Что дальше 4. Нравственность

см. предыдущий материал http://maxpark.com/community/88/content/2093842#share
Что дальше — 4
Когнитариат и нравственность
Вопросы нравственности в последнее время «неожиданно» вышли на первый план. Это вынудило несколько изменить свои планы и посвятить этике именно эту статью.

При обсуждении моментов общественной жизни, так или иначе связанных с нравственностью, неизбежно возникает проблема определения самого понятия нравственности. 
Однако, само по себе это понятие — нравственность — необычайно  широко, то есть имеется достаточно много толкований этого термина, и почти каждое из них представляется достаточно верным.
Поэтому мы не будем углубляться в проблему терминологии и скажем сразу: нравственность — это область общественного сознания, изучающая взаимоотношения отдельных людей и групп людей, и использующая при этом специфические нравственные категории «плохо-хорошо», «добро-зло» и т.д..
Именно содержание этих базовых понятий и их наполнение, изменение этих понятий и производных от них составляют предмет этики — науки  о нравственности.
Более привычное для многих значение слова «нравственность», как качественное состояние общества, характеризуемое в тех же понятиях, будем так и называть — нравственное состояние общества, или  нравственные качества человека.
Нравственность имеет такую особенность, как «самодействие» и самоотрицание: нравственные нормы и рекомендации, выработанные в процессе нравственного освоения действительности, и получившие распространение в какой-либо части общества, тотчас изменяют состояние этой части общества, вследствие чего изменяется и состояние общества, и восприятие этих же высказываний, поэтому должны измениться и сами нормы, и рекомендации. То есть выводы нравственного познания, высказанные в обществе, изменяют правила и нормы поведения и потому — изменяют состояние общества.
Но тогда мы приходим к такому парадоксальному выводу, что все правила и нормы, все уставы и кодексы, вообще говоря, относятся к предыдущему состоянию общества, а потому — уже могут оказаться ошибочными.
«Мысль изречённая есть ложь» - писал Ф.И.Тютчев, и он был недалёк от истины.
Слово, уже сказанное, изменяет состояние и говорящего, и того, кому это слово адресовано, то есть изменяет состояние любой познающей системы, и это особенно важно для познающих систем, взаимодействующих с объектом своего познания.
Поэтому возникает мнение, что для того, чтобы иметь право высказываться на нравственные темы, нужен особый статус — статус Учителя, статус «морализатора».
Примерно так оно — стихийно — и  получалось. Жрецы и священники давали рекомендации по всем областям жизни и деятельности людей.

К слову, по этой причине такие понятия, как «нравственность», «совесть» и близкие к ним, постепенно превратились в область компетенции религии.
Но поскольку «на каждый чих не наздравствуешься», то шаманы и прочие священнослужители быстро почувствовали, что им нужна «книга, где есть все ответы», откуда они могли бы брать готовые рецепты решения наиболее часто встречающихся вопросов, этакий «требник». То есть, вместо того, чтобы развивать коллективный процесс познания, они предпочли списывать ответы.
И это, в общем-то, понятно. Достаточного числа когнитариев для образования коллективного субъекта познания ещё не набиралось, а вопросы нужно было решать здесь и сейчас.
Появлялись различные «суперкниги», кодексы и катехизисы, их интерпретаторы и «твёрдые копии» интерпретаций. Процесс коллективного познания развивался обычным путём.
Именно так, по-видимому, и появились многие религиозные учения. Здесь следует отметить, что они, как правило, вначале способствовали процессу познания в нравственной сфере (и не только в нравственной — такова специфика процесса научного познания как такового).
Но расширение сферы влияния каждой религии, каждой конфессии неминуемо сопровождалось увеличением требуемой численности интерпретаторов с одновременным понижением их способности к самостоятельной интерпретации и тем более — к самостоятельному участию в процессе нравственного самопознания общества.
Вот тогда-то и появилось стремление унифицировать варианты интерпретации, а затем — полностью запретить какую-либо самодеятельность на этом поле. Религиозные системы неминуемо превращались в догматические учения.
Теперь эти системы — и системы понятий, и совокупность полученных результатов, и носители знаний — превратились в догматические системы. Они препятствовали развитию наций, задерживали его.
Понадобилось большое время для того, чтобы этическое знание смогло вновь секуляризоваться, освободиться от религиозного догматизма. То есть освободиться и от религиозности, и от догматичности.
Появились серьёзные мыслители — философы, специалисты  гуманитарных науках и учёные-естественники, — которые выстраивали систему научных этических понятий и успешно обсуждали нравственные проблемы на основе научного метода познания.
И здесь особенности научного метода познания не только отчётливо проявились и позволили создать, по сути, новую науку — этику, но также привели к осознанию уже известных и выдвижению ряда новых фундаментальных принципов в этой науке, и даже к построению новых этических систем.
Фундаментальными этическими принципами, осознанными на том этапе, были принцип равенства, принцип заслуженного вознаграждения, принцип самоценности труда и т. д.
Модели построения общества, основанные на этих принципах, имели много общего, и совокупность этих моделей получила название «утопического социализма».
Подчеркну ещё раз, что истоки всех тех проектов «справедливого» построения общества, лежали в нравственной сфере. Но нужно было ещё определить, обосновать истоки, базовые принципы самой этики. И здесь классическая наука оказалась почти бессильна. Бессильна ввиду особенностей научной парадигмы того времени.
Такие принципы, как принцип редукционизма (подразумевающего, что свойства всей системы целиком и полностью  определяются свойствами её каждого отдельного элемента), принцип детерминизма (новое состояние системы однозначно определяется её предыдущим состоянием) и другие, не позволяли, например, рассматривать такие процессы, в которых сам наблюдатель включён в изучаемый процесс, и тем более из рассмотрения выбрасывались субъект-субъектные взаимодействия, которые составляют суть практически всех общественных процессов.
И лишь  в конце XX века различные междисциплинарные исследования привели к появлению новой метанауки, которая в итоге получила название синергетики. И понятийный аппарат, и методы исследования синергетики, наряду с достижениями гносеологии, позволили достичь новых результатов в различных областях знания, в том числе — и в этике, как науке о нравственности.
Возвращаясь к наиболее распространённым этическим системам, отмечу, что среди них можно выделить, по крайней мере, два принципиально различных типа. Назовём условно их "южным" и "северным" типами этики. Разумеется, этими двумя типами не исчерпывается всё богатство этических систем, но применительно и к европейской, и к российской цивилизации эта классификация представляется достаточно продуктивной. Рассмотрим сначала эти два типа.
"Южный" тип поведения характерен для жителей местностей с благоприятными природными условиями. Как говорится, воткни ветку в землю — и  вырастет плодовое дерево.
В таких случаях условие выживания потомства связано в первую очередь с обеспечением  места под солнцем, поэтому почти неминуема борьба за это самое место между особями одного вида. Именно в таких цивилизациях в основном формируется конкурентный тип поведения и целеполагания.

