Личность национального масштаба

В День Независимости Украины он всегда вспоминает свой первый допрос в прокуратуре Москвы и обвинения в блокаде Горбачева

Адмирал Игорь Викторович Алферьев // СЕРГЕЙ КОТЕЛЬНИКОВ

Сергей АСТАХОВ

Наш сегодняшний собеседник занимает высокую должность в Государственном управлении делами и является одним из лучших военно-морских экспертов страны. 24 августа 2013 г. по случаю 22-й годовщины независимости Украины ему присвоено звание адмирала запаса. Между тем он давно уже мог быть героем Грузии, а возможно, и Украины. Пятнадцать лет назад при его непосредственном участии была проведена спецоперация, что спасло жизни тысяч людей и на некоторый период стабилизировало политическую обстановку на Кавказе. Предлагаем познакомиться с адмиралом Игорем Алферьевым.

Досье адмирала

У Алферьева за плечами 33 года военно-морской службы, но даже спустя десять лет после выхода в запас он носит на груди металлический жетон с личным офицерским номером. Для него это своего рода талисман — ведь немало приходилось бывать в серьезных ситуациях, и этот жетон давно стал амулетом удачи.

— Игорь Викторович, признайте, несмотря на отсутствующий крестик — вы человек набожный?

— Скорее суеверный. Впрочем, православный батюшка настоятельно советует носить еще и крестик.

— Суеверие приходит с возрастом?

— Это приходит со службой. Моряки, пожалуй, все суеверны, потому что море — это необузданная стихия, в которой мы песчинки. В повседневной службе ты запоминаешь различные приметы. Так, по понедельникам мы в море не выходим — это закон, что-нибудь нехорошее обязательно случится. Солнце красно поутру — моряку не по нутру. Если чайка села в воду — жди хорошую погоду...

Люди рождены на земле и созданы ходить по ней же. Но вот ты попадаешь в совершенно другую среду, на корабле, который априори является объектом повышенной опасности, и понимаешь, что ЧП может случиться даже по совершенно пустяковой причине. Например, кто-то поленится и не докрутит болт, а его потом сорвет и начнется течь. Или, скажем, если ты как командир плохо проанализировал погоду, шторм для тебя возникнет внезапно, в сложных погодных условиях кого-то может смыть волной, корабль получит пробоину, к тому же он электрифицирован, а на борту у тебя глубинные бомбы, торпеды, снаряды.

Все вместе — это достаточно опасный комплекс, и если кто-то на параде видит только корабль-красавец, то для людей, находящихся на борту, он всегда остается объектом повышенной опасности. Поэтому фактически всю свою службу командиры всех уровней занимаются одним: обеспечением безопасности корабля, на котором служат, и, конечно же, жизни своих моряков. Признаюсь, когда я закончил командовать Балаклавской бригадой пограничных кораблей, я построил весь личный состав части и сказал, что за время своего восьмилетнего командования не допустил гибели ни одного моряка и этим по-настоящему горжусь. Так и сказал: «Я взял вас у родителей здоровыми и полноценными, такими же и возвращаю».

— 17 июля в Азовском море произошел трагический инцидент между российскими морскими пограничниками и украинскими рыбаками. В результате столкновения катера береговой охраны и рыболовецкой лодки четверо украинцев погибли, одного сейчас судят в России. Большинство наших соотечественников считают, что пограничники действовали неадекватно ситуации. Извините за параллель, но мне известно, что в вашей биографии также есть эпизод с обстрелом и потоплением иностранного судна...

— Давайте четко разведем эти истории, потому что они произошли на несопоставимых участках границы и в кардинально отличающихся обстоятельствах.

По поводу происшествия в Азове у меня есть собственная позиция, и я ее не скрываю: человеческую жизнь никакой рыбой не перекроешь. У морских пограничников всегда было и есть неписаное, но железное правило: даже применяя оружие к нарушителю — первым делом его спасай. А тут вообще произошло непонятное. Вероятнее всего, свою роль сыграли амбиции, когда одни решили не подчиняться, а другие — догнать и покарать. Правду установить непросто: это могло быть и стечение обстоятельств, и просто ошибка при маневрировании одного, а может, и обоих плавсредств, потому что при каждом маневре должен четко работать глазомер и производиться просчет ситуации. Если этого нет, то навала или столкновения не избежать.

Я прекрасно знаю, что пограничное преследование зачастую очень изнурительно, оно может длиться и пятнадцать минут, и пятнадцать часов, но в итоге кто-то обязательно выматывается. В пограничной практике вариантов остановки судов, уходящих от погони, достаточно. Наверное, кто-то кого-то плохо учил...

Гибель людей на мирной границе просто недопустима. Тем более сейчас, когда ситуация в Азово-Черноморском бассейне кардинально улучшилась, стало больше доверия между пограничными ведомствами всех стран, налажены обмен информацией и взаимодействие. И в той ситуации все можно было решить нормальным дипломатическим путем, спокойно обменяться информацией, сориентировать украинских пограничников и задержать рыбаков на берегу или в прибрежных украинских водах. Ведь задача-то российским пограничникам ставилась не потопить и любой ценой задержать, а пресечь браконьерскую деятельность и наказать нарушителей за незаконный лов рыбы.

