Морис Джоли Разговры в аду между Макиавелли и Монтескье Женева 1864

Морис Жоли "Разговор в аду между Макиавелли и Монтескье" Макиавелли (1469–1527) встречает в царстве теней МОНТЕСКЬЕ (1689–1755); на протяжении 25 вымышленных разговоров создатель книги «Государь» пытается убедить автора книги «Дух законов» в том, что ему было бы нетрудно подчинить насилию современного деспота правовое государство, основанное на победившей просветительской идеологии и укрепленное демократическими институтами.
".....Разговор седьмой. Современный деспот и его шансы Макиавелли утверждает обратное: власти всех институтов правового государства недостаточно, чтобы предотвратить возникновение современной деспотии — Общественным мнением можно манипулировать — В руках деспота государственные институты превращаются в средства насилия. МАКИАВЕЛЛИ  Пожалуй, можно остаться здесь. МОНТЕСКЬЕ Слушаю вас. МАКИАВЕЛЛИ Прежде всего, должен сказать, что Вы целиком и полностью заблуждаетесь по поводу того, как применять мои принципы на практике. Деспотизм видится Вам  лишь в разложившихся формах восточных монархий. Но я понимаю его не так. В современных обществах и методы следует применять современные. Сегодня, когда речь идет о насилии правительства, вовсе не нужно грубо попирать законы, рубить головы врагам, грабить подданных и лишать их собственности, казнить всех, кого можно. Нет, смерть, грабеж и физические пытки могут играть сегодня лишь весьма второстепенную роль во внутренней политике современных государств. МОНТЕСКЬЕ К счастью. МАКИАВЕЛЛИ Должен сознаться, что не отношусь к поклонникам вашей культуры паровых машин и фабричных корпусов. Но можете мне поверить, я не отстаю от времени. Притягательность учения, носящего мое имя, в том и состоит, что оно годится для всех времен и ситуаций. У Макиавелли есть сегодня последователи, понявшие ценность его учения. Меня считают одряхлевшим, но в любой день на этой земле ко мне вернется юность. МОНТЕСКЬЕ Вы смеетесь сами над собой? МАКИАВЕЛЛИ  Послушайте меня, а потом уж судите. Сегодня в меньшей степени речь идет о насилии над людьми, в гораздо большей необходимо разоружить их, приглушить, а не заглушить их политические страсти, не бороться с инстинктами, а ввести их в заблуждение, не предавать идеи анафеме, а направить их в другую сторону путем присвоения. МОНТЕСКЬЕ Что Вы имеете в виду? Мне это неясно. МАКИАВЕЛЛИ С вашего позволения, это был лишь теоретический аспект политики. Сейчас мы перейдем к ее практическому применению. Главный секрет искусства управлять состоит в ослаблении общественного духа до такой степени, чтобы его больше вообще не интересовали идеи и принципы, на основе которых вершатся революции. Во все времена и люди, и народы были падки на слова. Им почти всегда хватает видимости. Больше они ничего не желают. Поэтому можно создать соответствующие потребностям институты, приспособленные к способу выражения и ходу мысли, которые в свою очередь ориентированы на потребность. Нужно обладать талантом, усваивать свободолюбивые речи всех партий, которые они используют в борьбе с правительством. Нужно накормить ими народы до пресыщения. Сегодня так часто говорят о власти общественного мнения. Я покажу вам, как можно заставить это общественное мнение говорить все, что захочешь, если познать скрытые пружины этой власти. Но прежде чем управлять общественным мнением, его нужно смутить, сбить с толку ошеломляющими противоречиями, беспрестанно отвлекать его, слепить всяческими сенсациями и незаметно увести с пути истинного. Один из главных секретов нашего времени состоит в том, чтобы пользоваться предубеждениями и страстями народа для смешения основ, делающего невозможным всякое взаимопонимание между людьми, говорящими на одном языке и имеющими общие интересы. МОНТЕСКЬЕ Что имеете Вы в виду, говоря столь непонятно, но пугающе? МАКИАВЕЛЛИ Если бравый Монтескье хотел заменить политику моральным чувством, то мне следует умолкнуть. Я не намеревался вторгаться в область морали. Вы потребовали, чтобы я прекратил в ваших обществах постоянные помехи развитию со стороны духа анархии и мятежа. Не будете ли Вы любезны объяснить, как мне решить эту задачу? Вы можете не угрызаться совестью и рассматривать мои рассуждения как чисто теоретическое удовлетворение вашего любопытства. МОНТЕСКЬЕ Хорошо, согласен. МАКИАВЕЛЛИ В общем, я могу понять, почему Вы требуете от меня более ясного изложения. Постараюсь это сделать. Но прежде позвольте назвать Вам  те существенные предварительные условия, которые дают сегодня государю надежду на укрепление его власти. Прежде всего, ему следует задуматься об уничтожении всех партий, роспуске всех влиятельных организаций и нейтрализации индивидуальной инициативы во всех проявлениях. Тогда число людей с сильным характером, само собой уменьшится, и замрут все силы, способные противиться порабощению. Абсолютная власть станет не напастью, но потребностью. Эти политические правила, как я уже сказал, не новы, их только нужно употребить в дело. Очень многих из этих целей можно добиться путем нескольких несложных распоряжений в полицейской и административной областях. В ваших столь прекрасных, столь хорошо организованных обществах Вы заменили абсолютную монархию монстром под названием «государство», новым Бриареем [23] , сторуким великаном, руки которого достают до всего, неслыханной тиранической организацией, под сенью которой деспотизм будет возрождаться вновь и вновь. Если призвать это государство на помощь, то не будет ничего проще завершения тайного дела, о котором я только что толковал, а самыми действенными средствами его осуществления будут те самые, что используются промышленными режимами, которыми Вы так восхищаетесь, и у которых они будут заимствованы. Исключительно законным путем я создам, к примеру, финансовые монополии, средоточия народного достояния, от которых столь непосредственно будет зависеть судьба всех личных состояний, что в первый же день после политического переворота они растают так же, как государственный кредит. Вы экономист, Монтескье, так оцените же сами силу этой идеи. В качестве главы правительства я подчиню все свои указы и распоряжения той же цели: уничтожению коллективных и индивидуальных органов власти, увеличению роли государства до бесконечности, возвышению его до суверенного защитника, покровителя и благодетеля. А вот другая мысль, также позаимствованная у государств с развитой промышленностью: в настоящее время аристократия как политическая сила сошла со сцены. Но крупная земельная собственность продолжает оставаться одним из основных источников сопротивления, могущего быть опасным правительству, если он сохраняет независимость. Таким образом, возникает государственная необходимость ослабить его или сокрушить полностью. Для достижения этого достаточно повысить налоги на земельную собственность, поставить сельское хозяйство в бедственное положение, покровительствуя при этом торговле и промышленности, а в особенности спекуляциям; слишком пышный расцвет промышленности тоже может стать опасен, поскольку способствует образованию слишком большого числа независимых состояний. Против крупных промышленников-фабрикантов следует бороться, вовлекая их в предприятия, не имеющие никакого отношения к их доходам, повышая заработную плату и совершая продуманные нападения на основы производства. Я не буду развивать эту мысль. Вы и так хорошо знаете, при каких обстоятельствах и под какими предлогами все это легко осуществимо. Интересы народа, даже выступления в защиту его свобод, в защиту великих принципов экономики с легкостью, если нужно, замаскируют подлинные цели. Можно не добавлять, что постоянная поддержка государя армией, закаленной во внешних войнах, способствует совершенствованию этой системы. Дело следует довести до того, чтобы в государстве остались только пролетарии, несколько миллионеров и солдаты. МОНТЕСКЬЕ Продолжайте. МАКИАВЕЛЛИ Это то, что можно сказать о внутренней политике. Что касается внешней, следует поддерживать во всех концах Европы революционное брожение, подавляемое в собственной стране. Выступления в защиту свободы за границей отвлекают внимание от угнетения в собственной стране. Кроме того, в поле зрения попадают все другие державы, в которых можно по желанию то поддерживать порядок, то вызывать беспорядки. Главное — путем интриг так перепутать все нити европейской политики, чтобы стравливать друг с другом державы, с которыми приходится