Кремлёвское дело

Ранний час. В Кремль движется плотный поток людей. Нет, это не экскурсанты, это те, кто ходит сюда на работу — чиновники, музейщики, уборщики, сотрудники охраны. Царь-пушка вне привычного кольца шумных туристов кажется миражом. Царь-колокол — красочной открыткой. У дверей парадной резиденции резвится девичья стайка. Девушки будут изображать своих сверстниц четырехвековой давности — претенденток на руку и сердце царя Михаила Романова.

Смотр красавиц, представительниц лучших родов, съехавшихся со всей России, был устроен в 1626 году. Вот так же, как сейчас, пряча смущение за пересмешками, у дверей стояли совсем еще зеленые девчонки. Михаил Федорович, а в ту пору ему «стукнуло» тридцать, должен был выбрать спутницу жизни. «Коварное правление Бориса, смуты и полное расстройство всех государственных связей», как писал историк Костомаров, еще не отжили в памяти. Страна ждала наследника престола. Женитьба — дело государственное.

— Средний возраст невесты тогда составлял тринадцать-четырнадцать лет, поэтому мы набрали не профессиональных актрис и даже не студенток, а школьниц, — предвосхищает мой вопрос автор и продюсер фильма Елена Чавчавадзе. — У царственного жениха к тому времени уже был довольно печальный опыт. Его первая жена Мария Долгорукая умерла через полгода после свадьбы, не оставив потомства. Кончина молодой царицы в летописи была названа карой Божьей за безвинные страдания первой царской невесты Марии Хлоповой. Ее молодой государь, кажется, по-настоящему любил…

Опальная невеста

Смотрины в 1626-м проводились не впервые. Когда Михаилу Федоровичу исполнилось двадцать, матушка инокиня Марфа (Ксения Ивановна Романова, урожденная Шестова) уже делала попытку его женить. Привезли, как положено, боярских и дворянских девиц. Сначала мамки и лекари осмотрели. Затем царю показали. Государыня-старица давно уже определилась — выбрала девушку из знатной московской семьи, близкую к Салтыковым, своим родственникам. Но царь Михаил предпочел другую — дочь совсем незнатного коломенского дворянина Марию Хлопову. Как ни пыталась Марфа отговорить сына, девица Хлопова, нареченная новым именем Анастасия (в память первой жены Ивана Грозного), была доставлена ко двору.

В те времена призванных в царский дворец встречали стражники с секирами... С тех пор почти ничего не изменилось: съемочную группу на входе в Большой Кремлевский дворец встречают вышколенные офицеры президентской охраны.

— Вот где женихи-то, орлы! — шутит кто-то из киношников.

Школьницы-актрисы смущаются, хихикают и норовят поскорее миновать пост. Привычные к подобным комплиментам двухметровые красавцы сдержанно улыбаются.

— Как звать-то? — не отстает киношный остряк.

— Анатолий, — дисциплинированно отвечает военный.

— Выбирай невесту, Анатолий! Наши девчонки — красавицы и из хороших семей. Есть даже дочка миллионера.

Оставив охрану переваривать эту (кстати, абсолютно правдивую) информацию, мы поднимаемся в Золотую царицыну палату, одно из самых старых, доподлинных мест в Кремле. Прохлада, полумрак, монохромная роспись на зелено-охристом фоне, магия древних ликов. Девчонки натягивают прямо поверх джинсов распашные сарафаны с галунами. Михаил Федорович, 15-летний Ваня Клементьев, деловито клеит себе бороду. Чувствуется выучка. Не зря вырос за кулисами (родители — актеры МХАТа имени Горького), да и в этом фильме у него уже не первый эпизод — играл в сцене избрания на царство, снимавшейся в Свято-Троицком Ипатьевском монастыре в Костроме.

В гримерке царит чехарда.

— Чей кокошник? — перекрикивая девчачий гомон, спрашивает Елена Чавчавадзе. Она и режиссер фильма Галина Огурная принимают самое горячее участие в убранстве невест. — Глаша, твой? Давай Ксюше его отдадим — к ее платью чудесно ложится. Наташа, где твоя коса? Забыла? Ну, ничего, может, эта подойдет? Ну что это за ботинки — никуда не годятся! Тогда таких не носили. У кого есть сапожки 38 размера?

Пока суть да дело, у окошка появляется Мария Хлопова, ее играет Ольга Глазунова, внучка знаменитого художника. Миловидное лицо, прозрачные голубые глаза. По сценарию, она пока еще не подозревает о скорой опале и уплетает сладкие пряники — редкий по тем временам деликатес, сослуживший ей дурную службу. Приготовления к свадьбе шли вовсю, а невеста захворала желудком. «Это на нее от нервов жор напал», — поясняет мне подоплеку исторического события кто-то из девчонок.

Это сейчас им хиханьки, а тогда все было куда серьезнее: созвали Земской собор, вопрос-то государственный. Салтыковы в угоду матушке-старице убедили бояр, что «царская невеста к государевой радости не прочна». И несмотря на то, что Мария выздоровела, сослали ее в Тобольск, а затем в Нижний Новгород. Добрейший Михаил Федорович, говорят, еще несколько лет справлялся о ее самочувствии, но матушка была непреклонна.

— Хотите сухариков? — предлагает помощница режиссера Елена. Я не отказываюсь — сухарики постные, да и замуж мне вроде не выходить. За нехитрой трапезой не замечаю, как пролетело десятилетие. Повзрослевший с помощью театрального грима Михаил Федорович машет мне рукой — идем, уже снимают.

Плуг в приданое

Грановитая палата.