Эта трагедия, несомненно, должна подтолкнуть обе стороны к решению проблемы демаркации госграницы в Азовском море. Насколько мне известно, председатель Госпогранслужбы Украины Николай Михайлович Литвин уже дал соответствующее указание в ближайшее время провести переговоры и четко разграничить зоны несения службы и районы ответственности морских сил обеих стран.

А с другой стороны, давайте не забывать, что Азовское море — это внутреннее море двух стран, Украины и России, и политика добрососедства обязывает нас более заинтересованно работать над улучшением экологической ситуации, воспроизводством рыбных запасов, цивилизованным методом ведения промысловой деятельности. Ничего же не мешает подготовить и утвердить совместную госпрограмму по этому вопросу. Думаю, целесообразно на перспективу рассмотреть вопрос совместного патрулирования акватории Азовского моря пограничными кораблями двух государств.

Капитаны дальнего плавания: Игорь Алферьев с внуком Ваней // ФОТО С САЙТА ПРЕЗИДЕНТА УКРАИНЫ

— Но ведь и Украина при вашем, кстати, активном участи применяла жесткие меры воздействия на браконьеров.

— Вы имеете в виду наше противостояние турецким браконьерам? Для правильного понимания нужно вспомнить кое-какие факты из истории нашей страны.

В советские времена охрана границы на Черном море строилась по кромке территориальных вод. С1982г. были значительно расширены полномочия пограничников, и они приступили к охране исключительной (морской) экономической зоны на значительном удалении от берега. Турки же активно стали заходить в наши воды, когда перестройка в СССР вошла в активную фазу, в 1989 г. мы их суда задерживали и под Ялтой, и на Феодосийском направлении, пик же пришелся на весну 1990-го. Из разных источников мы начали получать информацию, что в экономзоне турецкие суда ставят свои сети.

Вот тогда впервые и была задумана операция «Калкан». Тактика браконьеров сводилась к следующему: поставить донные сети на глубину 40—60 м, обозначить их радиобуями, выйти за пределы украинской экономзоны и вернуться за уловом через некоторое время. Мы же решили сделать так называемый «корабельный мешок», предварительно дав браконьерам возможность в него зайти для поднятия сетей. В район проведения операции мы бросили сразу 7 пограничных сторожевых кораблей, и когда у нас на РЛС начали отбиваться какие-то цели, я дал команду затягивать «мешок».

Медленными галсами мы подходили, сужая кольцо, и когда полностью блокировали сектор, отрезав браконьерам путь на юг, то обнаружили сразу 14 турецких шхун. Семью кораблями предстояло задержать 14 судов! Вначале я думал, что это абсолютно нереально, но действуя решительно, высаживая осмотровые группы непосредственно с борта пограничных кораблей на борт браконьеров, а это, между прочим, по 10—12 человек, мы задержали абсолютно всех! Потом заставили их встать на свои сети и начать их подъем. За трое суток подняли в общей сложности почти 100км, и тогда мы поняли масштаб проведенной операции. Поверите ли, сразу даже не знали, куда девать тонны калкана, осетров и белуг! И когда после завершения всех формальностей передали их в органы рыбоохраны, вздохнули с облегчением.

Браконьерские суда были отконвоированы в Одессу и Севастополь, а наложенный на их капитанов и владельцев штраф превысил 2 млн. долл.! На Черном море это была беспрецедентная по своему результату операция, вследствие чего весна и осень 1990 г. прошли спокойно. По итогам этой операции приказом председателя КГБ СССР моряки моей бригады были достойно поощрены, а я как командир досрочно получил звание капитана 1 ранга.

Хорошие результаты по службе были и в 1991 г. По результатам соцсоревнования 5-я Отдельная Краснознаменная бригада сторожевых кораблей, дислоцировавшаяся в Балаклаве, была признана лучшим пограничным морским соединением Советского Союза: в апреле 1991 г. часть получила от руководства КГБ переходящее Красное знамя и так и осталась в истории лучшей бригадой СССР.

Путчист

М. С. Горбачева с супругой встречают на Форосе (на военном аэродроме Бельбек, Крым), Игорь Алферьев — второй слева // ФОТО ИЗ АРХИВА И.В. АЛФЕРЬЕВА

Досье адмирала

Игорь Алферьев закончил Тихоокеанское высшее военно-морское училище им. С. О.Макарова (Владивосток), Высшие специальные офицерские классы военно-морского флота и Высшие академические курсы (Ленинград), командный факультет Военно-морской академии им. маршала Советского Союза А.А.Гречко. Еще во время учебы в академии начал активно заниматься противоподводной диверсионной обороной. 10 лет прослужил на Севере на крайней оконечности Кольского полуострова: в Кувшинской Салме командовал бригадой сторожевых кораблей Погранвойск КГБ СССР.Как свои пять пальцев знает Кольский полуостров, Белое и Баренцево моря, архипелаг Новая Земля. В 1987 г. после окончания в Ленинграде военно-морской академии был переведен в Украину на должность заместителя начальника морского отдела Западного пограничного округа. В марте 1988 г. назначен командиром 5-ой Отдельной Краснознаменной бригады сторожевых кораблей, дислоцировавшейся в Балаклаве — в то время секретной и строго закрытой бухте (сейчас административный район Севастополя).

— По иронии судьбы спустя четыре месяца Советский Союз канул в Лету, а ваша бригада первой приняла присягу на верность народу независимой Украины. Но с подачи некоторых СМИ в августе 1991 года вы стали одним из участников смещения с должности первого Президента СССР Михаила Горбачева. Не отрицаете свое участие в путче?

