Опустошение — главная проблема русской нации

18.07.2013

Долгие годы изучением российской провинции, ее психологии и проблем занимались лишь отдельные социологи, и результаты их изысканий мало кого интересовали за пределами узкого круга исследователей. Относительно успешных жителей крупных городов не очень волновало положение дел за пределами своей личной среды обитания. Сейчас наметился новый тренд.

хелбой, дурачок, ведь ты попал в рай,

и придется тебе нашим обычаям следовать

это в Москве доктор джекил и мистер хайт,

а у нас добрый следователь и злой следователь

А. Родионов

Появилось определенное количество ресурсов, посвященных этому вопросу. Одни склонны рассматривать аспекты русского бытия через призму снобизма и презрения, на других встречаются порой достаточно интересные и объективные материалы. "В тлену", "Русская смерть", сообщество "Рашка — квадратный ватник" — все эти ресурсы активно эксплуатируют тему "безысходности" и "тлена" применимо к российскому народу. Московская интеллигенция открывает для себя картины провинциальной жизни, находя в них пищу для собственного декаданса. Однако, сам факт интереса к этим вещам — явление, безусловно, положительное.

Так ли мрачно обстоят дела в действительности, как это представляют себе авторы подобных ресурсов? И если вправду ситуация в провинции столь трагична, что в таком случае является причиной деградации, и что будет способно ее остановить?

В наследство от "дикого" капитализма девяностых Россия получила чудовищную имущественную и культурную дифференциацию, которую с таким удивлением отмечают иностранцы, посещающие нашу страну. Эта пропасть так велика, что, в общем-то, не нуждается в специальных социологических исследованиях: неравенство столь сильно, так бросается в глаза, что давно стало основной приметой нашей эпохи. Это неравенство простирается, прежде всего, в географической плоскости, отсекая Москву от всей остальной территории. Естественно, что и в других странах есть некоторое различие между столичными зарплатами и доходами населения в регионах. Однако, нигде, за исключением беднейших стран третьего мира нет такого огромного разрыва в уровне доходов, как в России. К примеру, во Франции среднегодовой доход парижанина составляет около 27000 евро, а у жителя провинции — примерно 20 000 евро, собственно говоря, такая разница просто покрывает издержки более дорогой столичной жизни, и можно сказать, что уровень благосостояния граждан достаточно единообразен по всей стране.

 В России же средняя зарплата по Москве составляет около 45 000 рублей в месяц, в регионах же в лучшем случае — 20 000 рублей. Как видите, средний доход москвича превышает зарплату его регионального коллеги более чем в два раза. Объясняя этот феномен, часто ссылаются на то, что жизнь в Москве якобы гораздо дороже, чем в провинции. Но это ложь, пожив длительное время и в глубинке, и столице, могу совершенно точно сказать: жизнь в провинции не дешевле, а напротив, порой дороже в силу снижения конкуренции. Зайдя в какой-нибудь сельский продуктовый магазин после крупного супермаркета, вы будете весьма неприятно удивлены ценами на товары первой необходимости.

Тем не менее, минимальная заработная плата, официально устанавливаемая местными властями, превышает в Москве среднероссийские показатели как минимум в два раза, что, конечно, не может не раздражать жителей нищей провинции.

Так же существует очень значительное имущественное неравенство, имеющее не географический, а если можно так выразиться, сословный характер. Имущественный водораздел проходит не только в вертикальной, но и в горизонтальной плоскости. За последние годы сформировались обособленные слои населения, чей доход непропорционально высок в сравнении с основной массой. И это не только какие-то отдельные высокопоставленные чиновники или крупные бизнесмены, богатство которых выглядит легитимно. Неестественно наблюдать иное: как любой, даже самый низкоранговый чиновник при довольно скромной официальной зарплате ведет весьма дорогостоящий образ жизни, не скрывая этого. Или люди, сумевшие в свое время приватизировать крупную государственную собственность, или, к примеру, бизнесмены, получающие солидные заказы не благодаря своей конкурентоспособности, а благодаря семейным и дружеским связям, либо просто с помощью откатов.