иметь дело. Вы ведь не думаете, что такая двойная игра, если она хорошо ведется, может повредить суверену. Александр VI в своих дипломатических переговорах никогда не исходил ни из чего, кроме обмана, и всегда имел успех. Он прекрасно знал искусство лицемерия. [24] Но то, что Вы сегодня называете официальным языком дипломатии, должно быть совершенно иным. Нужно быть, насколько возможно, более лояльным и предупредительным. Народы, принимающие внешность за чистую монету, и после смерти будут славить государя, умеющего вести себя подобным образом. На всякие беспорядки внутри страны он должен уметь ответить войной с заграницей, на всякую грозящую революцию — всеобщей мобилизацией. Но поскольку в политике слова никогда не обязаны совпадать с делами, государь должен быть достаточно ловким, чтобы в любой ситуации скрыть свои истинные намерения за прямо им противоположными. Всегда должно казаться, что только под давлением общественного мнения он соглашается на то, что давно уже подготовил. Можно подвести итог одной фразой: революция сдерживается путем введения всеобщего военного положения самим государством — с одной стороны, из страха перед анархией, с другой — из боязни наступающего после революции государственного банкротства. Уже по тем коротким намекам, к которым я прибегал, Вы должны понять, сколь велика роль искусства живого слова в современной политике. Я, как Вы еще увидите, далек от того, чтобы презирать прессу, но в случае необходимости смогу воспользоваться и трибуной оратора. Главное в том, чтобы повернуть против противника все те средства, что он может направить против нас. Я не удовлетворюсь опорой на могучую силу демократии, но позаимствую у хитроумной юриспруденции все ее уловки. Если предстоит принимать решения, которые могут показаться неоправданными и легковесными, то важно уметь объявить о них пышными словесами и подкрепить их возвышеннейшими соображениями морали и права. Таким образом, Вы видите: власть, о которой я мечтаю, никоим образом не сопряжена с варварскими манерами. Она должна использовать все возможности и таланты культуры, в которой мы живем. Она должна окружить себя журналистами, адвокатами, учеными, юристами, практиками и администраторами, то есть такими людьми, которым до тонкости известны все тайны и движущие силы социальной жизни, которые говорят на всех языках, которые знают людей любого круга. Их нужно искать повсюду; такие люди оказывают удивительнейшие услуги, используя в политике свой острый ум. Кроме того, необходимо создать штаб из управляющих, банкиров, промышленников, капиталистов, изобретателей, математиков; ибо все сводится к арифметике. Что до высших государственных должностей, главных участков власти, нужно обеспечить, чтобы их занимали лишь такие люди, характер и предшествующая жизнь которых резко и бесповоротно отделяли их от других людей, чтобы каждого из них при смене правительства ожидала только смерть или изгнание, вследствие чего он был бы принужден защищать существующее положение до последнего вздоха. Представьте же себе теперь, что в моем распоряжении все те материальные и духовные средства, которые я Вам  только что перечислил, и дайте мне какой-нибудь народ. Вам  понятно? Ведь одно из основных положений вашей книги о духе законов [25] заключается в том, что нельзя менять характер народа, если хочешь сберечь его исконную силу. Дайте мне не более чем двадцать лет, и я полностью изменю неукротимейший характер любой европейской нации и подчиню ее тирании, как какой-нибудь мелкий азиатский народец. МОНТЕСКЬЕ Вы использовали еще одну главу вашего сочинения о государе, чтобы посмеяться над самим собой. Как бы ни обстояло дело с вашим учением, я не хочу дискутировать о нем. Я ограничусь одним замечанием: Вы ни в коей мере не сдержали данного слова. Применение всех этих средств предполагает наличие абсолютной власти, а я просил Вас  точно сказать, как Вы обоснуете абсолютную власть в политических объединениях, основывающихся на либеральных институтах. МАКИАВЕЛЛИ Ваше порицание вполне справедливо, и я не намерен уклоняться от него. Это было всего лишь вступление. МОНТЕСКЬЕ Возьмем государство, основанное на представительской системе правления, республику или монархию. Я говорю о народе, давно знакомом со свободой, и спрашиваю вас, каким образом Вы вернете его к абсолютизму. МАКИАВЕЛЛИ Нет ничего проще. МОНТЕСКЬЕ Посмотрим.
Разговор восьмой. Захват власти Использование кризиса для совершения государственного переворота — Сопротивление сломит террор — Меры, служащие росту популярности диктатора, и показное признание принципов правого государства. МАКИАВЕЛЛИ Я беру максимально крайний случай и выбираю в качестве примера государства республику. При монархии роль, которую мне хотелось бы играть, была слишком легкой. Я выбираю республику, так как при такой форме правления мне предстоит, как Вам  кажется, столкнуться с почти неодолимым сопротивлением идей, нравов и законов. Вы не против? Таким образом, я принимаю из ваших рук некое, большое или маленькое, государство; допустим, что оно располагает всеми возможными учреждениями, гарантирующими его свободу, и мне остается задать Вам  только следующий вопрос: верите ли вы, что его правительство защищено от путча, или, как говорят сегодня, государственного переворота? МОНТЕСКЬЕ Конечно, нет; но согласитесь, по крайней мере, что такое предприятие сегодня, при том как общество устроено и сколь велико его участие в политике, в высшей степени затруднительно. МАКИАВЕЛЛИ Почему же? Разве сейчас эти общества не так же, как всегда, в руках политических партий? Разве нет повсюду элементов, провоцирующих гражданскую войну, задумывающих переворот, стремящихся к власти? МОНТЕСКЬЕ Может быть; однако полагаю, что могу быстро объяснить вам, в чем Вы заблуждаетесь. Такие захваты власти чрезвычайно редки, поскольку противоречат современному устройству, и даже если предположить их удачный исход, они вовсе не обладают тем значением, которое вы, как кажется, склонны им приписывать. Смена власти не приведет к смене институтов. Может случиться, что некто, претендующий на власть, ввергнет государство в беспорядки; полагаю даже, что его партия может победить, затем власть перейдет в другие руки, и это все. Но государственное право, а с ним и основы самих институтов, останется неизменным. Оно не меняется. МАКИАВЕЛЛИ Вы действительно питаете такие иллюзии? МОНТЕСКЬЕ Докажите обратное. МАКИАВЕЛЛИ Вы, стало быть, согласны, что захват власти у существующего правительства вооруженным путем может некоторое время быть успешным? МОНТЕСКЬЕ Да. МАКИАВЕЛЛИ Тогда рассмотрим ситуацию, в которую я попал. Я подавил любую власть, кроме собственной. Если продолжающие пока что существовать институты и способны помешать мне, то только чисто формально; в действительности мои самовольные действия не могут столкнуться с реальным сопротивлением; короче говоря, мое свободное от законов состояние есть то, что римляне называли прекрасным и энергичным словом «диктатура». Это означает: теперь я могу все, что мне угодно. Я издаю законы, я их исполняю и я на коне как главнокомандующий. Запомните это хорошенько. Я победил потому, что опирался на одну из партий, а это означает: захват власти может произойти только в условиях глубокого внутреннего раскола. Можно сказать, я обязан им случаю, но нельзя заблуждаться относительно причин этого случая. Речь будет идти о противоречиях аристократии и народа или буржуазии и народа. В сущности, иначе и быть не может; поверхностному же взгляду предстанет сумятица идей, мнений, взглядов и противоборствующих течений, как во всех государствах, где свобода воцаряется хоть на минуту. Присутствуют политические элементы всех сортов, остатки некогда победоносных партий, ныне разбитых, безудержное честолюбие, разъедающая ненависть, непримиримая зависть, повсеместный террор, сторонники всех взглядов и всех доктрин, реакционеры, демократы, анархисты, утописты — все при деле, все совместно трудятся над ниспровержением существующего порядка. К каким же выводам можно прийти перед лицом подобной ситуации? К двум. Первый: стране совершенно необходим покой, и тому, кто его даст, она не откажет ни в чем. Второй: при таком разброде партий нет никакой реальной силы, вернее, есть одна-единственная: народ. Я — один из победоносных стражей власти. Допустим, что я обладаю уважаемым, известным из истории именем, способным воздействовать на воображение масс. Я обопрусь