— Спустя столько лет я могу назвать эту историю трагикомической, хотя тогда мне было не до смеха. Дело в том, что Балаклавская бригада являлась спецбригадой. Кроме охраны границы, она обеспечивала проведение специальных мероприятий в Крыму с участием высших лиц руководства Советского Союза. На нее была возложена задача охраны морских акваторий в районе всех государственных дач и резиденций. При нашем активном участии в Форосе строилась знаменитая резиденция «Заря», мы разработали уникальный для того времени план подводной противодиверсионной обороны этого объекта со стороны моря. Количество выставляемых кораблей и катеров полностью соответствовало принципам такой обороны, которая строится по трем зонам: дальней, средней и ближней.

Когда произошел путч, естественно, о таком большом количестве боевых кораблей, сосредоточенных напротив Фороса и ЮБК, узнали все, включая мировую общественность, и это показалось внезапным и устрашающим. На самом же деле те, кому было положено, про возложенные на нас задачи прекрасно знали и жестко спрашивали за их выполнение. Все руководство страны и силовых структур, которое имело отношение к резиденции Президента СССР, понимало важность этих комплексных мер, потому что дача была уязвима только со стороны моря.

Основное сухопутное кольцо — это 3-километровое оцепление зоны, по периметру которого в пределах прямой видимости стояли пограничники. Незамеченным преодолеть этот заслон было невозможно. Поэтому на море мы делали максимально плотную защиту, над которой я работал очень добросовестно. Вечером на пляжах патрулировали пограничники, всевозможными техническими средствами контролировались все примыкающие к даче районы. Это была крайне сложная система обеспечения безопасности, в которой пограничная составляющая была только одной из многих.

Каждый иностранный корабль и даже катер, который проходил мимо дачи президента, обязательно сопровождался пограничным кораблем с целью недопущения сброса каких-либо контейнеров или, скажем, сил и средств диверсии. И это не какие-нибудь гипотетические предположения и громкие слова — к любому возможному инциденту мы готовились очень серьезно.

Спрос был очень жесткий. Были периоды, когда в районе «объекта» сосредотачивалось до 7 пограничных кораблей (при штатном режиме — 4), не считая малых катеров, осуществлявших прибрежную охрану. В случае шторма мы даже не могли отойти в укрытие, решение принималось на берегу, и когда ухудшалась погода и качка достигала 15—25 градусов, я всякий раз вынужден был запрашивать «объект» для получения разрешения отвести хоть часть кораблей. Скажу откровенно, к таким просьбам относились болезненно.

Когда же произошел путч, мы как раз и работали в режиме обеспечения безопасности Михаила Сергеевича Горбачева... Хотя, знаете, можно провести такую аналогию. Вот стоит забор. Можно сказать, что он тебя защищает, а можно — что никуда не пускает. Примерно такая интерпретация произошедшего и разнеслась по всему миру. Выполняя свои повседневные охранные задачи, мы оказались заложниками обстоятельств.

Когда я услышал первые сообщения о случившемся, а потом заявления некоторых депутатов, утверждавших, что президент блокирован на Форосе с моря и воздуха, я сразу понял, что мы попали в ситуацию, из которой уже не выпутаться. Как бы дальше ни развивались события, нас в одночасье сделали крайними. Это понимал и начальник Симферопольского пограничного отряда полковник Петр Харланов. Когда он получил первую команду блокировать въезды на резиденцию машинам, он не понял, зачем это делать. Ему пояснили: напали террористы. Я получил такую же информацию, что, мол, на территорию дачи прорвались террористы.

При этом никаких выстрелов слышно не было. Но нас очень беспокоило другое: на наших постах наблюдения внезапно пропало энерго- и водоснабжение. Этот эпизод так и остался до конца не выясненным. Тот, кто это сделал, фактически привел к ослеплению всей системы подводного наблюдения. А раньше мы все прекрасно видели, включая косяки рыб и стайки дельфинов. Когда мы прибыли на «объект», чтобы сказать, что не знаем, что творится под водой, нам сообщили, что произошло ЧП и сейчас не до нас. Я вернулся на командный пункт и приказал подтянуть к берегу корабли для того, чтобы полностью прикрыть эту зону гидроакустическим наблюдением, приготовить к использованию противодиверсионные средства. На возобновление работы системы подводного наблюдения потребовалось несколько часов.

— А что вы ощущали в тот момент? Ведь ничего подобного не происходило в истории Советского Союза годов с пятидесятых. Я так понимаю, вы процентов на 30 отвечали за безопасность первого лица государства...

— Нет, это, пожалуй, слишком. Дело в том, что в системе обеспечения безопасности главы государства задействовались огромные силы и средства и Москвы, и Киева, и Крыма: работа оперативных органов КГБ и МВД, определенное состояние сил и средств Черноморского флота. Фактически весь Крым (имею в виду силовую и административную компоненты) занимался этим важным государственным вопросом. Во многих поселках были развернуты пункты фильтрации и проведения дознания на случай задержания подозрительных лиц, проводили зачистки территории, как сейчас модно говорить, от зеленого туризма, убирались палатки, выдворялись нудисты и прочие социально неблагонадежные элементы. Это все было очень сложно и напряженно. Но от нас требовали поддерживать соответствующий режим в погранзоне.

