Какая рыба хитрее

ВОСПОМИНАНИЯ ФЕДОРА ШАЛЯПИНА О КОНСТАНТИНЕ КОРОВИНЕ

В. Серов, "К.А Коровин на рыбалке"

Веселые были наши рыбо­ловные экспедиции. Соберемся, бывало, с Серовым и Коровиным на рыбную ловлю. Целый день блаженствуем на реке. Устанем до сладостного изнеможения. Возвращаемся домой, в какую-нибудь крестьянскую избу. При­несли рыбу, и после лучения ее ночью располагаемся на отдых. Серов поставил холст и весе­ло, темпераментно, с забавной улыбкой на губах быстро зано­сит на полотно сценку, полную юмора и правды. Коровин лежит на нелепой кровати, устроенной так, что ее ребра обязательно должны вонзиться в позвоноч­ник спящего на ней великомуче­ника, у кровати – огарок свечи, воткнутой в бутылку, в ногах Ко­ровина, прислонившись к стене, в великолепнейшем декольте, при портках, – бродяга в лучшем смысле этого слова, Василий Князев. Он слушает, иногда воз­ражая. Это Коровин рассуждает о том, какая рыба хитрее и ка­кая дурачливее... Серов слушает, посмеивается и эту рыбную дис­сертацию увековечивает...

А бродяга Князев вкрадчи­вым тенором между тем говорит:

– Вы, этта, Коськянтин Алексеевич, насчет нашей, рассейской-то, рыбы рассужда­ете. А вот случилось мне быть в Норвегии. Смешная это какая-то страна и грустная. Так что, деви­цы, этта, и бабы усе больше хо­дят у церковь. А в трактире му­жики сидят таково сумрачно и пьют усе пунш. Ну а я... норвеж­ская водка больно хороша, Кось­кянтин Алексеевич Вот я, окромя трактиров, хожу, этта, по городу. По бродяжьему мое­му положению одет, значить, я невзрачно и собираюсь с купцом ехать на пароходе по фиордам к нему на дачу – лосося, значить, ловить, ну и спиннинги ему за­готовлять. Жду, значить, я это­го купца на пристани и бутылку держу у себя в кармане – норвеж­ская она, водочка-то... Хожу. Гля­жу – какой-то человек, значить, этак пристально на меня глядит.

Думал, может, знакомый ка­кой – признать хочет. Ан, гляжу – нет. Что за напасть? А все смо­трит. То в глаза поглядит, то на карман. Неловко стало. Я, зна­чить, по мосточку на пароход. Че­ловек за мной. Я по коридору – в уборную. Постоял там маленько. Думаю, пойду на палубу погля­жу хозяина. Вышел из уборной – человек стоит! Хотел было с ним поговорить по-приятельски – не умею по-ихнему талалакать.

   А тут хозяин, гляжу, идет.

Где, говорю, прикажете распо­ложиться? Хозяин, он мало-мало по-русски говорил – в России был. А вот, говорит, в нижнем етажике 13-й номер каюта есть для тебя. Номер-то не больно мне понравился, Коськянтин Алексе­евич, одначе зашел. Кругло око­шечко, гляжу, как раз над водой. Оглянулся в дверь, вижу – чело­век опять ходит и так, значить, заглядывает в комнату-то. Ду­маю, может, водку нельзя носить с собой. Спрячу-ка, думаю, под подушку. Положил я, этта, вод­ку, захлопнул дверь, сел на кро­вать Засвистел пароходишко-то, затрясся – поехали! Стал, открыл дверь – думаю, посмотрю: тут ли человек аль нет? Никого. Ну, ду­маю, слава богу! Здохнул, вынул водочку, перекрестился, глотнул – кладу под подушку. Облокотил­ся, гляжу в кругло-то окошко. Во­дичка такая прозрачная, чистая, пароходик идет так плавно, ти­хо... Гляжу, значить, да так и ах­нул: матушки! (а уж вечереет). Что это такое глядит, глазом-то глядит прямо на меня! Отпрянул уж я от окошка – как же человек- то?! Неужто пристроился сна­ружи в кругло окошко глядеть? Он самый и смотрит... Так вери­те, Коськянтин Алексеевич, обо­млел весь, аж потом покрылся. Да как стал приглядываться-то – здоровенный, гляжу, этакий язи­на приподнялся на плавниках-те, плывет этак за пароходом-то да на меня через кругло-то окошко- то глазищами-то, сволочь, и гля­дит! Вот, Коськянтян Алексее­вич, какая рыба заграничная-то!

   Константин Алексеевич слу­шает, слушает, но как дошло до «сволочи», не выдержал:

– Ну, брат Василий, это уж ты того, врешь! – говорит он с доса­дой, чувствуя, что охотничьими рассказами его таки побил Васи­лий Князев. – Все врешь, ни в ка­кой Норвегии ты, брат, и отроду не бывал...

– Ну вот, Коськянтин Алек­сеевич, никогда-то вы ничему не верите... Обиделся Князев. А Се­ров уже складывает полотно и, смеясь, замечает:

– Да, рыба заграничная, она, точно, дурачливее нашей.

   Радостно и грустно вспом­нить об этом далеком прошлом. Много, много уроков дало нам истекшее время. Удержим один из них – настоящее в искусстве переживает временные и слу­чайные суждения. Вот ведь, са­мая кличка «декадент» вышла, кажется, уже бесповоротно из моды, а чудесный талант заме­чательного российского худож­ника Константина Алексеевича Коровина жив и здравствует.