Или еще пример — умирающее село, в котором зарплата работника местного сельскохозяйственного кооператива составляет в среднем около 3 000 рублей. В то же время, нефтяная компания открывает в данной местности нефтеперекачивающую станцию, и все население делится с этого момента на изможденных оборванцев, работающих в сельском хозяйстве, и, с другой стороны, довольных жизнью сотрудников НПЗ, получающих нормальные даже по городским меркам зарплаты. Заметим, что устроиться на это НПЗ можно лишь благодаря семейным связям, и никак иначе. Социум расколот на две части, на богатых и нищих. Разве может это не сказаться на психологическом состоянии населения? И вправду, люди порой живут даже хуже, чем они могли бы жить в конкретных условиях, с каким-то тупым отчаянием спихивают себя на самый низ темной ямы, в нищету и алкоголизм.

Ведь проблема даже не в самой по себе дифференциации доходов населения, а в том, что основанием для нее зачастую является не реальный уровень компетенций и трудозатрат, а прежде всего, умение устроиться, вписаться в определенную касту. Это, несомненно, имело место в какой-то степени во все времена, однако беда в том, что сейчас это стало основой функционирования экономики. Да и имущественный разрыв между устроившимися людьми и обычными гражданами достиг небывалого масштаба: порой даже не в разы, а в десятки, в сотни раз.

Собственно говоря, в этом как раз и лежит основа всей пресловутой "безысходности". В тотальном неравенстве, в том, что после развала Союза новое государство было собрано по чертежам несправедливости и произвола.

Спустя годы все немного сгладилось, все же, что ни говори, профессора не шарят по помойкам, "мы стали чуть лучше жить", хотя бы чуть-чуть, но сам принцип, основа не очень изменилась.

Ведь дело не только в самом по себе уровне благосостояния — ни один народ, ни одна нация не способна впасть в коллективную депрессию лишь от одной бедности: после войны, к примеру, в самые голодные годы ни о каком "тлене" речи даже не было. Дело не в этом, не в голоде и нищете, а в том, что на глубинном, подсознательном уровне нация чувствует, что в ее лишениях нет ровно никакого смысла, они обусловлены вовсе не стяжанием великих и благородных целей, нет, все это является лишь побочным эффектом новой специфической системы перераспределения жизненных благ. Не более того.

Русские (а так же те народы, которые разделили с титульной нацией общую судьбу) народ непростой. Это нация, для которой на первом месте всегда стояло не материальное благополучие, а миссия, глобальный проект, общая вдохновляющая цель. Это нация-творец, и только благодаря этим качествам она способна сплоить вокруг себя целую империю. При чем, заметим, русским удалось сделать это не силой, а с помощью мощной консолидирующей идеи. Коммунистическая идеология — это, прежде всего, идеология равенства и справедливости, что бы там ни говорили либеральные оппоненты. Насколько она реализуема на практике — это другой вопрос. Но, тем не менее, идея была.

Сейчас мы присутствуем при идеологическом кризисе. Либертарианские ценности не способны дать жизнеспособные ростки на российской почве — они чужды русскому менталитету, плюс к этому отсутствуют положительные примеры. Всем известно, как создавались в России крупные состояния, ни в коей мере не путем последовательного трудолюбия, а разовой экспроприацией на залоговых аукционах. Идеология в духе Айн Рэнд в России глубоко дискредитирована и, наверное, никогда не сможет завладеть сознанием хоть какой-то части населения России.

Патриотическая риторика, к которой периодически прибегает власть, она очень близка массам: разумеется, речь идет не о националистическом варианте, а об имперском патриотизме. Да, Россия жаждет реванша, русские чувствуют себя крайне подавлено и неуютно, будучи отброшены с лидерских позиций в мировые аутсайдеры. Чувство унижения, боль — вот еще один источник деградации. К сожалению, власть на данном этапе оказалась не способна соответствовать подспудным чаяниям народа.