— По вашей оценке, сегодня служба госохраны Президента Украины во время его «рабочего отпуска» или проведения официальных мероприятий работает столь же масштабно и эффективно?

— По моим личным наблюдениям, наша госохрана малыми средствами решает такого же объема задачи, как спецслужбы других государств. Без показной демонстрации силы она работает очень профессионально и эффективно. И то, что иногда в СМИ проходит информация, что при этом задействуется большое количество сил и средств, так это совершено не так. В советские времена привлекалось и людей, и средств раз в 10 больше.

— И все же чем закончилась ваша история «участия» в путче?

— Мы услышали обвинения в свой адрес и в средствах массовой информации, и от семьи Михаила Сергеевича, и от многих политиков. Меня вместе с начальником Симферопольского погранотряда сразу вызвали в Москву, дали ознакомиться с приказом нового руководства КГБ, в котором было написано, что мы «очень плохие люди». Одновременно по нам начала работать прокуратура. Первый допрос состоялся 24 августа 1991-го — в мой день рождения.

Но к тому времени мы уже как могли начали бороться за правду... Признаюсь, мы отважились на беспрецедентный шаг. Узнав, что 21 августа в Форосе находится съемочная группа телеканала СNN (почему и откуда она там взялась, остается для меня до сих пор загадкой!) во главе с замдиректора, кажется, Лури его звали. Мы договорились о встрече, во время которой спросили, верит ли он в то, что передают СМИ о происшедшем на Форосе и хочет ли он знать правду. Как говорится, «объект» был еще «горячим», а съемочная группа СNN уже работала на борту одного из ближайших к даче кораблей, и они могли все увидеть собственными глазами, пообщаться с моряками. И журналисты США признали, что блокадой это назвать нельзя.

— Свое решение вы с кем-то согласовывали?

— А с кем было согласовывать, когда тебя во всех грехах уже обвинили, а те, кто должен был бы защитить, всячески устраняются от контактов? Увиденным иностранные журналисты были просто поражены: все корабли стоят здесь уже 20 дней, планово перемещаются и никаких экстремистских действий не предпринимают. Их сообщение, а также упреждающая информация, направленная нами в газету «Комсомольская правда», немного реабилитировали нас в глазах общественности. И когда нас начали активно допрашивать в Генпрокуратуре СССР, то почему-то больше привязывались к сообщениям прессы, а мы в свою очередь, основываясь на информации прессы и своих фактических действиях, могли хоть как-то им противостоять.

К слову о блокаде... Могу привести такой пример. 18, 19, 20, 21 августа 1991 г. постоянно из поселка Форос на объект «Заря» приходили три наших пограничных малых катера, которые вечером оттуда возвращались в пункт маневренного базирования. Кроме того, за период так называемой блокады нами было пропущено и выпущено с территории дачи более 50 автомобилей. Как видите, у дачи была постоянная связь с «большой землей».

Расследование было долгим... Были изъяты все документы, вплоть до шифровальных телеграмм с грифом «Совершенно секретно». Но ничего крамольного найти в них было невозможно, потому что говорилось там только одно: обеспечить безопасность, а в случае попыток прорыва на «объект» применять оружие! Да, мы были готовы стрелять по кораблям, которые могли прорываться на дачу, не вникая в причины, побудившие их к этому. Неделя шла за неделей, бригада продолжала служить, но матросы и офицеры были взбудоражены, потому что от 1,5тыс. человек постоянно требовали писать объяснительные и вызывали их на допросы.

В тот период первой «сломалась» Москва, я имею в виду структуры Главного управления Пограничных войск КГБ, которые не выдержали прессинга со всех сторон. Я не назову это предательством, но они там на Лубянке очень перепугались. Я как-то в очередной раз позвонил по правительственной связи и доложил, что нам руки выкручивают, и нужна правда о случившемся и ваша поддержка. А мне ответили, что... ты больше нам не звони, мы тебя не знаем. И это после того, как ранее мы с этим абонентом в день общались десятки раз! И нас, крымчан, не только не защитили, а оставили один на один со всеми проблемами. Единственный, кто стоял за нас до конца, — начальник войск Западного пограничного округа в то время генерал-лейтенант Валерий Александрович Губенко. Допросы продолжались до ноября, и статью нам подвели очень серьезную — измена родине.

— Но ведь Украина уже была независимым государством!

— И тем не менее прокуратура Российской Федерации продолжала допрашивать нас в Крыму. Конец всему положил Леонид Макарович Кравчук. В ноябре я получил очередную повестку явиться на допрос, а в это время шло заседание Верховного Совета Крыма, депутатом которого я был. В нем участвовал Кравчук, и я подошел к нему в перерыве со своей проблемой. Он был искренне удивлен данным фактом и тут же дал команду срочно пригласить к нему всех, кому я подчиняюсь, а также исполняющего обязанности Генпрокурора Украины, председателя службы национальной безопасности и министра МВД.И потом у всех спросил: «В каком государстве мы живем?» Не дожидаясь ответа, сам же ответил: «В независимом государстве. В Украине нет путчистов, все они находятся в Москве. Я требую больше к этому вопросу не возвращаться и с допросами прекратить».

— В новейшей истории Украины зафиксирован факт, что возглавляемая вами Балаклавская бригада пограничных кораблей стала первой морской частью в Севастополе (главной базе Черноморского флота), которая 12 января 1992 г.

