История одного кладбища

Если ехать от Ровно в сторону Луцка, по километрах в 10 на живописных холмах расположилось село Бронники.  Большое село, ставки, на взгорке церковь.




Рядом с церковью находится немецкое кладбище. С начала девяностых ездят сюда родственники погибших из Германии. Ухаживает за ним "Народный союз Германии".



На двух плитах фамилии 199 солдат. Местная легенда гласит о том, что "немцев убили партизаны, когда те купались в ставке". И только во время моего последнего посещения Бронник посмотрел я на плитах дату гибели немецких  солдат и .... обомлел. 1 июля 1941 года. Понятно, никакими партизанами тут и не пахнет. Это разгар Дубненского сражения. Но, 199 человек, громадные потери для немцев летом 1941 года! Стал разбираться, что же произошло?  А вот что. Вот как описывают эти события немцы: 
"On 01 jul 1941 on the road Klewan - Broniki roughly 180 german soldiers (7./IR.35 (mot), 6/I.R. 119 (mot) and 5./A.R. 60) were taken as POW and later murdered. Could someone help me with regards to the actions that led to the situation before mentioned?. which soviets units were involved?. I'm interested in the engagement and to find out how nearly one full company was taken as pow in spite of the soviet troops were surprised in the beginning of Barbarossa. 

Here the Heer report:Vgl. Fernschreiben vom 8. Juli 1941 an A.O.K. 6 (Armeeoberkommando): "Nach Meldung des III.A.K. (Armeekorps) sind am 30. Juni 150 deutsche Soldaten der 25. I.D.Mot. in russischer Gefangenschaft ermordet worden. Weitere Meldungen liegen in zwei anderen Fällen vor. Berichte werden nachgereicht." Panzergruppe 1,Ic, BA-MA, Tagesmeldungen des A. O. K. 6, 15623/14, S. 155 "

Суть вкратце такова, что 180 пленных немцев из 25.ID(mot) были убиты на дороге Клевань-Бронники.

Нашлось и более литературное описание:

"1 июля 1941 года, через 9 дней после начала кампании, 180 человек из 35-го пехотного полка, 119-го пехотного пол­ка и артиллерийских частей в результате внезапной атаки русских попали в плен на Украине в районе дороги Кле­вань-Бронники. Всем пленным было приказано отойти с дороги в поле и там раздеться догола. Ефрейтор Карл Егер принялся поспешно стаскивать с себя обмундирование.

«Нам было велено отдать все ценные вещи, имевшиеся у нас, и вывернуть наизнанку карманы». Как правило, захваченные в плен не заставляют упрашивать себя, поскольку опасаются за жизнь. Раненым бьmо не так легко раздеться. Егер вспо­минает, как один унтер-офицер, ефрейтор Курц мучился, 
пытаясь одной рукой (вторая бьmа ранена) расстегнуть ре­мень. К ужасу Егера, ефрейтор Курц получил за неповорот­ливость «удар красноармейским штыком в шею - конец штыка вышел через рот». Остальные в испуге стали разде­ваться, невзирая на боль от ран. Еще нескольких солдат крас­ноармейцы подгоняли ударами прикладов в голову. После этого немцев, разбив на группы по 10-15 человек, вывели на дорогу и приказали следовать на север. Многие бьmи полураздеты, а «несколько человек так и шли, в чем мать ро­дила», вспоминает Егер. Старший рядовой пехоты Виль­гельм Мецгер вспоминает: «Русские ... все у нас отобрали -
обручальные кольца, часы, портмоне, форменные знаки различия, а также носки, сапоги, нательные рубахИ». Рядо­вому Герману Хайсу, как и остальным, связали за спиной руки и потом повели куда-то через густой клевер. Хайс: 
«Русский солдат ткнул меня штыком в грудь ... потом еще раз семь в спину. Я лежал неподвижно, как труп. Русские по­думали, что прикончили меня ... Я слышал стоны моих товари­щей и тут же потерял сознание». 

