Кулак - благо или зло?

  Если смотреть на сегодняшнюю загибающуюся русскую деревню и сравнить её с русской деревней 20-х  -  30-х годов прошлого столетия, можно найти одно существенно важное для них обоих. Это преобразование деревенского  уклада. В обоих случаях оно связано с изменением производственных сил в деревне.  С переходом от частного производства на коллективное в первом случае и, наоборот, во втором. Но вот сам переход разнится. Трагический и кровавый в прошлом и незаметный умертвляющий сегодня. Интересно найти ту силу, которая заставила смену производственных отношений в прошлом идти столь бурно.

   По моему мнению сила эта - безусловно деревенский кулак.  В тот момент кулачество, как класс, было объявлено вне закона и назначалось к уничтожению. Но. Каждому кулаку, как физическому лицу, было представлено право выбора -  добровольная коллективизация или обложенное высокими налогами единоличие.

   Древний античный афоризм говорит,  что судьбу человека создают его нравы. Какими же нравами обладал  в массе своей кулак, что не согласился на коллективизацию и встал на путь кровавого ей сопротивления и тем самым определил свою личную и своих близких жизнь? Почему их судьба не стала для него препятствием в сопротивлении новым отношениям? И что за черты не позволили кулаку получить сначала моральную, а затем и физическую поддержку односельчан?

     Ответить  на этот вопрос я предоставлю Алексею Сергеевичу Ермолову. Отнюдь не революционеру. О кулаке он сказал  в 1892 году.  Два года спустя он станет министром земледелия и государственных имуществ.

 Обратить внимание на кулака его заставила невозможность сбора возложенных на крестьян земских и общественных сборов. В условиях, когда крестьянин по закону не мог за казённый счёт восстановить утраченное, украденное и сгоревшее имущество или лошадь, а также павшую скотину, он не мог воспользоваться и законным кредитом. Поскольку такого для крестьян попросту не существовало.    И вот в этих условиях ему помочь мог только местный зажиточный крестьянин кулак-ростовщик.  Однажды задолжав такому ростовщику, крестьянин уже почти никогда не может выбраться из той петли, которою тот его опутывает и которая его большею частью доводит до полного разорения. Нередко крестьянин уже и пашет, и сеет, и хлеб собирает только для кулака.
     Трудно поверить, до каких размеров доходят те проценты, которые взимаются с крестьян за ссуженные им деньги и которые находятся главным образом в зависимости от степени народной нужды.

      Так, в летнее время, особенно в виду благоприятного урожая, ссуда даётся не более, как из 45-50% годовых, осенью те же кредиторы требуют уже не менее 120%, а иногда и до 240%, причём очень часто обеспечением служит залог крестьянских душевых наделов, которые сами владельцы арендуют потом у своих же заимодавцев. Иногда земля, отобранная заимодавцем за долг по расчёту 3-4 р.

за десятину, обратно сдаётся в аренду владельцу её за 10-12 рублей.

   Однако, и такие проценты в большинстве случаев признаются ещё недостаточными, так как сверх того выговариваются разные работы, услуги, платежи натурою, — помимо денежных и т.п. При займах хлебом — за пуд зимою или весною, осенью возвращается два.    В последние годы особенно распространяется кредит под залог имущества, причём ростовщик не брезгает ничем, — в дело идут и земледельческие орудия, и носильное платье, и хлеб на корню, и даже рабочая лошадь и скот. Когда же наступает время расплаты и крестьянину платить долга нечем, то всё это обращается в продажу, а чаще уступается тому же кредитору, причём он же назначает и цену, по которой заложенная вещь им принимается в уплату долга.

 Обыкновенно, эти сельские ростовщики начинают свою деятельность с занятия виноторговлею, которая представляет столько удобных способов для разживы на счёт крестьян. Тут, конечно, тоже со стороны закона есть весьма целесообразные, по мысли, ограничения, — запрещено продавать вино в долг, под залог хлеба или вещей, под будущие работы, — запрещено расплачиваться вином за исполненные работы и т.п. Но едва ли нужно говорить о том, что все эти благодетельные ограничения остаются мёртвою буквою, так как уследить за исполнением их очень трудно, да и некому.

   Известно, что большею частью кабатчик является в то же время и лавочником, и съёмщиком земли, и ссыпщиком хлеба, и прасолом, т.е. скупщиком скота и разного другого крестьянского товара, — так как одна торговля вином, в особенности правильная, без всех этих так сказать подспорных её отраслей, далеко недостаточна для удовлетворения его стремлений к наживе.

Известно также, что многие крупные теперь состояния обязаны своим происхождением именно такой кабацкой торговле, а некоторые именитые впоследствии купцы начинали с того, что были сидельцами или так называемыми подносчиками в кабаке или трактире. 

Для человека, не останавливающегося ни перед какими средствами, не много денег нужно, чтобы начать свою деятельность, но, конечно, нужны известного рода смётка, ловкость, изворотливость, особенно на первых порах, пока положение ещё шатко и кулак не оперился, не забрал силы, не заручился нужными связями.

 Те же сельские кулаки состоят, как сказано, большею частью и местными торговцами, они же скупают или берут у крестьян за долг их хлеба, табак, шерсть, лён, пеньку и другие продукты. Характер их деятельности в этом отношении также достаточно известен. Не говоря уже про те низкие цены, по которым они принимают от крестьян их произведения, тут пускаются в ход все обычные у таких скупщиков приёмы — обмеривание, обвешивание, заманивание во дворы, с неправильными потом расчётами, покупка на дороге, у въезда в город, у придорожного трактира, с соответственным угощением и т.п.
  Для тех кто набрался терпения и дочитал до этого места вопрос - кто же прав - бывший министр и очевидец или наследники кулаков, которые рисуют их как настоящих хозяев земли, радеющих за саму землю и батраков, на ней занятых?