в полном составе присягнула на верность народу Украины. А много ли офицеров перед этим решили покинуть Украину?

— Нет, хотя по штату того времени мое соединение было достаточно большим: 38 кораблей и катеров, я уже не говорю про малые катера. Так вот из 150 офицеров бригады из Украины уехало только двое. Более того, мы не допустили, чтобы матросы и старшины срочной службы разбежались по своим национальным квартирам. Путем убеждения, по принципу дойти до каждого, мы доказывали, что уходить с границы нельзя ни под каким предлогом, за нами — незащищенные страны. И люди это понимали. В итоге они до конца выполнили свой долг на границе, дослужили положенный срок, планово уволились в запас и только тогда разъехались по всему бывшему Советскому Союзу. А ведь бригада была укомплектована по нормам Кремлевского полка: 70% это были ребята из Москвы, Ленинграда, Сибири...

— Но я также знаю, что после всего пережитого, когда, казалось бы, служба вошла в нормальное русло, вы вдруг уволились в запас. Что послужило причиной?

— Было дело. Мы первыми присягнули Украине, выдержали сильнейший психологический прессинг со стороны пропагандистов Черноморского флота и просоветских организаций. Как нас столько ни называли... Детям было в школах тяжело. Но я, моя семья, семьи офицеров все пережили. В мае 1992 г. мне было присвоено звание контр-адмирала. В Крыму у нас находилась большая база запасных частей (новые двигатели, комплектующие, артиллерийские снаряды, глубинные бомбы), и это позволило на первое время обеспечить всем необходимым морские части, которые создавались в Украине — в Одессе, Измаиле, Керчи. Еще три года мы поддерживали охрану границы на уровне СССР... Но, к сожалению, меня очень сильно начало подводить здоровье — четыре года прессинга и переживаний не прошли даром. Вспомните обстановку в Севастополе и Крыму в то время, и вы все поймете.

Кавказская сага

Стамбул. Участники первого организационного Совета командующих береговыми охранами Черноморских государств // ФОТО ИЗ АРХИВА И.В. АЛФЕРЬЕВА

— Готовясь к интервью, я случайно узнал от ваших друзей, что вы многое сделали для укрепления границы Грузии и участвовали в операции, о которой в Украине мало кто знает. Расскажите, пожалуйста, о кавказской странице своей биографии.

— Как я уже сказал, с воинской службы я уволился в запас по состоянию здоровья, но связь с пограничным ведомством не утратил. В то время Генеральным военным инспектором при Президенте Украины был бывший командующий Погранвойсками Украины Валерий Александрович Губенко. Он-то и пригласил меня в Одессу на украинско-грузинские переговоры. По их завершении Валерий Александрович представил меня членам делегации и сказал: «Вам предлагается поработать в Грузии в качестве советника по пограничным вопросам и, учитывая ваш многолетний опыт, помочь нашим коллегам создать береговую охрану». Я ответил, что если это Украине нужно, то я согласен. Губенко отреагировал лаконично: «Украине это нужно».

— В чем заключалась ваша миссия?

— Началось все с того, что руководством Украины и Пограничных войск было принято решение передать Грузии один из пограничных катеров. Катер был подготовлен, экипаж обучен на базе Измаильского морского учебного центра. В сопровождении двух наших кораблей я и принял участие в переходе этого катера в Грузию.

По прибытии в Поти, честно говоря, ощутил большое разочарование: не было ничего для охраны территориальных вод и морской границы. Я уж не говорю о каких-то силах и средствах — не было соответствующей законодательной базы. Мы решительно взялись за работу и вскоре создали Центр управления службой, появились люди, желающие охранять рубежи своего государства.

Понимая, что новые катера и корабли поступят на вооружение еще не скоро, я с коллегами отправился на неработающий Батумский судо-строительный завод. Там находились недостроенные советские заказы — катера типа «Гриф» и «Аист». Мы встретились с директором завода, поговорили о том, что ему нужно, чтобы запустить производство, и пообещали реальную государственную помощь. Поговорили также с лидером Республики Аджария, заручились его поддержкой в запуске производства.

В итоге уже через 2—3 месяца были достроены 4 катера, которые своим ходом перешли в Поти и приступили к службе. Потом начали достраивать катер большего водоизмещения. Через некоторое времени была создана небольшая ремонтная база в Поти, установлены контакты с коллегами из стран Причерноморья и Европы, начала поступать помощь со стороны Турции, Греции и Германии.

Для Грузии я делал многое: обучал людей морскому делу, выходил с ними в море для выполнения задач пограничной службы, участвовал в первых боевых упражнениях и задержаниях, помогал создавать современный центр управления, налаживать систему взаимодействия с местными органами власти. Через некоторое время после начала нашей миссии нам с коллегами пришлось посетить одну из баз ВМС Германии. И было очень приятно, когда немецкие офицеры, беседуя с моряками вновь создаваемой береговой охраны Грузии, отметили высокий уровень их подготовки. Это была очень высокая оценка настоящих профессионалов, и я понял, что за свою работу мне стыдно не будет. Приятно осознавать, что твой опыт действительно пошел на пользу этой республике. В итоге страна достаточно быстро создала эффективную морскую группировку сил и средств, способную проводить операции по защите национальных интересов на государственной границе.