«Внезапно русские открыли по нам огонь», - рассказы­вает рядовой Михаэль Беер. Автоматные и пулеметные оче­реди хлестнули по группам полуодетых немецких пленных. 

Карл Егер; оглянувшись, увидел, что русские расстреливают идущих позади. «Первые выстрелы вызвали панику, и я в суматохе сумел убежать», - говорит Егер. Потом русские стали забрасывать пленных офицеров и унтер-офицеров гранатами. Их всех измочалило осколками. 

На следующее утро пехотинцы при поддержке танков 25-й дивизии обнаружили 153 полураздетых трупа. У 14 че­ловек были отрезаны половые органы. Среди убитых обна­ружили чудом выжившего тяжелораненого Германа Хайса. 
Ему была оказана помощь, и он пришел в себя. Большинс­тво из взятых в плен были мертвы, выжили лишь немногие, и то часть их скончалась позже от ран. Выжить удалось лишь двенадцати из 153 солдат."
 И фотографии:

Жуткие кадры. Это событие на долгие годы стало одним из примеров "советских военных преступлений". Немцы сняли даже документальный фильм, его можно найти на youtube.  

Что же произошло? Почему красноармейцы поступили так жестоко? 

Что это за советская часть? На этот вопрос ответ найти не сложно. Это 20 танковая дивизия 9 мехкорпуса. 

mechcorps.rkka.ru/files/mechcorps/pages/9_meh.htm 

"20-я танковая дивизия, отразив вечером 30 июня атаку частей 25-й моторизованной и 14-й танковой дивизий в районе Оржева, с утра 1 июля перешла в наступление с рубежа Клевань, Оржев и, отбросив части противника, к 15 часам 1 июля продвинулась на 10-12 км, овладела рубежом Белюв, Бронники, уничтожив в этом бою до 1 тыс. человек противника, 10 танков, 2 артбатареи, но и сама потеряла при этом до 200 человек убитыми и ранеными. К исходу дня 1 июля 20-я танковая дивизия по приказу командира 9-го мехкорпуса отошла в исходное положение."

По сути дела дивизия прорывалась из окружения. Но все равно оправдание сомнительное... Однако, все объясняет вот эта заметка из газеты "Менделеевец", № 8, май 2003. Привожу ее полностью:

"Н.Н.Рохлин
ДВА ЧАСА ВОЙНЫ
(материал в газете дан в сокращении)

Шел седьмой или восьмой день Великой Отечественной войны. После первых удачных и не совсем удачных, но каждый раз ожесточенных встречных боев в районе городов Дубно и Ровно на Западной Украине, наш 43-й отдельный разведывательный батальон 43-й танковой дивизии остановился на реке Горынь. Противник, преодолев сопротивление пограничников и войск приграничных частей Красной Армии, получил возможность колоннами продвигаться по шоссейным и проселочным дорогам, лишь временами встречая на своем пути наши преимущественно танковые или артиллерийские засады. Элемент внезапности таких встреч всегда приводил к серьезным потерям противника в живой силе и технике, наносил врагу моральный ущерб, сбивал его военную спесь и боевой дух, о чем свидетельствовали показания плененных немецких солдат. Правда, не всех: некоторые еще петушились.

Как и все предыдущие, день обещал быть солнечным и жарким. Жара давала себя почувствовать с самого утра. В то утро на командном пункте батальона оставался один наш танк с вновь сформированным экипажем в составе командира танка ефрейтора Николая Рохлина, механика-водителя сержанта Владимира Чукова и башенного стрелка красноармейца Валерия Балакирева.

К машине подошел командир батальона.

- Экипаж, слушай боевой приказ!

