмой китайской миграционной угрозы индийский демографический тренд зачастую выпадает из внимания футурологов. Между тем, он способен принципиально изменить геополитческую конфигурацию мира. Другой характерной чертой ооновского сценария является сохранение США, несмотря на все разговоры о депопуляции Запада, третьей позиции среди мировых демографических лидеров, при существенном возрастании абсолютной численности американского населения.

Демографическая альтернатива - возможна

Приведенная аргументация вовсе не направлена на абсолютное дезавуирование теории демографического перехода. Было бы наивно отвергать влияние на репродуктивность материальных факторов. Задача заключалась не в отрицании их, а в доказательстве одновременного воздействия на репродуктивное поведение населения духовных потенциалов, и, соответственно, непредопределенности процесса снижения рождаемости в современном мире, принципиальной возможности изменения сложившейся демографической ситуации. Лидерами в динамике воспроизводства населения в настоящее время являются Афганистан и Саудовская Аравия, хотя первое из государств характеризуется крайне низким уровнем жизни, а второе – столь же высоким. Очевидно, что в обоих случаях исламская традиция сакрализации деторождения оказалась более значимым условием, нежели материальные параметры развития стран. Следовательно, демографическая инвариантность возможна.

[1] Глазьев С.Ю., Кара-Мурза С. U ., Батчиков С.А. Белая книга: Экономические реформы в России 1991-2002 гг. М., 2004. С.21-22; Ананьев Б.Путь, которым Россия идет сто лет, путь к погибели. Речь идет о неизбежном введении политики «чрезвычайного демографического положения» // http : www . voskres . ru / idea / ananjev . htm ; Власов Ю.П. Кто правит бал. М., 1993. С.280-289.

[2] Щербакова Е. Рождаемость снизится с 2,65 до 2,05 ребенка на женщину // Демоскоп Weekly . 2006. №233-234.

[3] Rabinowicz L. Le probleme de la population en France precede d ΄ une histoire generale de la population: Etude de sociologie de la population. Paris, 1929; Landry A. La, revolution demographique. Paris, 1934; Thomson W.S. Population // The American Journal of Sociology, 1948. Vol .54. № 2: Борисов В.А. Еще одна дата возникновения теории демографической революции // Социологические исследования. 1986. № 3.

[4] Демографическая модернизация России, 1900- 2000. М ., 2006. С. 163-169.

[5] Исупов В.А. Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине XX века. Историко-демографические очерки. Новосибирск, 2000. С.234-237.

[6] Магамедов Р.Р. Идеи мировой революции во внутренной политике совесткого руководства и в общественном сознании россиян (1917-1925 гг.). Дис. На соиск. уч. степ. д.и.н. М., 2000.

[7] Rohrbasser J.-M. L ΄ Ordre divin: De l ΄ arithmetique politique a la physico-theologie // S ü ssmilch J.P. L ΄ Ordre divin. Paris, 1998. P.67.

[8] Там же. С.209.

[9] Там же. С.158-160; 206-209.

[10] Там же. С.207.

[11] Население мира: демографический справочник / Сост. В.А. Борисов М., 1989. С.48; Социальные положение и уровень жизни населения России. 2005. Статистический сборник. М., 2005. С.491.

[12] Население мира: демографический справочник. С.60,334,336,339.

[13] Концепция демографической политики России в XXI веке (аналитический доклад). М., 2005. С. 25.

[14] Кваша А.Я. Демографическая политика в СССР. М., 1981; Население СССР за 70 лет / Под ред. Л.Л. Рыбаковского. М., 1988; Захарова О.Д. Эволюция рождаемости в России в XX   веке. М., 1993; Харькова Т.Л. Население Советского Союза, 1922- 1991. м ., 1993; Население мира: демографический справочник. С.34-41,324-332; Левин Б. Потребление алкогольных напитков и его тенденции в посттоталитарной России. М., 1995. С.22,36.

[15] Демографический ежегодник России. 2005: Статистический сборник. М., 2005. С. 262.

[16] Население мира: демографический справочник. С.118.

[17] Казинцев А.И. На что мы променяли СССР? М., С.28; Население мира: демографический справочник. С.97-98.

[18] Там же. С.165-169.

[19] Здравоохранение в России. 2005: Статистический сборник. М., 2006. С. 40-42.

[20] Там же. С. 40-42.

[21] Население мира: демографический справочник. М., 1989. С. 346.

[22] Там же. С. 346.

[23] Там же. С. 346-360.

[24] Население мира: демографический справочник. С. 347-350; Бойко В.В. Рождаемость: социально-психологические аспекты. М., 1985. С. 65.

[25] Население мира: демографический справочник. С. 348, 351, 355, 357, 358.

[26] Боголбюбов Н. Тайные общества XX века. СПб., 1997. С. 139-150; Почему Россия вымирает: причины демографического кризиса. М ., 2003.

[27] Демографическая модернизация России . М ., 2006. С. 244.

[28] Дашичев В.И. Банкротство стратегии германского фашизма: Исторические очерки, документы и материалы. М., 1971. т.2. С. 38.

[29] Исупов В.А. Демографические катастрофы и кризисы в России в первой половине ХХ века: Историко-демографические очерки. Новосибирск , 2000. С . 168-169.

[30] Казинцев А. На что мы променяли СССР? Симулякр , или Стекольное царство . М ., 2004. С . 28, Мяло К . Россия и последние войны XX века . М ., 2002.

[31] World population prospects. The 2000 revision. N.Y. 2001. Vol.1.: Comprehensive tables World population prospects. The 2002 revision. N.Y., 2003. Vol.1. Comprehensive tables; World population to 2300. N.Y., 2004; Демографическая модернизация России, 1900 – 2000. М .

http://problemanalysis.ru/public/public_18.html