Мнение Санниковой. Это серьезно

Почему Андрей Илларионов присоединился к обвинителям Ельцина в «расстреле Белого Дома»? Аналитик его уровня не может не понимать искусственности и алогичности ссылки на решение «конституционного суда». Юридически оно было ничтожным, так как не было у нас до декабря 93-го года ни конституции, ни органа, уполномоченного ее принимать, ни механизма ее принятия. Что это – политическая ангажированность?. Ну, не любит Илларионов «младореформаторов». А кто их любит? Впрочем, что значит в наше время «не может не понимать»? Здесь у нас героем становится любой – каждый может не понимать чего угодно...    

Но вот передо мною статья Елены Санниковой – человека, от моральных оценок которого невозможно отмахиваться, одного из самых чистых голосов в сегодняшней России. И снова – «антиельцинская», хотя и с совсем иными аргументами. Для Елены это «безумный расстрел августовской победы, тяжкий грех, оставшийся без покаяния».

Это уже серьезно. Совсем серьезно. И разговор тут нужен тоже совсем серьезный. Иной разговор о статье с названием «Перед памятью совести» невозможен.

Почти все аргументы Елены Санниковой справедливы. И что нельзя стрелять людей. И про абсолютную ценность человеческой жизни. И про слезинку ребенка. И про необходимость покаяния... И, конечно – про грехи ельцинизма. Всё это так.

Но вот вывод?.. А вот вывод – «не так». Та самая совесть не позволяет согласиться с Еленой: единственное, в чем можно упрекнуть Ельцина в те дни, что он дотянул до осени, а не сделал то, что он сделал, в мае.

Важнейшие вопросы поднимает Елена. Но – увы! – не додумывает их.

Можно ли убивать людей? Нет, нельзя. Даже убийц нельзя. А вот когда убийство – единственный способ предотвратить другое убийство? Как тогда? Если не-убийство является соучастием в убийстве – как тогда? Когда заповедь «Не убий» оказывается невыполнимой? Как тогда?

Толстовское «непротивление злу насилием» или «порок должен быть наказан»? Мы не сможем разрешить эту проблему, не поднявшись над ней. В той плоскости, в какой она поставлена, она неразрешима.

Решение требует от нас измениться самим: сделать наше насилие любящим, очистить его от злобы. Допустимое насилие – это насилие отца по отношению к ребенку. Вне семьи человечество такого насилия не знало никогда. Но оно – единственное насилие, за которое не нужно каяться.

Любая ли искренняя гражданская позиция имеет право на существование? Любое ли мнение?

Нет, не любое. Есть масса очень искренних и даже по-своему чистых людей, которые готовы от чистоты своих помыслов и горения своего чистого сердца залить мир кровью. Нам ли не знать таких людей! Очень искренне, бескорыстно и исключительно гражданственно они требовали когда-то расстрела «врагов народа», а сегодня – депортации мигрантов.

Прав у этих людей и их мнений ровно столько, сколько у ребенка, требующего (тоже исключительно чисто) потратить семейный бюджет на покупку игрушек.

Не все позиции и мнения равноценны. Есть мнения более зрелые и менее зрелые, более умные и менее умные, более добрые и менее добрые (я уж не говорю про более и менее честные и бескорыстные). Эти гражданские позиции имеют разную цену и соответственно разные права. (Только не вскидывайтесь сразу «А кто эти права будет определять?! Опять коммуняки?». Чтобы говорить про «кто и как?», нам нужно сначала понять необходимость научиться взвешивать ценность разных позиций и мнений.)

Не теоретические, а реально работающие западные демократии прекрасно осознают эту разноценность разных мнений и позиций: мнение Обамы в США имеет совсем иную ценность, чем мнение какого-нибудь бомжа. Но мы идеалисты и мечтаем о демократии теоретической, идеальной и... совершенно невозможной.   

Люди, примкнувшие в 93-м к красно-коричневым погромщикам, совершили свой выбор и испили свою чашу. Оправдывает ли это нас – тех, кто был на другой стороне? Нужно ли нам покаяние, к которому зовет Елена Санникова?

Вообще говоря, покаяние нужно всегда и везде. Это такая вещь, которой много не бывает. Но... Но тут есть одно обстоятельство.

Нам слишком много есть за что каяться. Точнее, очень мало в нашей жизни есть того, за что каяться нам не нужно. И поэтому, выстраивая работу покаяния (а это настоящая, серьезная и трудная работа – работа понимания), нам необходима система приоритетов: за что каяться раньше, а что оставить на потом. Иначе мы уподобимся тем, кто кается, что в пост выпил молока, забывая покаяться, что перед этим он обобрал нищего и избил калеку.

Так вот, в нашей новейшей истории подавление мятежа 93-го года было таким маленьким грехом, что он уже и видится, как добродетель.

Да, наверное, можно было и иначе. Распустить Съезд через неделю после референдума. Пресекать любые попытки красно-коричневых в зародыше. Провести суд над коммунизмом. Загнать в жесткие идеологические рамки национализм. (Всё это, к слову, делают западные демократии.) Наверное, было можно...

Но все это такие мелкие ошибки по сравнению с преступлениями двух чеченских войн, по сравнению с разграблением страны, по сравнению с растлением населения, что, акцентируя свое внимание на этих соринках, мы обречены не замечать бревен в своих глазах.