Русские на самом деле очень любят работать, то, что мы, якобы, ленивая нация, и что деградация — следствие национальной лени, это ложь. Проблема в том, что русские любят и хотят работать во имя чего-то серьезного и важного, а не шоппинга одного ради. Какую невероятную выносливость, какое поразительное трудолюбие выказывали русские в годы войны, потом поднимали целину, строили заводы, создавали инфраструктуру огромного государства… Что бы не говорили либералы про ужасы репрессий, во-первых, репрессии имели место достаточно ограниченный отрезок времени, а во-вторых, так и столько создать из-под палки попросту невозможно, об этом вам скажет любой руководитель предприятия.

Лучшая мотивация — большая идея. А ее нет.

Что сейчас происходит в провинции — это и вправду ужасно. Молодые, сильные мужчины гробят себя суррогатным алкоголем с самоубийственным упорством, хотя прекрасно видят на примере своих родственников и друзей, что это сведет их в могилу еще до наступления тридцати лет. На практическом уровне нет такой вопиющей безысходности, из которой не было бы выхода: какая-то работа, но все же появилась, да и образование при желании получить пока еще возможно. Но не хотят, убивают себя наркотиками и алкоголем, такое впечатление, что мы имеем дело с массовым суицидом.

Почему это явление меньше выражено в крупных городах? Почему основные проблемы сконцентрированы в провинции, в глубинке?

Думается, что дело в том, что жители провинции, имеющие все же урезанный доступ к образованию и знаниям, и в силу этого менее склонные к абстрактному мышлению, забивающему импульсы подсознания, они острее чувствуют общенациональный кризис. Эта безысходность, на самом деле, сидит занозой в каждом из нас, и в жителях мегаполисов тоже. Просто они менее остро ощущают это, да и заполняют пустоту по-другому: шоппинг, поездки за границу, какая-нибудь карьера. Больше рациональности, отрешенности, прагматизма, способность выстраивать свою личную систему ценностей: это как будто укрываться в собственном маленьком бункере во время ядерной зимы. Внутри, вроде бы, комфортно, однако на окраине сознания все равно маячит тревога.

А так называемые социальные низы, им в большей степени присущ коллективизм, они похожи на косяк рыб, который способен совершать синхронные повороты, не думая, не рефлексируя, просто плывя, просто повинуясь инстинкту. В этом их сила, но в этом же и их слабость. Подъемы и падения государства низы воспринимают острее, чем верхние прослойки, у которых всегда остается альтернатива в виде индивидуального развития, и, в крайнем случае, даже эмиграции.

Тревога, потеря смысла, опустошение — это главная проблема русской нации. Для того, чтобы она вновь воспряла духом, необходима сильная, консолидирующая идея. И эта идея должна воплотить в себе принцип справедливости. Как бы пафосно это не звучало, но для русских справедливость является важнейшим понятием, вокруг которого выстроена идентичность нации.

Социалистические идеи, надо отметить, в последние годы переживают ренессанс, как ни парадоксально, но крушение СССР в какой-то степени поспособствовало регенерации левого дискурса в России. Было с чем сравнить, и сравнение для многих оказалось в пользу марксистской теории, что ни говори, и он обрел новый, не выхолощенное, а вполне жизненное значение.

Понимая это, власть пытается вести игру на этом идеологическом поле, однако, ограничиваясь словами и полумерами, не меняя структуру общества в корне, она лишь провоцирует раздражение в людях, ожидающих реальных перемен.

Нация, рассеянная по умирающим городкам и заросшим селам, она ждет, когда в ее серое, угрюмое тело ударит электрический разряд нового смысла. Кто справится с этой задачей и когда это произойдет — главный вопрос новейшей российской истории.

Надежда Алексеева