По мере совершенствования методов взаимодействия с окружающим миром - повышения уровня защищённости каждого индивидуума, совершенствования орудий труда и средств производства, с развитием технологий и т.д.. географическая зона "Юга" расширялась, захватывая всё новые, ранее малопригодные для жизни области Земли.

Вследствие неравномерности развития производства некоторые ранее неуютные регионы стали более пригодны для проживания и развития. И теперь понятие "Юг" из географического превратилось в цивилизационное: "Юг" - там,  где уютнее, где "слаще пряники".
Важно то, что при этом конкурентная этическая модель поведения обеспечивала её носителям преимущество в их "борьбе всех против всех" перед носителями других этических норм.

Получилась ситуация, соответствующая русской поговорке "молодец на овец", когда сравнительно слабый хищник с заглушённым или уничтоженным инстинктом сострадания к ближнему легко уничтожает сильных сородичей, которые не могут преступить врождённый запрет на поедание своих родственников.

...Есть такой способ борьбы с крысами: в какой-то подвал (в склад, и т.д.), который атаковали эти грызуны, запускают заранее подготовленную «суперкрысу», которую длительным голодом заставили преодолеть упомянутый биологический запрет, приучили «жрать своих».
Эта «суперкрыса» начинает охоту на своих, пожирая ничего не подозревающих сородичей.
Но, как только стая понимает, что к ним затесался враг, все крысы уходят из этого места — подвала, или склада. Почему же другие крысы не хотят убить эту суперкрысу? Ответ прост.
Если они съедят её — они сами станут «суперкрысами».

Убивший дракона сам становится драконом. (Е. Шварц)

Точно так же у «южных», и теперь в большей степени — у «западных» — наций Европы запрет на внутривидовую конкуренцию снят, что обеспечивает таким сообществам огромное преимущество в конкурентной борьбе
Почему так вышло?
Может быть, тепличные условия Средиземноморья и Ближнего Востока с огромной перенасыщенностью спровоцировали ситуацию «много крыс в одной корзине», когда хочешь — не хочешь, а выживать надо, что способствовало выведению такой породы людей, не имеющей внутреннего запрета «не убий!», а может быть тому причиной — послужили другие моменты, не могу знать. Но факт остаётся фактом. «Человек человеку — волк», «война всех против всех» - эти девизы стали знаменем современного либерализма.

Вторая, из упомянутых двух, этическая система в большей мере характерна для жителей Севера, и на мой взгляд — особенно  для жителей Русского Севера.
В этих суровых условиях один человек практически не имеет шанса выжить, и уже поэтому должна быть выработана традиция заботы обо всём сообществе как о залоге собственного выживания.
Характерна фраза, посредством которой сызмальства прививается такое понимание: «а если все будут поступать так же, как ты — что тогда будет?»

Эта нравственная норма существует и в «западных» обществах — но, как правило, в виде догадки, чуть ли не на уровне божественного откровения. И сам факт наличия таких «открытий» в какой-то мере подтверждает относительную всеобщность этого тезиса: не делай другому того, чего не желал бы в отношении себя.
Но если либеральная («западная») традиция эксплицирует эту норму лишь на интерсубъектном уровне, на уровне межличностных взаимоотношений, то «северное» миропонимание распространяет действие этого ограничения и на всё сообщество: человек сразу видит тот хаос, который наступает в обществе, «если все будут так делать».
То есть каждый поступок, даже каждое мотивационное рассуждение «северянин» как бы умножает на количество членов сообщества и поступает в соответствии с получаемыми при этом выводами.