Но свой, пожалуй, самый серьезный экзамен мы успешно выдержали в декабре 1997 г., когда пресекли поставку на Северный Кавказ более 122 т взрывчатки, переправляемой морским путем под видом строительных материалов.

А ситуация развивалась следующим образом. Как-то поздно вечером меня пригласил к себе председатель госдепартамента охраны границы Грузии генерал Валерий Сергеевич Чхеидзе и передал согласованное с президентом Грузии поручение: у пограничников есть оперативная информация о возможном транзите через Грузию в сопредельные государства большой партии взрывчатки, последний раз судно с интересующим названием фиксировалось в порту Варна, и меня просят немедленно выехать в Поти для отслеживания возможного захода судна в терводы Грузии.

Прибыв в Поти, я вместе со своими четырьмя помощниками начал мониторить ситуацию на внешнем рейде в районе якорных стоянок судов, но указанного нам корабля там не было. Чтобы не допустить перегрузки на рейде, пограничные катера стали более активно контролировать территориальные воды, акваторию порта Поти, а также направление на Батуми. Примерно на восьмой день вечером в сильный туман мы наконец-то зафиксировали заход в терводы Грузии судна «Гуглу-1» под турецким флагом. Это было именно то судно, на которое мы и были сориентированы. Судно запросило заход в Поти. По заявке оно перевозило строительные материалы. Непонятно было одно: где оно находилось длительное время после выхода из Болгарии?

Понимая важность поставленной задачи, мы организовали слежение за судном в полном объеме. В готовность были поставлены катера береговой охраны, через лоцманскую службу взяли под контроль рейд (в то время в порту Поти не было никакой системы наблюдения, кроме лоцманского поста: и порт, и побережье были совершенно открыты; на побережье находились только две формируемые нами пограничные заставы, но они еще не могли действовать в полном объеме). Нужно было учитывать и то, что пограничный пункт пропуска в порту Поти пограничному ведомству Грузии не подчинялся и находился под другой юрисдикцией.

Я созвонился с генералом Чхеидзе, доложил обстановку и план проведения операции, получил от него дополнительные указания. Было рекомендовано начать взаимодействие с местными органами министерства госбезопасности, которые только частично были в курсе происходящего, но к этому моменту уже получили команду президента Грузии нам помогать.

Ночью мы отследили заход «Гуглу-1» в порт Поти, постановку к причалу, узнали, что судно подало документы на оформление, и даже зафиксировали на видеокамеру передачу таможеннику взятки за работу без лишних проволочек (позже, по заявлению капитана судна, выяснилось, что в пакете было $80 тыс.). Ночью же на причал стали подъезжать КамАЗы с прицепами.

Для усиления нам дали ребят из спецназа, а вот с патронами было плохо: на четыре пистолета — всего 4 патрона. И это на всех! Впрочем, на счету был каждый час, и когда движение на палубе закончилось, мы на пограничном катере со стороны моря подошли к борту судна, закинув «кошки», поднялись на палубу и через носовой люк проникли в трюм. В свете фонарей обнаружили коробки и мешки, вскрыв которые, набрали образцы «стройматериалов». Содержимое складывали себе за пазуху и в карманы курток. Вытащили, наверное, килограммов двадцать таких длинных колбасок, напоминающих пластилин. Мешки были без маркировок, а на ящиках лишь наклейки: «Изготовитель Болгария». Внешний вид и характер изъятых материалов (масленые скользкие колбаски длиной 30—40 см) только усилил наши худшие подозрения, но требовалось заключение экспертов.

В это время в Поти уже прибыл замминистра госбезопасности Грузии, с которым у меня был предварительный разговор. Он требовал доказательств, что на судне действительно взрывчатка, а не добавки к ячеистому бетону. Собственно, за этими доказательствами мы тайно и поднялись на борт подозрительного корабля.

Все эти «колбаски» мы в 5 часов утра принесли в местный отдел госбезопасности и вывалили на стол. С минуты на минуту ожидался эксперт. Ждем, сидим, курим. Экспертом оказался капитан-артиллерист, который понюхал, помял «колбаски» и говорит: «Так это тротил. А вот это, возможно, пластид». Сигареты как-то сами потухли у нас прямо во рту, все онемели, а потом начали быстро заливать водой пепельницы. Санкцию на задержание груза получили тут же.

Когда мы снова на катерах подошли к борту судна и блокировали акваторию порта, то увидели, что разгрузка уже идет полным ходом, причем часть ящиков ушлый народец пытается припрятать в кусты, видимо, думая, что это настоящая колбаса. Все восемь КамАЗов с прицепами были задержаны. В последующем опрос водителей показал, что их наняли для перевозки «стройматериалов» в Батуми, Тбилиси, Баку, Грозный, Махачкалу, Владикавказ, Ставрополь — география маршрута фактически охватывала весь Северный Кавказ.

Мы провели тщательный осмотр судна, допросили капитана и примерно около десяти часов утра в столе капитанской каюты обнаружили тайник, в котором находились настоящие документы на перевозимый им груз. Оказалось, что судно контрабандно перевозило взрывчатые вещества и компоненты для подрыва. Понимая, что деваться уже некуда, капитан заговорил и показал дымовую трубу, из шахты которой было изъято 20 ящиков одних только запалов, провода, машинки с ручками для подрыва. Раньше такое доводилось видеть только в фильмах про партизан.