о народ подобно Писистрату, Цезарю, Нерону. Это азбука любого узурпатора. Слепое насилие даст мне в руки возможность безнаказанно творить все, что заблагорассудится, а авторитет народа освятит все мои деяния. На самом деле народу плевать на изобретенную вами легальность, на ваши конституционные гарантии. Партии я заставил замолчать, а теперь Вы увидите, как я буду действовать далее. Возможно, Вы не забыли тех правил, что я выдвигаю в своем труде о государе, там, где речь идет об удержании захваченных территорий. Узурпатор государственной власти оказывается в положении захватчика. Он вынужден устраивать все по-новому, ликвидировать государство, уничтожать граждан, менять образ жизни. Такова цель. Но в современной ситуации ее можно достичь только окольными путями, двусмысленными средствами, ловкими комбинациями и по возможности не применяя насилия. Поэтому существующие институты я не буду уничтожать непосредственно, но неприметно завладею ими всеми и нарушу механизм их действия. Так я по очереди поступлю с прессой, судоговорением, выборами, личной свободой, школами. Через голову существующих законов я введу совершенно новое законодательство, не отменяя старого: сначала я оттесню его на задний план, потом заставлю исчезнуть полностью. Это мои основные действия, а теперь я в подробностях расскажу Вам  об их осуществлении. МОНТЕСКЬЕ Как жаль, что Вы не прогуливаетесь более в садах Ручелли [26] и не проповедуете там это прелестное учение, как огорчительно, что потомки лишены возможности слышать вас. МАКИАВЕЛЛИ Утешьтесь. Для того, кто умеет читать, обо всем этом сказано в книге о государе. МОНТЕСКЬЕ Оставим это. Итак, Вы захватили власть. Ваши действия? МАКИАВЕЛЛИ Сначала — великие шаги, затем — маленькие. МОНТЕСКЬЕ Итак, сначала — великие. МАКИАВЕЛЛИ Успешное ниспровержение существующей власти — еще не все. Партии по большому счету не считают себя разбитыми. Еще не ясно, насколько хватит энергии узурпатора; его захотят испытать и поднимутся против него с оружием в руках. Тут и настанет момент начать террор против всего общества, который заставит содрогнуться самые отважные сердца. МОНТЕСКЬЕ Что же Вы намереваетесь делать? Вы ведь сказали, что испытываете отвращение к кровопролитию. МАКИАВЕЛЛИ Нельзя допускать ложной гуманности. Общество под угрозой и имеет право защищаться. Неумолимая твердость и даже величайшая жестокость только предотвратят новое кровопролитие в будущем. Не спрашивайте меня о конкретных действиях. Но нужно, чтобы ужас раз и навсегда сковал сердца людей, а страх вселил в них покорность. МОНТЕСКЬЕ Да, вспоминаю, Вы проповедуете это в своей книге о государе, рассказывая об ужасающих деяниях Цезаря Борджиа в Чезене. [27] [28] Вы остались прежним. МАКИАВЕЛЛИ Нет, позже Вы поймете, что я поступаю так только по необходимости, сам страдая от этого. МОНТЕСКЬЕ А кто же будет проливать кровь? МАКИАВЕЛЛИ Армия! Исполнительная власть государственного правосудия, руку коей жертвы не обесчестят никогда. Две цели величайшей важности будут достигнуты с применением армии для акций подавления: с одной стороны, с этого момента на веки вечные она станет враждебной гражданскому населению, которое она безжалостно карает; с другой стороны, ее судьба будет неразрывно связана с судьбой ее предводителя. МОНТЕСКЬЕ И Вы полагаете, что пролитая кровь не падет на вас? МАКИАВЕЛЛИ Нет, потому что властитель в глазах народа не имеет ничего общего со злодеяниями солдатни, которую не всегда, как известно, легко утихомирить. Ответственность за это понесут генералы, слуги, исполнявшие мои приказы. Но они — уверяю Вас  — будут верны мне до последнего вздоха; они-то очень хорошо знают, что их ждет, если не будет меня. МОНТЕСКЬЕ Это, стало быть, ваше первое мероприятие в качестве единовластного правителя. А второе? МАКИАВЕЛЛИ Не знаю, обращали ли Вы внимание, сколь важны в политике мелочи. После того, о чем я Вам  только что поведал, я велю чеканить на каждой новой монете свой портрет и пущу в обращение множество таких монет. МОНТЕСКЬЕ Посреди государственных забот это будет, однако, ребячеством. МАКИАВЕЛЛИ Вы так полагаете? Вы никогда не были практиком власти. Отчеканенное на монете лицо — знак самой власти. Сперва найдутся гордецы, которых это повергнет в ярость, но постепенно все привыкнут. Даже враги моего правления будут вынуждены носить в кошельке мой портрет. Совершенно очевидно, что вскоре люди станут смотреть на черты, запечатленные на основе всякого благополучия и удовольствия, гораздо снисходительнее. С того дня, когда мое лицо появится на деньгах, я — король. МОНТЕСКЬЕ Согласен, эта мысль для меня нова. Но оставим это. Вы ведь не забыли — народы нового времени имеют привычку издавать конституции, гарантирующие их права. Ваша основанная на насилии власть, планы, которые Вы мне изложили, не отступят ли они перед конституцией, все основы, максимы, принципы которой противоречат вашим принципам правления? МАКИАВЕЛЛИ Я издам другую конституцию, вот и все. МОНТЕСКЬЕ И Вы считаете, что это не составит никакой трудности? МАКИАВЕЛЛИ Какие еще трудности? Больше нет никакой воли и никакой власти, кроме моих, опора моя — народ. МОНТЕСКЬЕ Это так. Но у меня остается одно сомнение: после того, что Вы мне рассказали, я сомневаюсь, что ваша конституция станет памятником свободы. Вы считаете, что одного-единственного разрешенного насилием кризиса, одного-единственного успешного государственного переворота довольно, чтобы лишить народ всех его прав, завоеваний, институтов и принципов, которыми он привык руководствоваться в жизни? МАКИАВЕЛЛИ Простите! Не так скоро. Я ведь сказал вам: народы — как люди, видимость влечет их сильнее истины. В области политики это правило, которому я буду следовать, не рассуждая. Будьте добры, перечислите-ка мне еще раз принципы, которым Вы придаете первостепенное значение, и Вы увидите, что, против ваших ожиданий, они меня вовсе не смутят. МОНТЕСКЬЕ Макиавелли, во что Вы их превратите? МАКИАВЕЛЛИ Не бойтесь же, назовите мне эти принципы. МОНТЕСКЬЕ Признаюсь, я Вам  не доверяю. МАКИАВЕЛЛИ Ну так я сам напомню их вам. Наверняка Вы упомянули бы принцип разделения властных функций, свободу слова и печати, свободу религии, свободу личности, свободу собраний, равенство перед законом, неприкосновенность движимого и недвижимого имущества, право на жалобы, добровольную уплату налогов, соразмерность наказаний, необратимость законов. Довольно или Вам  угодно еще? МОНТЕСКЬЕ Я полагаю, Макиавелли, этого более чем достаточно, чтобы весьма осложнить ваше правление. МАКИАВЕЛЛИ В этом Вы ошибаетесь, а сами принципы настолько справедливы, что я не премину провозгласить их публично. Если Вам  угодно, я даже сделаю из них введение к моей конституции. МОНТЕСКЬЕ Вы уж доказали мне, что Вы — великий волшебник. МАКИАВЕЛЛИ Никакого волшебства. Просто нужно уметь делать политику. МОНТЕСКЬЕ Но как же Вы собираетесь ввести эти принципы в ваше законодательство, а потом вовсе не соблюдать их? МАКИАВЕЛЛИ Будьте осторожны! Я сказал, что провозглашу эти принципы, но не говорил, что собираюсь зафиксировать их письменно или выполнять. МОНТЕСКЬЕ Как это? МАКИАВЕЛЛИ Я не собираюсь вдаваться в подробности. Я ограничусь заявлением, что признаю и поддерживаю все основы современного права. МОНТЕСКЬЕ Не понимаю, что означает это замалчивание подробностей. МАКИАВЕЛЛИ Сейчас Вы увидите, насколько это важно. Если я буду останавливаться на этих правах подробно, свобода моих действий будет связана их ясными юридическими формулировками, чего я не хочу. Не останавливаясь же на них подробно, я создам впечатление, словно признаю их все, а в частности не признаю ни одного. Это позже позволит мне отменить при введении чрезвычайного положения те права, которые я сочту опасными. МОНТЕСКЬЕ Ясно. МАКИАВЕЛЛИ Кроме того, некоторые из этих принципов относятся, строго говоря, к государственному и конституционному праву, а другие — к гражданскому праву. Этого разделения при осуществлении абсолютной власти следует строго придерживаться. Сильнее всего народы привязаны к своим гражданским правам. Потому я не буду их касаться, пока только это возможно, и таким образом, по меньшей мере, часть моей программы окажется выполненной. МОНТЕСКЬЕ А государственное право?.. МАКИАВЕЛЛИ В моей книге о государе я выдвинул положение, справедливое по сути: «Подданные всегда довольны государем, если он не посягает на их достояние и их честь; ему придется столкнуться с сопротивлением лишь