Разложив топографическую карту на передней броне танка, командир батальона продолжал:

- Двигаться вдоль шоссе Александрия - Клевань, - комбат показал на карте маршрут движения, -до железнодорожной станции Клевань. Дорога могут быть заминированы нашими саперами или диверсионными группами противника. Поэтому двигаться на расстоянии 100 - 150 метров от шоссе, вдоль его полотна. Производить тщательный осмотр дорог, пересекающих маршрут движения. В случае обнаружения мин их не расстреливать -искать проходы, оставляя метки для ускорения обратного движения. При обратном движении -снова проверять отсутствие мин на поперечных дорогах между ранее установленными метками.

По имеющимся данным, на станции Клевань находятся наши войска, но обстановка часто меняется. Поэтому подходить к станции осторожно, скрытно. При обнаружении противника на станции или на подходе к ней - в бой вступать только в крайнем случае. По возможности определить род войск, характер и количество техники и живой силы противника, номера и опознавательные знаки на бортах машин и немедленно возвращаться в штаб. В любом случае доложить результаты разведки до 12.00. В 12.00 изменяется пропуск и отзыв. Кроме того, в 12.00 - штаб батальона меняет место своей дислокации.

Заканчивая постановку задачи, В.С.Архипов снова повторил любимые им слова великого полководца А.В.Суворова, что одна минута решает исход баталии, один час -исход кампании, один день -судьбу государства.

- Две минуты вам для изучения особенностей маршрута.

"Экзамен" по характеру маршрута мы сдали успешно. Запомнили все поперечные дороги, расположение населенных пунктов по обеим сторонам пути следования, возвышенности, овраги, лесные полосы, перелески... Еще раз повторили задачу, и комбат сообщил нам пропуск и отзыв. Все предельно ясно.

Итак, мы на марше. Что может быть проще выполнения поставленной перед нами сегодня задачи. Времени для выполнения, казалось, было достаточно: до станции Клевань около 20 километров. Это расстояние вполне можно преодолеть за один час. Столько же - на обратное движение. Чтобы прибыть для доклада к 12.00, остается еще около 20 - 25 минут: это время для сбора разведданных. Значит, можно действовать спокойно, без спешки.

На маршруте движения серьезных препятствий не встретилось. Не было и вражеских самолетов. И вот перед нами панорама железнодорожной станции Клевань. Внимательно, метр за метром осматриваю ее сквозь танковый прицел: станция безлюдна, на железнодорожных путях ни вагонов, ни паровозов... Это настораживает... Заглушили мотор... Тишина...

Разведка ведется не только визуально, но и на слух. Крики людей, лай собак, рев скота, одиночные и автоматные выстрелы свидетельствуют, что в населенном пункте противник. А здесь -тихо...

Но вот слева, со стороны солнца, появились два вражеских истребителя - мессершмитт-109. Прошли над станцией, развернулись в сторону солнца и оттуда один за другим пошли в пике. Но не на станцию... Левее... значит там наши, там мы сможем узнать обстановку. Это облегчало и ускоряло выполнение нашего задания.

Сбросив бомбы и обстреляв из пушек и пулеметов выбранные цели, истребители на бреющем полете прошли над станционными строениями и, развернувшись влево, стали круто набирать высоту. Несомненно, готовился второй заход на бомбежку. Но почему молчат наши зенитки, не слышно пулеметных, даже винтовочных выстрелов? Что там, за высокой железнодорожной насыпью?

Заглушили мотор. Прислушиваемся. В наступившей после бомбежки тишине из-за насыпи доносятся непонятные звуки: то ли это горловое пение, то ли кто-то неумело настраивает вконец расстроенную виолончель. Осматриваем местность. Оседающая после бомбардировки пыль постепенно открывает перед нами лежащие под откосом на нашей стороне насыпи догорающие остовы железнодорожных вагонов, перевернутый вверх колесами паровоз... Обстановка совершенно не ясна: если по ту сторон}' насыпи наши войска -это их бомбили фашистские самолеты, то по эту ее сторону должен быть противник... А его не видно... И почему противник не идет в наступление после авиационной подготовки?.. И что за "музыка" за насыпью?..