А потом перед нами встала не менее сложная проблема: куда все это деть? Военные сразу же отказались принимать, понимая, что часть груза может просто исчезнуть со склада. И тогда мы выгнали все машины в чистое поле, выставили плотное оцепление и еще почти трое суток охраняли, пока не передали специально присланной экспедиции. Затем я убыл в Тбилиси и там совместно с представителями МИД мы тщательно разбирали все обстоятельства этой операции; готовились материалы и для соответствующих нот по дипломатическим каналам. Насколько мне известно, в последующем капитан судна был осужден грузинским судом к 7 годам лишения свободы.

В мае 1998 г. мне поступила команда вернуться в Киев и возглавить Морские силы Пограничных войск Украины. К этому времени я уже по-другому смотрел на жизнь, службу и готов был к любым трудностям. Дела я передал представителю береговой охраны США, которому на прощание сказал: «Юджин, я тебе завидую, вся черновая работа нами сделана».

— За эту операцию вас наградили?

— За работу в Грузии я награжден тремя медалями, в том числе государственной Медалью Чести. Мне ее вручили уже после возвращения в Украину в посольстве Грузии.

Морской бой

Досье адмирала

Первый корабль, на котором пришлось служить Алферьеву, назывался «Аметист», и строился он в городе Зеленодольске. После спуска на воду его винты и обтекатель гидротехнической станции были демонтированы и погружены на корму, после чего корабль полностью обшили фанерой. В таком замаскированном виде он по Волге и Волго-Донскому каналу ночами следовал из Татарстана в Азовское море, а потом на буксире в Севастополь. В составе трех кораблей погранвойск КГБ (для обеспечения скрытности они шли под флагом Военно-морского флота) и одного — ВМФ по приказу Черноморского флота вышел на боевую службу с задачей перекрыть Сардинский пролив и обнаружить американскую подводную лодку. Операция называлась «Прибой-76» . Пять суток искали атомную субмарину в тяжелых штормовых условиях, но все же обнаружили и обеспечили дальнейшее слежение в течение 1 часа 8 минут, тем самым показав блестящий результат. Под постоянным прессингом самолетов и кораблей НАТО совершили переход в Баренцево море на базу Кувшинской Салмы.

— Давайте вернемся к вопросу силового воздействия на браконьеров. Вы ведь и стреляли по ним, и топили...

— Проблема иностранного браконьерства в исключительной (морской) экономической зоне Украины нарастала с каждым годом, обретая угрожающие масштабы в конце

90-х годов и в начале 2000-го. У пограничников была серьезная нехватка топлива, и браконьеры этим пользовались. В некоторые годы в путину в украинские воды заходило до 100—120 иностранных браконьерских судов. Проблема приобретала национальный масштаб.

И вот на очередном совещании руководящего состава Госкомграницы у меня состоялся очень тяжелый разговор с тогдашним командующим Погранвойсками Украины генерал-полковником Борисом Николаевичем Олексеенко. Он прямо заявил, что такие малоэффективные моряки нам не нужны, их нужно сократить, корабли поставить у причальной стенки и напрасно не расходовать топливо, мол, все равно толку от вас немного.

Тогда я ему сказал, что такое масштабное браконьерство можно прекратить только одним путем—демонстрацией силы, иначе мы ничего не добьемся. Есть же, в конце концов, закон и постановления правительства Украины, дающие нам право на применение оружия для предупреждения и пресечения действий нарушителей, так почему мы этого боимся? На что мне, возможно, в сердцах, было сказано: если вы хотите и умеете — стреляйте, но порядок в экономзоне должен быть наведен.

После совещания мы собрались в кабинете начальника штаба Погранвойск Павла Анатольевича Шишолина и обсудили детали предстоящей операции. То, что для пресечения незаконного промысла нужны решительные меры, я не сомневался, как и не сомневался в готовности к этому своих кораблей и личного состава. Но для успеха нам нужна была воздушная разведка и четкая оперативная информация. Генерал-полковник Шишолин взял на себя общее руководство операцией, а мне поручил возглавить морскую фазу.

Опыт проведения операций по пресечению браконьерства у меня был большой, а сил для этого, к сожалению, немного. Получив информацию, что турецкие суда в очередной раз появились в нашей экономзоне, я вышел в море на одном из кораблей. Через несколько часов мы настигли группу рыбацких шхун, остановили шедшую под украинским флагом и высадили осмотровую группу.

Остальные начали прорываться в экономзону Румынии. Преследование шло по двум направлениям: западнее работали пограничные корабли Одесской бригады, восточнее — Балаклавской. Нарушители вели себя нагло, требования об остановке не выполняли. И тогда было принято решение на применение оружия: сначала произвести предупредительную стрельбу, а в случае невыполнения команд пограничников — стрелять на поражение. Эту команду я также передал на корабли Одесской группировки.

Корабль, на котором я находился, преследовал самую большую шхуну. Представьте наше удивление, когда увидели, что по конструктивным особенностям она была явно турецкой, но шла под российским флагом! Браконьеры вели себя крайне агрессивно, нас подрезали, на звуковые и визуальные сигналы не реагировали. Для острастки я приказал сделать несколько очередей из автомата перед носом шхуны, но даже это не заставило их остановиться.

И тогда я приказал открыть огонь из носовой 76-мм артустановки по моторному отсеку судна-нарушителя, но стрелять не боевыми снарядами, а учебными. Другого способа заставить его сбросить ход и остановиться просто не было — автоматные пули для такого усиленного борта малоэффективны.