незначительной кучки недовольных, с которыми он легко справится». Это ответ на ваш вопрос. МОНТЕСКЬЕ Строго говоря, его нельзя признать удовлетворительным. Можно возразить, что права государства тоже являются достоянием, что они важны для чести народов, что вы, покушаясь на государственное право, затрагиваете достояние народов так же, как их честь. Можно добавить еще, что соблюдение гражданского законодательства тесно связано с соблюдением государственного права. Кто даст гражданам государства гарантию, что, лишившись сегодня политической свободы, они не утратят завтра личной свободы, что, подняв сегодня руку на их свободу, Вы не протянете ее завтра к их имуществу? МАКИАВЕЛЛИ Разумеется, эти возражения будут выдвигаться, но, полагаю, Вы сами отдаете себе отчет в их преувеличенности. Мне все кажется, Вы верите, будто современные народы прямо-таки изголодались по свободе. Ну а учли Вы тот случай, что они и слышать больше не хотят о ней, и можете ли Вы требовать от государя, чтобы он обладал большим свободолюбием, чем народы? Так попытайтесь опросить большинство вашего до глубоко сонного общества, в котором каждый живет только своими материальными интересами и эгоизмом, и Вы увидите, как со всех сторон в ответ раздастся: Что за дело мне до политики? Какое мне дело до свободы? Не все ли равно: что то правительство, что это? Разве правительство не должно держаться? Кроме того, имейте в виду: так говорит не только народ, но и буржуа, промышленники, интеллектуалы, богатые, образованные, все, кто в состоянии применить на деле ваши прекрасные теории государственного права. Они будут благословлять меня, восклицая, что я их спас, что их слишком мало, что они не способны руководить собой сами. Народы, видите ли, втихомолку обожают гениальных насильников. Обо всех актах насилия, проведенных с должной ловкостью, они будут говорить более с восхищением, чем с порицанием: это, конечно, нехорошо, но ловко сделано, изящно и красиво. МОНТЕСКЬЕ Вы, стало быть, вновь возвращаетесь к той части вашего учения, которую, как автор книги о государе, вы, так сказать, обязаны защищать по роду занятий. МАКИАВЕЛЛИ Нет-нет, мы как раз говорим о его практическом применении. Я наверняка преуспел бы еще более, если б Вы не втянули меня в побочные дискуссии. Начнем же с того места, где остановились. Разговор девятый. Лишение парламента власти Захват власти легализируется путем плебисцита — Проект собственной конституции, которую народ должен одобрить — Парламент лишается власти путем сведения его полномочий к принятию законов, предлагаемых диктатором. МОНТЕСКЬЕ Вы остановились на издании конституции без народного одобрения. МАКИАВЕЛЛИ Я вынужден прервать вас. Я никогда не говорил, что буду отказываться от идей, власть которых мне известна. МОНТЕСКЬЕ Да неужели! МАКИАВЕЛЛИ Я говорю совершенно серьезно. МОНТЕСКЬЕ Вы, следовательно, допускаете участие народа в этом важнейшем деянии? МАКИАВЕЛЛИ Да, разумеется. Вас  это удивляет? А я пойду еще дальше. Прежде всего, путем всенародного референдума я легализую произведенный государственный переворот. Я обращусь к народу с такими речами: «Дальше так продолжаться не могло. Я все сокрушил. Я спас вас. Вы сердитесь на меня? Вы свободны, при помощи референдума Вы можете осудить или оправдать меня». МОНТЕСКЬЕ Свобода под гнетом террора и власти армии. МАКИАВЕЛЛИ Меня будут приветствовать с ликованием. МОНТЕСКЬЕ В это я верю. МАКИАВЕЛЛИ И референдум, который я сделал орудием своей власти, станет основой моего правления. Я проведу референдум, не учитывая классовых и имущественных различий, и он в секунду утвердит абсолютизм. МОНТЕСКЬЕ Конечно! Потому что одним ударом Вы одновременно уничтожите семейное согласие, обесцените референдум, ликвидируете преимущества образования и сделаете из толпы слепую силу, которой будете править по своему усмотрению. МАКИАВЕЛЛИ Я претворю в жизнь только одну прогрессивную идею, к которой живейшим образом стремятся сейчас все народы Европы. Я организую референдум так, как это сделал Вашингтон в Соединенных Штатах, а первой задачей, которую я поставлю перед ним, будет утверждение моей конституции. МОНТЕСКЬЕ Как? Вы хотите подвергнуть ее обсуждению в народных собраниях или собраниях народных представителей? МАКИАВЕЛЛИ Ну, нет! Пожалуйста, оставим, наконец, идеи восемнадцатого века; современному положению вещей они более не соответствуют. МОНТЕСКЬЕ Так как же тогда Вы собираетесь обсуждать свою конституцию? Как будут дискутироваться ее основные положения? МАКИАВЕЛЛИ Я даже и не думаю дискутировать о них. Я уже вроде бы говорил Вам  об этом. МОНТЕСКЬЕ Мы с вами начали толковать о принципах, которые Вам  благоугодно будет избрать. Вы поведали мне о Соединенных Штатах. Не знаю, может, Вы и второй Вашингтон; но мне определенно известно, что современная конституция Соединенных Штатов была обсуждена и утверждена голосованием народных представителей. МАКИАВЕЛЛИ Ах, ради Бога! Не путайте времена, страны и народы. Мы в Европе. Моя конституция будет, в общем, предложена, и, в общем, принята. МОНТЕСКЬЕ Этим Вы никого не введете в заблуждение. Как может народ, голосуя в таких условиях, знать, что он делает, и какие последствия для него это будет иметь? МАКИАВЕЛЛИ А где Вы видели хоть когда-нибудь, чтобы конституция, по-настоящему заслуживающая этого имени и имевшая силу долгое время, была принята в результате всенародного обсуждения? Конституция в законченном виде должна быть плодом размышлений одного человека, или из нее ничего не выйдет. Без единого источника, без согласованности частей, без учета практических последствий она неизбежно будет страдать близорукостью, легшей в ее основу. Повторю еще раз: конституция может быть творением исключительно одного человека. Никогда и не было иначе. Об этом свидетельствуют истории всех основателей государств: Сезостриса, Соломона, Ликурга, Карла Великого, Фридриха II, Петра I. МОНТЕСКЬЕ То, что Вы мне рассказываете, является изложением одной из глав сочинения вашего ученика. МАКИАВЕЛЛИ Кого Вы имеете в виду? МОНТЕСКЬЕ Жозефа де Местре [29]. Все это общие места, в которых есть что-то истинное. Однако нахожу, что здесь они неприменимы. Послушать Вас  — так кажется, что Вы хотите вывести некий народ из хаоса и тьмы, его первоначального состояния. Вы, кажется, позабыли, из какого предположения мы исходим: народ достиг вершин культуры, его публичное право прочно, он располагает упорядоченными институтами. МАКИАВЕЛЛИ Я и не спорю с этим. Кроме того, Вы увидите, что мне, для того, чтобы достичь своих целей, совсем не надо разрушать ваши институты сверху донизу. Достаточно изменить их устройство и состав. МОНТЕСКЬЕ Объяснитесь. МАКИАВЕЛЛИ Вы только что прочли мне лекцию по конституционным вопросам; я извлеку из нее необходимую пользу. Собственно, я не так далек от всех этих идей о сбалансированности власти, как об этом думают в Европе. Это ясно из моего сочинения о Тите Ливии [30]. Но к делу! Вы справедливо отметили, что в имеющих парламентский способ правления государствах Европы властные функции почти одним и тем же образом распределяются между политическими институтами, за согласованностью действий которых следит правительство. Так, под разными именами, но почти с одними и теми же полномочиями повсюду имеются совет министров, сенат, законодательное собрание, государственный совет, верховный суд. Не буду останавливаться на ненужном описании механизма функционирования этих носителей властных функций. Вам  его секреты известны лучше, чем мне. Ясно, что каждый из них играет важную роль в управлении. Заметьте хорошенько, что функцией я называю не институт, а нечто более существенное. Должна существовать руководящая, правящая, законодательная, приказная государственная власть, в этом не может быть никакого сомнения. МОНТЕСКЬЕ Но, насколько я понял вас, все эти функции в ваших глазах являются одной единой, Вы вручите ее одному-единственному человеку и подавите институты. МАКИАВЕЛЛИ Повторяю еще раз, что Вы заблуждаетесь, нельзя поступать, таким образом, безопасно для себя. Особенно в вашей стране, при том фанатизме, с которым у Вас  выступают за так называемые принципы 1789 г. [31] Но будьте так добры, выслушайте же: в статике изменение точки опоры изменяет направление действия силы; в механике перемещение пружины меняет движение. А по виду это тот же аппарат, тот же механизм. Точно так же в физиологии темперамент зависит от состояния органов. Так различные