А стрелки часов неумолимо движутся вперед, и в голове назойливая мысль: время... время... Надо срочно принимать решение. До боли в глазах я сквозь оптический прицел танка, а Балакирев и Чуков - через смотровые щели придирчиво всматриваемся в каждый кустик, в каждый бугорок... Ошибок и промахов быть не должно. До 12.00 оставалось чуть больше часа... А еще нужно разведать, что там - за насыпью. Решай! Решай, командир! Твой доклад ждет командование! На раздумье времени не осталось...

Открыл верхний люк, выставил из него танковый шлем. Тишина... Встал на башне в полный рост, еще раз осмотрел местность: ничего подозрительного. Только -непонятные звуки... И... запахи... Отдаю приказание экипажу:

- Иду в разведку. Оставляю за себя красноармейца Балакирева. Сержант Чуков остается на месте, ведет наблюдение за обстановкой, готовит машину к обратному движению. В случае обнаружения противника -сигнализирует выстрелом из пистолета. Балакирев берет взятую нами на танк трехлинейку и прикрывает меня огнем в случае возможного нападения противника.

Вместе с Валерием карабкаемся по крутому склону насыпи. Ложимся. Поднимаем над собой танковый шлем, стараемся кашлем и свистом привлечь к себе внимание противника, возможно скрывающегося за насыпью: никакой ответной реакции...

Поднимаюсь на насыпи в полный рост и -обомлел... Стали ватными ноги... подкашиваются... Захотелось упасть, провалиться сквозь землю... Задыхаюсь... А кровь, приливая к голове, стучит в затылок тяжелым молотом, выталкивает глаза из орбит... Ужас...

Первая инстинктивная реакция - бежать! Скорее бежать отсюда... В танк... В танк... И мчаться во весь опор подальше от этой жути... В штаб... С докладом... А что докладывать? Испугался?.. Убежал?.. Сколько это длилось: наверное, не долго, но казалось, что прошла вечность...

А в голове: ...время, ...время! Одна минута решает судьбу баталии... Нас ждут! Ждут! От нашего доклада зависит судьба... Принимай решение, командир: за тебя здесь никто не решит! Собрав всю волю, прихожу в себя... Предо мной -снова ад... не простой -кромешный... Не хотелось верить своим глазам... Все казалось страшным сном...

Между частично скошенными бомбежками деревьями когда-то зеленой прирельсовой полосы на носилках и без них, прямо на траве, засыпанные землей и пылью, заваленные ветками и стволами деревьев, разбросанных очередной бомбежкой, лежали тяжело раненые наши бойцы - красноармейцы, сержанты, командиры, политработники... Не один... Не два... Не сто... Много... Много сотен... Это их мольбы о помощи, проклятья, ругань, стоны, молитвы, слившиеся воедино, доносились до нас из-за насыпи. Среди раненых бойцов мог быть и лучший друг моего детства Миша (Михаил Матвеевич) Глазов. Он служил в пехоте именно в этих краях - в г.Луцке - и, как и я, должен был демобилизоваться летом или осенью... Но тут... война... Эх, Миша, Миша!..

Между лежащих рядами раненых, не обращая на нас внимания, со шприцами в руках и сумками с красными крестами, перемещались занятые своими профессиональными делами медицинские работники: две женщины, а вдали -мужчина, наверное, врач. Подбежал к ближайшей из них: два кубика на петлицах -военфельдшер. Представился, рассказал о своей задаче. Попросил рассказать, что случилось. Устремив вдаль поверх моего плеча усталый невидящий взгляд, чуть прикрыв бессонные глаза, девушка, как бы вспоминая, начала свой рассказ.