Вы только представьте, насколько сложно попасть в определенное место во время преследования судна, которое идет со скоростью 45 км в час. Это же море, на котором, во-первых, качает; во-вторых, скорости большие и маневры сложные; а в-третьих — артиллерия имеет большое рассеивание при полете снарядов. К тому же предстояло не только попасть в кормовой отсек, но главное — повредить двигатель.

Хочу заметить, что мы много учились и стрелять умели. Но по непредвиденному стечению обстоятельств получилось так, что третий снаряд сбил головку двигателя, отрикошетил, ушел в нос и сделал пробоину в борту. Шхуна сразу же остановилась, внутри возник пожар. Мы подошли к ее борту и высадили усиленную осмотровую группу со средствами пожаротушения. Потушив пожар, заметили, что судно... тонет.

Я тут же дал команду спасать рыбаков, и наши моряки, уже стоя по колено, а некоторые и по пояс в воде, помогали им перебираться на наш борт. Мы спасли всех 19 рыбаков. Турецкому капитану я приказал спустить российский флаг и поднять турецкий, чтобы его судно ушло на дно под родным флагом. Он это сделал без промедления. Позже этот российский флаг я официально передал командующему Черноморским флотом Владимиру Петровичу Комоедову.

В ходе этой операции корабли Одесской погранбригады после длительного преследования отсекли от основной группы браконьеров две шхуны и, произведя предупредительную стрельбу, задержали их.

— Были ноты протеста со стороны Турции?

— Были, но потом она признала неправомерность действий своих рыбаков. Вспоминаю еще такой любопытный факт. Буквально через неделю мне пришлось в Стамбуле встречаться с командующим Береговой охраны Турции Ялчином Эртуном. Мы откровенно и долго беседовали, и я доказывал, что инцидент со стрельбой не является показателем недружеского отношения Украины, а отражает просчеты турецких властей, которые должны контролировать, куда и зачем ходят их рыбаки. Говорю ему: «Вы же знаете, что камбала-калкан в этот период ловится только в Украине, почему же ни одно судно вами не задержано и не привлечено к ответственности, притом что имеете перед нами определенные обязательства? А сегодня вы упрекаете нас в жесткости, хотя мы поступаем в соответствии с законом и полномочия свои не превышаем». Командующий соглашался — крыть-то нечем, тем более что, как позже оказалось, за прошедшую неделю выводы они не сделали.

Мы поехали с ним по набережной, где швартовались несколько судов, и я предложил спросить у рыбаков, где они были, в Украине? Рыбаки смеются, кивают головами. Калкан, спрашиваю? Они подтверждают. И тогда я сбросил с плеч свой гражданский плащ (а под ним был адмиральский мундир) и погрозил пальцем: я вам покажу калкан! Сцена, я вам скажу, была в стиле гоголевского «Ревизора».

И вы знаете, то, что мы показали свою решительность в наведении порядка на море, дало положительный результат. Береговая охрана Турции стала более тщательно контролировать выход своих рыбаков и их возвращение. Был создан Совет командующих береговыми охранами Черноморских стран, первое организационное заседание прошло в Стамбуле, где мы договорились создать единую базу данных потенциальных нарушителей и регулярно обмениваться оперативной информацией. Совет успешно действует до сих пор, и в том, что Черное море является одним из наиболее безопасных в мире, я считаю, есть немалая его заслуга.

— Я признателен вам за интересный рассказ о себе и истории нашей страны. Последний вопрос хочу задать о легендарном, но мало известном подавляющему большинству наших граждан корабле «Крым» — плавучей резиденции Президента Украины.

— Есть такой корабль, спущенный на воду еще в 1982 г. Его специально проектировали и строили как корабль Генерального секретаря ЦК КПСС для обеспечения официальных мероприятий, визитов и прогулок на море. На Ленинградском заводе «Алмаз» всего было построено два таких корабля.

Платформой «Крыма» является большой ракетный катер, в корпус которого конструкторы заложили два мощных двигателя по 5 тыс. лошадиных сил, поставили успокоители качки, создали более комфортабельные условия для личного состава, установили финскую систему кондиционирования, обеспечили правительственную связь и устойчивый прием телесигнала, соответствующим образом были обустроены салоны, каюта переговоров и каюты высших должностных лиц. В советские времена «Крым» входил в Ялтинский дивизион специальной службы, который в свою очередь подчинялся Балаклавской 5-й Отдельной бригаде сторожевых кораблей. После распада СССР, естественно, мы его оставили независимой Украине.

В целом это очень хороший корабль, с прекрасными мореходными качествами и уникальной историей: по его палубе ходили лидеры очень многих государств, это фактически плавучий музей и Советского Союза, и нашей Украины. Я помню, когда на его борту одновременно принимали восьмерых президентов разных стран. Этот корабль до сих пор в строю и выглядит как новый. В 1999г. он был капитально отремонтирован, осовременены интерьер и некоторые технические средства, приведены в порядок силовые установки. В итоге сегодня это один из флагманов Морской охраны Госпогранслужбы, который выполняет чрезвычайно важные и почетные задачи по обеспечению работы президента во время его пребывания в Автономной Республике Крым.

— А где второй корабль данного проекта?

— Он базируется в Сочи и служит президенту Российской Федерации.