Девятиметровые потолки, массивные бронзовые люстры, изготовленные в XIX веке по образцу новгородских паникадил, росписи о сотворении мира, Иосифе Прекрасном, князе Владимире. Невесты — прямо Жар-птицы, сверкают шитыми золотом парчовыми нарядами. Стоят себе, потупив взоры. Перед ними Михаил-Иван в полном царском облачении разгуливает вдоль строя. Точнее, не разгуливает, а скользит, будто на лыжах. Изображает какой-то диковинный танцевальный шаг.

— По сценарию так положено? — интересуюсь у кого-то из съемочной группы.

— Нет, это он так, девчонок веселит…

Оператор с включенной камерой движется по рельсам. Дубль один. Дубль два. Дубль двадцать два. Без смеха отдать платок, который на съемочной площадке называют не иначе как «ширинка» (что поделать, таково его историческое название), «царю» явно не просто. Еще сложнее красавице Наташе Малофеевой, приняв царский дар, неспешно поклониться в пояс. А диалог «Как тебя зовут, девица?» — «Евдокией» совсем не выходит. На этом месте все дружно прыскают, разрушая историческую идентичность.

Тем временем в зале появляются новые лица. Вот царь Федор Алексеевич Романов и его жена Агафья Грушецкая в польском платье и непокрытой на западный манер головой. Супруга Алексея Михайловича, Мария Милославская. А вот и патриарх Филарет в рясе и с посохом.

— Хорошо, что борода своя. Не надо клеить, — замечает Елена Чавчавадзе.

— Все свое, матушка, — с полоборота входит в роль Виталий Крючин, президент Федерации практической стрельбы России. — Все свое. И борода, и ум.

— Он возвращался из плена, — поясняет для меня продюсер, — тогда еще не патриарх, а инок Филарет. Был митрополитом Ростовским и провел почти десять лет в плену у поляков. В 1619 году по условиям перемирия смог вернуться в Россию. Мы будем снимать его в следующей сцене — встречи с сыном в деревне Аксиньино. В деревню не поедем, снимем, наверное, в Теремном дворце.

— Так он деморализованный, уставший? — уточняет актер-реконструктор характер своего персонажа.

— Конечно, его же в заложниках держали.

— Ну, точно, как я после обеда, — рассуждает он. — Объелся, спать охота, а тут еще целый рабочий день впереди!

Шутить на съемках — закон жанра и высший профессиональный пилотаж, ведь с каждым часом веселость дается все труднее. Съемочный день — не те восемь часов в офисе, где ты в любой момент можешь налить чаю, отвлечься на треп с коллегами, залезть в интернет. Это необходимость подолгу стоять в одной и той же позе, десятки раз произносить одни и те же слова, часы ожидания в неудобном, тяжелом и жарком костюме, невозможность прогуляться, не говоря уж о том, чтобы вовремя поесть.

В дверях появляется Алексей Михайлович — Тишайший. Тут его будущий отец Михаил Федорович, ко всеобщей радости, выбирает наконец-то девицу Евдокию Стрешневу. Стоп! Снято. К слову, дочь мелкопоместного мещовского дворянина Лукьяна Стрешнева в число «рекомендованных» партий не входила. Она приехала в качестве наперсницы с дочерью сокольничего Григория Волконского, в чьем доме жила бедной родственницей. Девушка понравилась царю красотой, обходительностью и кротким нравом. Марфа и Филарет были разочарованы этим выбором, но на этот раз Михаил проявил твердость: он ссылался не столько на чувства, сколько на христианский долг помочь благородной не по крови, а по существу девице покинуть дом притеснявших ее «благодетелей». Легенда об отце Евдокии, ставшем после ее вхождения в царскую семью богатым землевладельцем, гласит, что в одной из комнат за потайной дверкой он хранил свою прежнюю одежду и плуг, с которым он когда-то работал в поле. Каждый день, заглядывая в свой тайник, он говорил себе: «Лукьян! Помни, что ты был и что ты ныне. Помни, что все сие получил ты от Бога. Не забывай Его милосердия. Делись всем, что имеешь, с бедными: они твои братья».

Другие Романовы

Съемочный день подходит к концу. Алексей Михайлович, а его играет сын Ильи Глазунова — тоже художник, Иван Глазунов, вместе с Марией Милославской медленно движутся по Грановитой палате. «Просто вылитый!» — радуется режиссер Галина Огурная, сверяя застывшего для крупного плана Ивана с репродукцией известной парсуны. Не знаю, льстит ли ему это сравнение: царь, на мой взгляд, постарше и поплотнее.

— Как вам роль? — спрашиваю. — Почему решили принять участие в проекте?

— На самом деле, мне никогда не хотелось оказаться на троне, привычнее — на реставраторских лесах…

— А сама идея снять новый документальный фильм о Романовых, ведь о них и так немало сказано?

— Думаю, напомнить никогда нелишне. Сейчас много домыслов, кривотолков. Этот якобы был слабохарактерен и безволен, тот — деспотичен и неумен. Но, как мне кажется, все они были — люди долга, глубоко верующие и осознающие свою судьбу как некую миссию служения стране, государству. И тем интереснее ранний период династии — при первых Романовых закладывалось все то, что определило расцвет России в XVIII-XIX столетиях.

Вечер. Мы покидаем Кремль. Опустевший, он кажется мистическим, помнящим в подробностях радости, драмы, молитвы и чаяния вверенных ему судеб. А съемки продолжаются. Далее по плану — эпизоды с Натальей Кирилловной Нарышкиной и маленьким Петром Алексеевичем. Снова наденут костюмы, сделают множество дублей, камера поедет по рельсам, а царственные мать и сын под давлением Милославских покинут дворец. На этом, собственно, и закончится московский период Романовых. Петр Великий, как известно, Первопрестольной не любил, предпочитая ей роскошь и ветра Северной Пальмиры.