институты, о которых мы только что говорили, функционируют в государстве, как настоящие органы в человеческом организме. Органы останутся, но политический характер государства изменится, понимаете? МОНТЕСКЬЕ Это не сложно, и разъяснения не требуются. Устраняя предметы, Вы сохраняете имена. Таким же образом поступил в Риме Август, уничтожая республику. Остались консулы, преторы, цензоры, трибуны, но только по форме, а не по сути. МАКИАВЕЛЛИ Вы могли бы найти и более вопиющие примеры. При республике можно сделать все, что угодно, льстя народным предрассудкам и соблюдая декорум. МОНТЕСКЬЕ Не предавайтесь вновь общим рассуждениям. Вы как раз добрались до сути, я слушаю вас. МАКИАВЕЛЛИ Не забывайте: каждое мое действие проистекает не из личных убеждений. В моих глазах ваши парламентские правительства — не более чем клубы ораторов, инкубаторы выхолощенного красноречия, расточающие плодотворящие силы народов, обреченных говорунами и прессой на бессилие? Поэтому их судьба не вызывает у меня никаких сомнений. Я исхожу из высших интересов и цель, преследуемая мной, оправдывает мои действия. Абстрактные теории я заменяю практическим разумом, опытом столетий, примером гениальных мужей, которые теми же средствами вершили великие дела. Я начну с того, что создам государственной власти условия, ей жизненно необходимые. Моя первая реформа коснется того, что Вы именуете ответственностью государственных министров. В странах с централизованным управлением, например, в вашей, где общественное мнение и в хорошем, и в дурном, инстинктивно ориентируется на главу государства, было бы неверным вводить людей в заблуждение не навязывать им фикцию, не имеющую шансов удержаться в революционной буре, открывая конституцию фразой о том, что на суверена не может быть возложена ответственность. Поэтому я начну с того, что упраздню в моей конституции принцип ответственности министров. Нести ответственность будет только суверен, и не перед кем иным, как перед народом. МОНТЕСКЬЕ Хорошо, по крайней мере, коротко и ясно! МАКИАВЕЛЛИ При вашей парламентской системе, как Вы объяснили, законодательная инициатива принадлежит народным представителям неисключительно, или совместно с исполнительной властью. Это и есть источник самых серьезных недоразумений; при таком положении вещей любой депутат при первой возможности захочет править и станет предлагать нам менее продуманные и наименее обоснованные проекты законов. Более того, с помощью парламентских инициатив парламент сочтет это право удобным для себя, сможет сместить правительство. Именно поэтому право законодательной инициативы должно принадлежать исключительно суверену. МОНТЕСКЬЕ Я вижу, Вы идете к абсолютизму прямым путем. В государстве, где законодательная инициатива принадлежит только суверену, правитель является единственным законодателем. Однако, прежде чем Вы продолжите, мне хотелось бы заметить вот что. Вы уверены, что возводите свои постройки на скале, а я нахожу — что на песке. МАКИАВЕЛЛИ В каком отношении? МОНТЕСКЬЕ Разве не сделали Вы основой своей власти референдум? МАКИАВЕЛЛИ Разумеется. МОНТЕСКЬЕ Но тогда Вы только уполномоченный, которого народ, и являющийся собственно субъектом государственной власти, вправе отозвать. Вы полагаете, что сможете сделать этот принцип основой своей власти; при этом Вы не учитываете, что в любую минуту Вас  могут свергнуть. С другой стороны, Вы заявляете, что несете ответственность в одиночку. Неужто Вы считаете себя ангелом? Да и будь Вы им, тем не менее, при первом же случившемся несчастье вину припишут вам, и первый же кризис Вас  погубит. МАКИАВЕЛЛИ Вы забегаете вперед. Упрек преждевременный. Но я сразу отвечу на него, поскольку Вы меня к этому вынуждаете. Полагая, что я этого не предусмотрел, Вы заблуждаетесь. Если что-либо и сможет поколебать мою власть, так только партии. Но от них меня защищают два важных права, включенных в мою конституцию. МОНТЕСКЬЕ Что же это за права? МАКИАВЕЛЛИ Право апеллировать к народу и право вводить в стране военное положение. Я главнокомандующий армии, вся государственная власть в моих руках; штыки научат уму-разуму всех, кто попробует сопротивляться и после референдума обнаружится, что моя власть вновь упрочилась. МОНТЕСКЬЕ На такие доводы ответа нет. Но не будете ли Вы любезны вернуться к законодательному институту, на котором мы остановились. Я не вижу пока, как Вам  удастся справиться с этим пунктом. Вы лишили законодательное собрание законодательной инициативы; но оно сохраняет право голосовать за законы, которые Вы ему предлагаете для принятия. Вы, по всей видимости, не считаете, что оно воспользуется этим правом? МАКИАВЕЛЛИ А Вы мнительнее меня; сознаюсь, что не вижу в этом ничего такого. Поскольку предложить на рассмотрение проект закона не может никто, кроме меня, я могу не бояться, что кто-то предложит закон, направленный против меня и моего правления. Ключ от святыни при мне. Я ведь уже говорил вам, что в мои намерения входит сохранить видимость наличия всех институтов. Должен, однако, заявить вам, что вовсе не собираюсь оставить парламенту то, что Вы называете правом поправки. Ведь ясно, что при функционировании подобного права не может быть закона, который поддавался бы изменению, смысл которого можно было бы толковать иначе. Закон принимается или отклоняется, более не существует никаких возможностей. МОНТЕСКЬЕ Но чтобы свергнуть вас, больше ничего и не нужно. Достаточно законодательному собранию отклонять все предлагаемые вами законы, достаточно даже, чтобы оно отказалось голосовать за налогообложение. МАКИАВЕЛЛИ Вы и сами знаете, что ход вещей будет совершенно иным. Парламент — каков бы он ни был, даже если он безрассудно препятствует всем общественным делам — сам готовит собственное падение. Кроме того, найдется тысяча способов, чтобы укротить власть такого парламента. Я вполовину сокращу число депутатов, и буду иметь вдвое меньше политических противников. Я сохраню за собой назначение президента и вице-президента, которые руководят дебатами. Вместо перманентного функционирования я ограничу сессии парламента несколькими месяцами. А прежде всего я сделаю нечто очень важное, мне говорили, что это уже начинает применяться на практике: я отменю положение, согласно которому деятельность парламентариев безвозмездна. Я пожелаю, чтобы депутаты получали жалование, чтобы их деятельность была каким-то образом вознаграждена. Такое нововведение, с моей точки зрения, — надежнейшее средство привязать народных представителей к правительству. Полагаю, что объяснения Вам  не нужны; действенность этого средства и так очень понятна. Добавлю только, что в качестве главы исполнительной власти я имею право созыва и роспуска законодательного собрания, и в случае роспуска до нового созыва пройдет очень долгое время. Но успокойтесь, скоро мы доберемся до совсем иных практических средств привязывания их к государственной власти. Достаточно о конституции? Или продолжить? МОНТЕСКЬЕ Совершенно не нужно; Вы можете переходить к организации сената. МАКИАВЕЛЛИ Я вижу, Вы довольно-таки хорошо поняли, что этот момент — главный для меня, так сказать, замковый камень в куполе моей конституции. МОНТЕСКЬЕ Поистине, ума не приложу, что Вы еще можете сделать; по моему разумению с этого момента Вы — полный хозяин в государстве. МАКИАВЕЛЛИ Вы радуете меня этим признанием; в действительности же власть не может стоять на столь зыбкой почве. Суверена должны поддерживать корпорации, импонирующие великолепными титулами, достоинствами и личными заслугами своих членов. Нехорошо, если суверен постоянно участвует во всем лично, если повсюду замечают его руку. Его деятельность должна по мере необходимости скрываться за авторитетом высоких, наделенных властью институтов, окружающих трон. МОНТЕСКЬЕ Сразу видно, что эту роль Вы отводите сенату и государственному совету. МАКИАВЕЛЛИ Ничего-то от Вас  не скроешь. МОНТЕСКЬЕ При этом говорите о троне. Отсюда я заключаю, что Вы уже король, а мы до сих пор говорили о республике. Перехода почти не заметно. МАКИАВЕЛЛИ Вы, знаменитый французский правовед, не должны ожидать, что я буду задерживаться на подобных мелочах, являющихся исключительно делом практики. С того момента, когда вся полнота власти сосредотачивается в моих руках, провозглашение меня королем может произойти в любое удобное время. Не важно, сделаю ли я это до или после провозглашения моей конституции. МОНТЕСКЬЕ Это верно. Вернемся же к организации сената.