- На подходе к станции Клевань в позапрошлую ночь фашистские самолеты разбомбили санитарный эшелон с тяжело ранеными бойцами. Силами уцелевшей после бомбардировки части медицинского и обслуживающего персонала произведена эвакуация раненых в прирельсовую посадку. На рассвете к месту катастрофы подошел еще один эшелон с ранеными. Так как дальнейшее продвижение по железной дороге оказалось невозможным, было принято решение перенести в посадку раненых из второго эшелона. Несмотря на четко видимые огромные полотнища с красными крестами, разложенные по обеим сторонам посадки, бомбардировки и обстрелы из пушек и пулеметов продолжаются регулярно через каждые два часа. Днем и ночью. Погиб почти весь персонал - санитары, фельдшеры, медицинские сестры, врачи, повара. Полностью сгорели медикаменты и продовольствие. Раненые не получают пищу более суток. Некому оказывать им элементарную помощь.

Для чего на плечах пустые санитарные сумки, а в руках шприцы? Это психотерапия: даже простое прикосновение иглой к телу вызывало у больных чувство облегчения: нас не забыли...

Поблагодарив медсестру за информацию, я обещал немедленно все доложить командованию. Как сумел -ободрил. И -бегом к танку! Бывают, оказывается, необъяснимые явления: молнией мелькнуло что-то перед моим лицом. Обернулся: как два ярких, почему-то голубых луча прожектора осветили меня и... погасли. А за ними... полные мольбы глаза лежащего на земле юноши, почти мальчика, голубые-голубые, как у Миши. Они ярко контрастировали с этой ужасной обстановкой. Губы юноши что-то шептали... Я опустился на колени, согнал с его лица и ран назойливых мух... Он не мог этого сделать: у него не было рук... и ног -тоже... не было... Смахнул пыль с его лица: нет -не Миша. Но от этого не легче... Приблизил, почти прижался ухом к его пересохшим губам... И тут поразил меня третий моральный удар... Юноша чуть слышно умолял: "Братишка, пристрели!.."

Как ушат ледяной воды, внезапно вылитый за шиворот, сакраментальные слова юноши привели меня в чувство: вскочил, выпрямился во весь рост и, что есть силы, командирским голосом заорал:

- Ребята! Герои! Держитесь! Я - танкист. Разведчик. Имею задачу определить местоположение противника. Мой танк ожидает меня здесь, за насыпью. Противника поблизости нет. Через час я буду в штабе. Доложу обстановку. Командование не оставит вас в беде. Вы стойко сражались на фронте! Вы - герои! Держитесь, ребятки! Держитесь, дорогие!

Но... время! Время! До 12.00 остался один час. Надо спешить... Бегом направился к танку. От всего перенесенного я обалдел. Казалось, трех моральных ударов за считанные минуты было достаточно. Так, нет же: кто-то запел "Интернационал"...

Мне, военнослужащему Красной Армии, услышав исполняемый на последнем дыхании красивым баритоном Государственный Гимн нашей страны, вытянуться бы в струнку, приложить руку к краю пилотки, отдавая честь своей Родине, и замереть так, пока звучит Гимн, подойти к исполнителю, обнять, расцеловать его... ободрить... хотя бы запомнить его фамилию... А я... что есть духу, без оглядки, скачу к насыпи, карабкаюсь по ее склону наверх... ухожу... драпаю... Хорош же ты, солдат, оставляющий в беде своих братьев по оружию... До сих пор, вот уже более шестидесяти лет, я с чувством угрызения совести бледнею и краснею, вспоминая этот эпизод -те всего несколько десятков метров своего "боевого пути" по длинным дорогам Великой Отечественной войны. Кто же мог в те минуты знать, что я выполняю боевой приказ... А в ушах, перебивая все другие ощущения, звучат напутственные слова комбата: "...одна минута решает судьбу баталии..." А, может быть, и судьбу тех, кого я оставляю за своей спиной...

Поднимая за собой тучи пыли, несется танк туда, где нас ждут, где без нашего доклада, наверное, не могут принять очередное важное решение. Механик-водитель Чуков выжимает из техники все возможное...

Мы с Валерием, высунувшись из люков почти по пояс, болтаемся поверх башни в разные стороны, наблюдаем за воздухом и окружающей местностью. А из головы не выходит жуткая картина только что пережитого...