Такое «северное» миропонимание являет собой пример автопоэтического самопостроения этической системы, что, в свою очередь, может служить косвенным доказательством её внутренней непротиворечивости.
Вот, в частности, почему многие коммунистические принципы были сравнительно легко восприняты российскими народами (а на самом деле эти архетипы были просто вновь пробуждены в сознании народа).

Следует отметить, что обе вышеперечисленные этические традиции основываются на изначальном равенстве людей, на том, что «все люди рождаются равными».

Разумеется, возможны и иные принципы построения взаимоотношений между людьми, иные общественные системы.

Наиболее известны среди них — так называемые кастовые общества. Это — общественные системы, в которых люди изначально разделены на касты, на «высших» и «низших» людей (вплоть до того, что представители низшей касты могут вообще не признаваться людьми), с непреодолимыми перегородками между кастами. Наиболее известный пример — индийское общество.
Логическое обоснование отказа от такой модели построения общества — это тема отдельного рассмотрения. Отмечу лишь, что такой проект вызывает лично у меня протест  и отторжение на глубинном уровне, вплоть до чувства эмоционального неприятия.
Понятно, что мне, как человеку, воспитанному в «северной» традиции, на принципе «а что, если все так будут поступать?» - трудно (а скорее — невозможно) свыкнуться с самой мыслью о такой системе. И обоснование отказа от такой системы отложим на некоторое время.

Может быть, и здесь имеет место ситуация бутстрапа — взаимного самообоснования двух (или нескольких) систем. Тогда такое кастовое общество предстаёт как аттрактор, альтернативный описанному выше «северному» проекту.
Следует отметить, что на данный момент  представляется, что «южный», или «западный» проект может перерасти в «кастовый», и тому имеется немало подтверждений.

Обсуждая возможные варианты построения этики будущего, не имеет смысла выстраивать новую этическую систему заново, с нуля, а следует «выращивать» новую систему на основе какой-то, уже имеющейся.
Так нужно делать хотя бы потому что процесс создания и распространения новых этических систем всегда сопряжён с грандиозными социальными потрясениями — будь то появление и распространение сравнительно молодых монотеистических религий, или попытки построения и реализации других, научно обоснованных социальных проектов.
По этой причине представляется, что выбор должен пасть именно на «северную» модель построения общества.

Однако всё это пока что касалось  лишь этики как системы взаимоотношений между людьми и взаимоотношений между личностью и обществом, но никак не было связано с процессом познания — познания человечеством окружающего мира и самопознания человека.
Напомню, что исключительно важную в этическом плане роль играет общая картина мира, выстраиваемая в процессе познания — например, «южная», конкурентная модель взаимоотношений выстраивается преимущественно в тепличных, благоприятных жизненных условиях.
(Может быть, поэтому все такие процессы усилились у нас в конце 1970-х и в начале 1980-х годов? В народе это называется «с жиру бесятся»).

Однако, новейшие исследования показали, что та модель стабильного мира, в рамках которой работали практически все мыслители прошлого, оказалась несостоятельной.
После открытия Хабблом красного смещения (1929 г) и в результате исследования свойств этого явления стало ясно, что наш мир принципиально не стабилен.
 И дело не только в том, что процесс расширения должен либо смениться сжатием, либо — привести к окончательному охлаждению Вселенной. До той эпохи должно пройти по крайней мере, десять миллиардов лет.
Дело в том, что идея нестабильности Вселенной заставила внимательнее присмотреться к процессам и в более близких окрестностях Земли.
До недавних пор неявно предполагалось, что всё, что могло произойти катастрофического — уже произошло, что всё «притёрлось» и стабилизировалось.

Но после того, как было зарегистрировано столкновение кометы Шумейкеров-Леви с Юпитером, стало ясно, что ещё не всё стабилизировалось, что век космических катастроф ещё не закончился, да и не закончится, по-видимому, никогда.
Тогда припомнили и другие угрозы глобального масштаба.
Здесь — и «гелиевая вспышка» Солнца, и выход Солнечной системы из тени, отбрасываемой  туманностью «Угольный мешок», которая защищает нас от губительного рентгеновского излучения, исходящего из центра нашей Галактики, и многое другое.

Происходит — буквально на наших глазах — пересмотр всей картины мира, происходит переход от модели стационарной Вселенной к модели нестабильной Вселенной. Вселенной, в перспективе угрожающей всему роду человеческому.

И уже одно это обстоятельство превращает всех нас из жителей теплицы в обитателей суровой местности, с непредсказуемыми  изменениями природных условий.
В обитателей «Севера». В людей, неизменно подвергающихся различным непреодолимым угрозам.

Как можно противостоять всем этим угрозам — и можно ли вообще противостоять им?

В частности, и об этом будем говорить в следующей статье.