Разговор десятый. Изменение функций сената Контрольная функция сената заменяется одобренной народом, но удобной исключительно диктатору конституцией; сенат становится органом, санкционирующим любое изменение диктатором существующего законодательства. МАКИАВЕЛЛИ Предаваясь глубоким изысканиям, предшествовавшим созданию вашего достопримечательного труда «О причинах величия и падения римлян», вы, разумеется, заметили, какую роль играл сенат при императорах, начиная с правления Августа? МОНТЕСКЬЕ С вашего позволения, это тот пункт, который я не уяснил для себя вполне, когда изучал исторические документы. Ясно лишь, что до последних дней республики сенат оставался учреждением, ответственным только перед самим собой, наделенным важными привилегиями и располагающим собственной властью. В этом и заключалась тайна его власти, его глубоких политических традиций и величия, перешедшего от него на римскую республику. Со времен Августа сенат превращается в простое орудие в руках императора, но не известно до конца, при помощи каких государственных актов императорам удалось лишить его власти. МАКИАВЕЛЛИ Я не потому просил Вас  обратиться к империи, что намереваюсь прояснить этот неразгаданный исторический вопрос. Он сейчас не интересует меня. Я просто хочу сказать вам, что сенат, как я себе его представляю, должен играть при государе ту же роль, что играл римский сенат в период, последовавшим за свержением республики. МОНТЕСКЬЕ Да, но в это время закон уже не принимался народным собранием, его издавал сенат. Вы намереваетесь поступать подобным же образом? МАКИАВЕЛЛИ Нет. Это не соответствовало бы современным основам конституционного права. МОНТЕСКЬЕ Сколь глубокая благодарность причитается Вам  за это соображение! МАКИАВЕЛЛИ Собственно, мне это совершенно не нужно для проведения в жизнь того, что мне представляется необходимым. Вы ведь уже знаете, что всякий закон принимается лишь по моей собственной инициативе, а, кроме того, я буду издавать указы, имеющие силу законов. МОНТЕСКЬЕ Вы на самом деле вновь забываете об этом пункте, а он имеет немаловажное значение. Тогда я не понимаю, для чего Вы сохраняете сенат. МАКИАВЕЛЛИ Поскольку его место — в высших эшелонах власти, то его вмешательство в дела может происходить только по высокоторжественному случаю. Если, например, необходимо покуситься на основы конституции, или когда в опасности государство. МОНТЕСКЬЕ Вы изъясняетесь наподобие оракула. Очевидно, так Вы подготавливаете впечатление, которое намерены произвести. МАКИАВЕЛЛИ До сих пор идеей фикс ваших современных специалистов по государственному праву было все предусмотреть, все внести в конституции, которые они даровали народам. Я же не сделаю этой ошибки. Я не намерен устанавливать сам себе границы, которые в дальнейшем не буду иметь права преступать. Я внесу в конституцию только то, что должно быть общеизвестно. Я оставляю за собой возможность изменений, чтобы в случае тяжелого кризиса прибегнуть к иному лекарству, кроме горестного пути революции. МОНТЕСКЬЕ Вот сейчас Вы говорите весьма разумно. МАКИАВЕЛЛИ А что касается сената, то о нем в моей конституции будет сказано: «Сенат посредством своих решений устанавливает все, не предусмотренное конституцией и необходимое для ее исполнения. Он решает, какой смысл имеют статьи конституции, допускающие возможность различных толкований. Он приостанавливает или объявляет недействительными все мероприятия, которые правительство или граждане сочтут не соответствующими или противоречащими конституции. Он может выдвигать общие проекты законов в том случае, если они имеют общенациональное значение. Он может предлагать поправки к конституции и принимать их соответствующим решением». МОНТЕСКЬЕ Все это очень хорошо, это действительно сенат, подобный Римскому. Позволю себе лишь несколько замечаний по поводу вашей конституции. Она, стало быть, будет выдержана в весьма неопределенных и двусмысленных выражениях, если Вы заранее предполагаете, что статьи, в ней содержащиеся, могут быть по-разному истолкованы. МАКИАВЕЛЛИ Нет. Но нужно подумать обо всем. МОНТЕСКЬЕ Полагаю, наоборот, Вы исходите из того, чтобы отнюдь не все предусмотреть и зафиксировать. МАКИАВЕЛЛИ Видно, что Вы были председателем суда и не напрасно занимали этот пост. Мои слова следует понимать буквально: надо предусмотреть абсолютно все. МОНТЕСКЬЕ Ну, так скажите же мне, пожалуйста: имеет ваш сенат, толкователь и хранитель конституции, собственные полномочия? МАКИАВЕЛЛИ Разумеется, нет. МОНТЕСКЬЕ Следовательно, сенат — это вы? МАКИАВЕЛЛИ Не смею возразить. МОНТЕСКЬЕ Следовательно, его толкования — ваши толкования? Его поправки — ваши поправки? Его запреты — ваши запреты? МАКИАВЕЛЛИ Не стану отрицать. МОНТЕСКЬЕ Ну, так это означает: Вы оставляете за собой право отмены того, что. Вы делаете, отобрания того, что Вы даете, изменения конституции в лучшую или худшую сторону или упразднения ее в том случае, если это покажется Вам  необходимым. Не позволяя себе заранее судить о ваших намерениях или мотивах ваших действий, предпринимаемых в тех или иных обстоятельствах, спрошу Вас  только: где же при столь широком произволе хоть малейшая конституционная защита граждан, но, прежде всего: как могут граждане подчиниться такому произволу? МАКИАВЕЛЛИ Я уж вижу: в Вас  снова заговорила впечатлительность философа. Успокойтесь: я не посягну на основы моей конституции, не согласовав изменения с народом путем всеобщего референдума. МОНТЕСКЬЕ Но в этом случае человеком решающим, будут ли приняты возможные изменения за основу, и нуждаются ли они в народном одобрении, вновь будете Вы сами. Признаю, что-то, что явится результатом плебисцита, Вы не провозгласите декретом или решением сената, хотя и могли бы. Будете ли Вы разворачивать дискуссию по вашим предложениям? Позволите ли Вы обсуждать их народным собраниям? МАКИАВЕЛЛИ Разумеется, нет! Если когда-нибудь в народных собраниях начнутся дебаты по статьям конституции, то ничто не сможет помешать народу в силу его прав обсуждать все, что угодно, и революция — на пороге. МОНТЕСКЬЕ Во всяком случае, Вы последовательны. Таким образом, поправки к конституции будут и предлагаться, и приниматься в общих чертах? МАКИАВЕЛЛИ Разумеется, и никак иначе. МОНТЕСКЬЕ Полагаю, можно перейти к организации государственного совета. МАКИАВЕЛЛИ Вы ведете допрос в точности так, как и полагается председателю верховного суда. Я еще позабыл сказать вам, что буду платить жалование членам сената так же, как членам законодательного собрания. МОНТЕСКЬЕ Само собой разумеется. МАКИАВЕЛЛИ Разумеется, не нужно добавлять, что право назначения президента и вице-президента этих высоких собраний я оставляю за собой. Что касается государственного совета, постараюсь быть краток. Ваши современные институты — столь могучие средства централизации власти, что ими почти невозможно пользоваться, не осуществляя верховную власть