Вдруг... закрутился танк на месте... Еще не легче -соскочила гусеница... В другое время это не беда: пять-семь минут -и все в порядке. А теперь, когда в нашем распоряжении считанные минуты, это - чрезвычайное происшествие - yгроза выполнению боевого приказа... И снова в голове: "...минута решает судьбу баталии..."

Мигом выскакиваем из танка, подтаскиваем к нему свалившуюся гусеницу. И тут... просвистели поверх голов пули кем-то выпущенной в нашу сторону пулеметной очереди... Это стрелял мотоциклист. Не наш: в немецкой каске, в не нашей форме -фашист. От стоял, оседлав мотоцикл, в каких-нибудь двухстах метрах позади нас на гребне бугра и, чтобы мы обратили на него внимание, пустил пулеметную очередь над нашими головами. Он махал нам руками, предлагая к нему подойти.

Я мигом очутился в башне: вот когда пригодилась практика посадки и высадки из танка, так нелюбимая нами в мирное время, казавшаяся издевательством над солдатом, но благодаря настойчивости наших командиров доведенная до установленного норматива -шести секунд. За эти секунды ни один снайпер не успеет сделать прицельного выстрела. Много пота пролили мы, отрабатывая эту задачу, зато теперь - это жизнь.

"Приглашение" фашиста сдаться в плен не осталось без внимания. Пока я, готовясь ответить огнем, разворачивал башню в его сторону, Чуков и Балакирев сообщили фашисту наше решение, помахав кулаком правой руки, предварительно обхватив ее левой повыше локтя: вот тебе, гадина!

Готовый открыть огонь, мотоциклиста я не обнаружил.

- Где он? -кричу из башни.

- Развернулся и исчез за бугром.

Врешь, милый. Никуда ты не уйдешь. Все равно появишься: захватить танк, пусть даже с мертвым экипажем - разве это не заманчиво для тебя?

И он появился, но уже левее, как раз в поле зрения моего прицела. Осталось только чуть-чуть подвернуть башню и нажать педаль. Не знаю, как он сам, но мотоцикл вспыхнул моментально. Это удача!

Наверное, мы перекрыли все временные нормативы надевания гусеницы, и наш танк снова в движении. Спешим.

Возня с гусеницей и дуэль с вражеским пулеметчиком отвлекли нас от тяжелых мыслей о только что пережитой трагедии. Теперь они снова вернулись. И вдруг... внезапная догадка! Мотоциклист... мотоциклист!!! Да! Мы его уничтожили... Но ведь это не все... Кто-кто, а мы, разведчики, должны знать и знаем, что одиночный мотоциклист - это разведка: за мотоциклистом на расстоянии зрительной связи следует разведдозор, за ним - разведотряд и далее - основная колонна противника. Враг идет следом за нами, не встречая сопротивления. Судя по времени, он уже на подходе к станции или на самой станции Клевань... Враг - у нас "на хвосте".

На шоссе, вдоль полотна которого на заданном расстоянии по пашне двигался наш танк, появился мотоциклист. Но не с вражеской -с нашей стороны. Мы его узнали еще издали: это, конечно, Леха (Алексей Иванович) Молдован, наш разведчик, в неизменном своем всегда покрытом густым слоем пыли комбинезоне и танковом шлеме. Он машет нам обеими руками, как пропеллером, призывает ускорить и без того быстрое движение. Комбат послал Леху встретить нас, показать, что для ускорения движения можно выехать на шоссе.

- Доклад комбату был по-военному кратким. Всего несколько фраз. Без эмоций. Эмоции были потом...

Комбат объявил нам благодарность за службу, и всегда мужественное лицо его стало суровым.

По-прежнему в безоблачном небе ярко светило достигшее зенита солнце... Пошла вторая половина седьмого или восьмого дня Великой Отечественной войны..."

Именно Клевань была исходной позицией для бойцов 20тд во время их атаки на Бронники. Как говорится, что посеешь, то и пожнешь.