через одно не них. Что такое государственный совет в соответствии с вашими собственными принципами? Это только с виду политический институт; на самом деле он предназначен, чтобы дать в руки государю значительную власть, а именно, полномочия установления правил судоговорения, полномочия, являющиеся чем-то вроде абсолютной судебной власти, которая, если угодно, может служить тому, чтобы создавать собственно законы. Далее, государственный совет у вас, как мне говорили, имеет особые, еще более широкие полномочия. В спорных случаях — так меня уверили — при помощи апелляции дело может быть передано на его рассмотрение. В силу своих полномочий он может ознакомиться с любым процессом в судах первой инстанции, если он ему представляется имеющим отношение к административному праву. Короче говоря, административные учреждения могут уклоняться от обычного судебного разбирательства и передавать свои дела на рассмотрение государственного совета. И вновь: что же такое государственный совет? Имеет ли он собственную власть? Независим ли он от государя? Ничуть. Он представляет собой просто редакционный комитет. Если государственный совет дает указ, то он дан правителем. Если он выносит приговор, то это приговор правителя или, как Вы сегодня говорите, правительства, правительства государства, которое само себе и партия, и судья. Неужели Вы полагаете, что существует большая полнота власти, чем эта, неужели Вы полагаете, что отсюда так уж далеко до абсолютизма в государствах, где уже наличествуют подобные институты? МОНТЕСКЬЕ Признаю, ваша критика довольно справедлива. Но поскольку сам по себе государственный совет является предпочтительным институтом, постольку нет ничего легче, как дать ему необходимую независимость путем известной изоляции от государственной власти. Этого вы, конечно, не сделаете. МАКИАВЕЛЛИ Нет, напротив, я сохраню взаимозависимость органов управления там, где она была, и введу ее там, где ее не было; таким образом, я упрочу взаимозависимость институтов, что мне представляется необходимым. Как видите, мы не остановились на полпути: моя конституция готова. МОНТЕСКЬЕ Уже? МАКИАВЕЛЛИ Нескольких ловких манипуляций с существующими институтами достаточно, чтобы полностью изменить принципы осуществления властных функций. Эта часть моей программы выполнена. МОНТЕСКЬЕ Я думал, Вы хотите сообщить мне о верховном суде нечто большее. МАКИАВЕЛЛИ Может, и хочу, но сейчас это неуместно. МОНТЕСКЬЕ Подводя итог полномочиям, находящимся в ваших руках, можно сказать: поистине, Вы должны быть удовлетворены. Подведем же итог. Вы создаете законы: во-первых, в форме предложений законодательному институту, во-вторых, в форме указов, в-третьих, в форме решений сената, в-четвертых, в форме общих распоряжений, в-пятых, в форме решений государственного совета, в-шестых, в форме распоряжений министров и, наконец, в-седьмых, в форме государственных переворотов. МАКИАВЕЛЛИ При этом вы, похоже, и не представляете: то, что остается, как раз и есть самое трудное. МОНТЕСКЬЕ Во всяком случае, я этого не предполагал. МАКИАВЕЛЛИ Тогда Вы обратили недостаточное внимание на тот факт, что моя конституция умалчивает о целом ряде прав, несогласуемых с тем порядком вещей, который я намереваюсь ввести. Это, например, свобода печати, свобода коалиций, независимость чиновничества, право выбора общинных должностных лиц общинами, гражданская гвардия и еще многое из того, что исчезнет или будет в корне изменено. МОНТЕСКЬЕ Но разве не признали Вы этих прав уже одним тем, что торжественно подтвердили основные принципы, из которых они следуют? МАКИАВЕЛЛИ Я уже говорил вам, что не признаю никаких специальных правовых основ и никаких отдельных прав. Кроме того, меры, которые я приму, всего лишь исключения из правила. МОНТЕСКЬЕ И конечно, такие исключения, которые подтверждают правило. МАКИАВЕЛЛИ Но для них нужно тщательно выбрать время; несвоевременное вмешательство в ход вещей может все испортить. В книге о государе я установил принцип, который в таких случаях может быть правилом поведения: «Тот, кто захватывает власть в государстве, должен для ее упрочения совершить все потребные насилия один-единственный раз, чтобы в дальнейшем не было нужды повторять их; позже он не сможет добиться от своих подданных ничего: ни хорошего, ни дурного. Если хочешь свершить зло, так верши его, пока тебе сопутствует удача; если хочешь сделать доброе дело, твои подданные не пожелают изменений, если будут полагать, что принуждаемы к ним». Днем позже после провозглашения моей конституции я издам ряд указов, имеющих силу закона, и таким образом одним ударом упраздню свободы, могущие стать опасными. МОНТЕСКЬЕ В самом деле, время выбрано удачно. В результате вашего государственного переворота страна еще потрясена террором. Что же касается вашей конституции, Вам  нет запретов: в любом случае Вы можете делать все, что заблагорассудится. Что до ваших указов, так они не нуждаются в одобрении: Вы ведь ничего не просите, а все берете сами. МАКИАВЕЛЛИ А Вы быстро вынесли приговор! МОНТЕСКЬЕ Все же он не так скор, как ваши деяния. С этим Вы должны согласиться. Несмотря на вашу сильную руку и тщательно выбранное время, я, сознаюсь, едва могу поверить, что страна не поднимется, если Вы решитесь и на второй переворот, который задумали. МАКИАВЕЛЛИ Страна весьма охотно закроет на него глаза; при том положении вещей, на которое я рассчитываю, ее уже утомили смуты; она жаждет покоя так же, как песок пустыни жаждет ливня, следующего за ураганом. МОНТЕСКЬЕ Да Вы к тому же прибегаете к метафорам; это уж слишком. МАКИАВЕЛЛИ Быстро добавлю, что торжественно пообещаю после воцарения мира и покоя вновь допустить все свободы, которые упраздняю. МОНТЕСКЬЕ Полагаю, ожидание будет вечным. МАКИАВЕЛЛИ Вполне возможно. МОНТЕСКЬЕ Нет, наверняка; ведь ваши принципы позволяют государю не держать слова, если это в его интересах. МАКИАВЕЛЛИ Не спешите с подобным утверждением. Увидите, как я поступлю с этим обещанием. Я вижу свою задачу в том, чтобы спустя самое короткое время меня считали самым либеральным человеком в моем царстве. МОНТЕСКЬЕ К этому сюрпризу я не был готов. Пока народ будет этого дожидаться, Вы разделаетесь со всеми его свободами. МАКИАВЕЛЛИ Разделаться — неподходящее слово для государственного мужа. Я не стану ни с чем разделываться непосредственно. Силу льва потребно сочетать с лисьей хитростью. На что нужна политика, если не на то, чтобы обходными путями достигать целей, которых не достичь прямо? Основы моего государства заложены, силы наготове, мне нужно только привести их в действие. Это я буду делать со всей осторожностью, которой требуют новые конституционные методы. Тут именно и уместны те искусные приемы управления и законодательства, употреблять которые будет мудрым со стороны государя. МОНТЕСКЬЕ Замечаю, что мы перешли к новому этапу, и готов слушать Вас  внимательно......"
"...МАКИАВЕЛЛИ До сего момента я изложил Вам  сведения лишь о части ограничений, которые я установил бы для прессы с целью определенной защиты конституционного правительства. Настал черед показать вам, каким я мыслю применение этого общественного института на благо моего правительства. Осмелюсь утверждать, что по сей день ни одному правительству не приходила в голову столь смелая идея, о которой я намерен сейчас говорить с вами. В странах парламентского правления правительство свергают всегда с помощью прессы. Я открываю тем самым возможность подавления прессы с помощью самой прессы. Знаете ли вы, как поступит мое правительство, понимая, что журналистика представляет собой огромную силу? Оно само станет издавать газеты, и это будет журналистика, в которой все рассчитано до мелочей. МОНТЕСКЬЕ Воистину, Вы — мой проводник на пути от одного удивительного сюрприза к другому. Перед моим взором Вы разворачиваете постоянно изменяющуюся панораму. Должен признаться, любопытно увидеть, каким образом Вы начнете воплощать в жизнь новую программу. МАКИАВЕЛЛИ Мне придется приложить здесь много меньше фантазии, чем Вам  мыслится. Я произведу подсчет газет, представляющих так называемую оппозицию. Если в оппозиции находится десять газет, я заведу двадцать, выступающих в поддержку правительства, если же их будет двадцать, я заведу сорок, если сорок, то в моем распоряжении будет восемьдесят. Вы прекрасно понимаете, что я с этой целью смогу распорядиться правом, оставленным за собой, а именно правом выдачи разрешения на основание новых политических газет. МОНТЕСКЬЕ В этом нет ничего сложного. МАКИАВЕЛЛИ И все же это не так просто, как Вы себе представляете. Народ в основной массе не должен даже догадываться о существовании этой тактики. В противном случае план был бы обречен на поражение, а общественное мнение отвернулось бы от газет, в которых явно проводится моя политика. Я разделю преданные мне газеты на три или четыре класса. Первое место будут занимать несколько газет, совершенно открыто отражающих мнение властей и при любых конфликтах, во что бы то ни стало отстаивающих правоту моих действий. Поведаю Вам  сразу, что эти газеты не будут оказывать на общественное мнение самое большое влияние. Второе место займут газеты, лишь по своей направленности официозные, и целью их будет — привлечь на мою сторону массу колеблющихся и безразличных людей, которые без всяких сомнений опираются на факты, и политические убеждения которых не выходят за данные рамки. К самым надежным столпам моей власти относятся те группы газет, о которых я скажу ниже. Признаки официальности здесь якобы полностью отсутствуют; однако на самом деле газеты, о которых я говорю, будут связаны с моим правительством той же цепью, видимой для одних и неразличимой для других. Трудно сказать определенно, сколько их будет, ведь я рассчитываю на преданное мне издание в любой партии и при любой политической ориентации. Я буду располагать аристократическим изданием в партии аристократов, республиканским — в республиканской партии, революционным в партии революционной; если потребуется, у меня будет анархистский листок в партии анархистов. У моей прессы, как у бога Вишну, будет сотня рук, и по всей стране я подам эти руки представителям всех политических движений. Люди будут отстаивать мои интересы, и не подозревая об этом. Они будут верить, что говорят собственным языком, однако это будет мой язык. Они будут считать, что агитируют за собственные интересы, однако это будет мои интересы. Они будут уверены, что маршируют под собственным знаменем, однако будут шагать под моим..."
"...МОНТЕСКЬЕ А какая Вам  выгода от этого? МАКИАВЕЛЛИ Наивный вопрос! К важному результату можно отнести уже и то, что многие люди скажут: посмотрите, ведь мы свободны, при этом правительстве есть возможность высказываться, на правительство несправедливо нападают, а оно терпит и переносит эти нападки, не подавляя их, что для него не составило бы особого труда. Второй, не менее важный результат, заключается, например, в возможности провозглашать следующие мнения: смотрите, сколь повсеместно уважаемы основы и принципы этого правительства. Эти газеты пользуются абсолютной свободой, однако они никогда не посягают на существующие установления. Эти установления благородны в независимости от всех несправедливостей, связанных с политическими страстями, ведь даже враги правительства не могут воздержаться от того, чтобы не воздать им должной хвалы..."
"...МОНТЕСКЬЕ Вы не заставляете долго ждать, пока наступит конец: sic volo sic jubto (Так я хочу, так я приказываю). Я полагаю, можно считать, что Вы хорошо защищены от заговоров. МАКИАВЕЛЛИ Так точно. Однако будет правильным сообщить Вам  еще, что по закону будут запрещены собрания и сходки, число участвующих в которых превышает установленный уровень. МОНТЕСКЬЕ И какой уровень будет установлен? МАКИАВЕЛЛИ Вы придаете значение таким мелочам? Что ж, если Вам  так хочется знать это, будет запрещено собираться, если собравшихся более пятнадцати — двадцати человек. МОНТЕСКЬЕ Это невозможно! В этом случае нельзя будет даже друзьям сверх установленного числа собраться за обедом. МАКИАВЕЛЛИ Я хорошо Вас  понимаю. Вами движет веселая общительность французов. Что ж, это вовсе не будет запрещено, поскольку мое правительство не будет таким страшным, как Вы себе это представляете. Вы сможете собрать друзей при условии, что не будет разговоров о политике..."
"...МАКИАВЕЛЛИ Может быть. Одно я могу гарантировать Вам  в любом случае: при новом порядке вещей судьям не придется отступать от законов намного дальше, чем до сих пор, если речь будет идти о чисто гражданских интересах. МОНТЕСКЬЕ Какое мне до этого дело! Ведь после всего, сказанного вами, мне ясно, они будут отступать от законов, если речь пойдет о политических интересах. МАКИАВЕЛЛИ Они не станут этого делать. Они будут как следует образом исполнять свой долг. Ведь в вопросах политики судьи, в интересах поддержания порядка, всегда должны стоять на стороне властей. Было бы самым худшим из этого, что можно только придумать, если бы провокационные приговоры суда использовали для нападок на правителя, что во всей стране сразу же было бы направлено против правительства. Что пользы, если заткнули рот прессе, раз ее задачи возьмут на себя судебные приговоры? МОНТЕСКЬЕ Несмотря на скромное обличье, ваше средство довольно эффективно, если Вы придаете ему столь большое значение. МАКИАВЕЛЛИ Разумеется. Оно направлено на то, чтобы устранить дух сопротивления, этот всегда опасный корпоративный дух союза юристов, сохранивших память о прежних правительствах или даже поклоняющихся им. Оно привнесет в их круг многие новые элементы, оказывающие благотворное влияние на умонастроение, создаваемое моим правительством. Двадцать, тридцать, сорок судейских постов, освобождающихся ежегодно вследствие отставки старых судей, приведут к перегруппировке всего юридического персонала, который будет обновляться каждые двенадцать месяцев снизу доверху. Вам  известно, что одно единственное освободившееся место вследствие перемещения чиновника на более высокий пост может привести к пятидесяти новым назначениям. Можете представить, что будет, если одновременно освободится от тридцати до сорока мест. Произойдет не только уничтожение согласия во взглядах на политику, но и осуществится еще более тесное сближение с правительством, в распоряжении которого находится значительное число постов. Вот молодые люди, намеренные сделать карьеру и не останавливаемые более на служебной лестнице своими начальниками, назначенными пожизненно. Им известно, что правительство любит порядок, что и народ его любит, и что речь идет только о том, чтобы служить тому и другому, что следует выносить разумный приговор, если оказывается затронутым порядок. МОНТЕСКЬЕ Однако если людей не совсем поразит слепота, они упрекнут вас, что среди судейских чиновников царит отвратительный карьеризм. Я не стану расписывать возможные последствия; каковы бы они ни были, их перспектива не изменит ваших планов. МАКИАВЕЛЛИЯ не намерен прятаться от критики. Она не принесет мне большого вреда, пока я ее не слышу. В любом случае я возьму за правило, что все мои решения беспрекословны, пусть они и вызывают брюзжание. Властитель, поступающий так, всегда уверен, что его волю будут уважать..."
"....Разговор пятнадцатый. Манипулирование свободными выборами Кандидатуры выдвигаются только в случае принесения присяги правителю. Выдвижение подкупленных кандидатов — Необоснованные предвыборные обещания верных правительству кандидатов — Оппозиция подавляется путем раскола..."
"...МАКИАВЕЛЛИ Сначала я поставлю в зависимость от правительства всех, кто намерен представлять народ. И потребую от кандидатов торжественной присяги. Речь идет не о клятве народу, как полагали революционеры 1789 года. Они должны поклясться, что сохранят верность государю и его конституции. МОНТЕСКЬЕ Поскольку при вашем отношении к политике Вы побоитесь нарушить собственную клятву, как можете Вы ожидать, что в этом вопросе люди будут честнее вас? МАКИАВЕЛЛИ В политике я мало полагаюсь на совесть людей. Я рассчитываю на силу общественного мнения. Никто не отважится выдать себя перед его лицом, нарушив публично данную клятву. Это тем менее вероятно, что клятва, мною требуемая, должна быть произнесена до выборов, а не после них, и было бы безответственно требовать всенародного голосования, не позаботившись о готовности кандидатов поступить ко мне на службу. Теперь следует дать правительству в руки средства для противостояния и препятствия влиянию оппозиции, чтобы оппозиция не обезвредила людей, намеренных выступать на стороне правительства. При проведении выборов партии обычно называют своих кандидатов и представляют их правительству. Я сохраню этот порядок. Я выставлю кандидатов и представлю их партиям..."