Русская и польская армия после Заграничного похода: судьбы, реформы, последствия
Керсновский А.А. История Русской армии.
Часть (Том) 2
Глава VII. Cвященный союз и военные поселения
* * *
По возвращении из заграничного похода русская армия состояла из 33 пехотных и 17 кавалерийских дивизий. Пехота: 1 — 2 гвардейские, 1 — 3 гренадерские, 1 — 28 пехотные дивизии. Конница: 1 гвардейская, 3 кирасирских, 4 драгунских, 4 уланских, 3 гусарских, 2 конноегерских дивизии. Пехотные дивизии были все в 6 полков, кроме гвардейских. Третьи бригады были егерские (в гренадерских дивизиях карабинерные). Кавалерийские дивизии были в 4 полка одинакового подразделения (драгунские, уланские и так далее). [16]
Высшим соединением были корпуса — Гвардейский, гренадерский, I — VII пехотные, отдельные Финляндский и Грузинский (в 1816 году наименованный Кавказским). В состав корпусов не входили войска на Оренбургской линии и в Сибири. Каждый корпус должен был состоять из 3 пехотных, 1 кавалерийской и 1 артиллерийской дивизии. Гренадерский корпус был поселен в Новгородской губернии, I — V составили 1-ю армию (со штабом в Василькове Киевской губернии), VI — VII — 2-ю армию (со штабом в Тульчине Подольской губернии). Главная масса войск была расположена, таким образом, на запад от Днепра. Кавалерийские дивизии, не вошедшие в состав «пехотных корпусов», были сведены по две в резервные кавалерийские корпуса (I — V), расположенные в центральных губерниях и Малороссии.
Общая численность армии к 1825 году достигла 924000 человек, втрое больше того, что застал Александр по вступлении на престол.
Офицерский корпус характеризовался сплоченностью и высоким товарищеским духом. Беспримерные десятилетние походы сплотили в одну семью офицерство не только одного полка, но и дивизии и даже всей армии. Этому способствовало и то, что до девяти десятых обер-офицеров были холостые (женились обычно с майорским чином).
Состав офицерского корпуса был разнородный: наряду с высококультурными людьми попадались совершенно необразованные, подчас безграмотные, особенно после усиленных производств из нижних чинов. Из инспекторского отчета по 7-му карабинерскому полку за 1825 год:
«Штабс-капитан Бедуров читает изрядно, а пишет худо. Поручик Ерусалимский читает и пишет хорошо... Поручик Оников читает и пишет порядочно... Прапорщик князь Макаев за безграмотностью обойден в чине...» Пренебрежение к наукам и книгам считалось, впрочем, признаком молодчества. Великий князь Михаил Павлович{14}, например, закончив учение, заколотил свой книжный шкаф гвоздями. О «вреде» науки для армии особенно красноречиво пишет пресловутый Жозеф де Местр, иезуит, развративший тогдашнее русское общество и долгое время «persona grata» при дворе: «Военные отнюдь не должны, да и не могут быть учеными... Весьма кстати было замечено во Франции, что никогда не случалось моряку-академику захватить вражеский фрегат. Для армии в совокупности наука не только недосягаема, но даже вредна. Наука из военного делает домоседа, лентяя, она почти всегда лишает того [18] беззаветного мужества и удали, от которых зависит успех на войне». Пренебрежение к науке особенно сильно было до двенадцатого года (в те времена, по свидетельству современника, генерала Маевского, военная наука была у нас «в диком состоянии»).
Главным очагом просвещения в армии явилось Училище колонновожатых{15}, основанное в 1815 году в Москве Николаем Муравьевым, и Свита Его Величества по квартирмейстерской части — предмет неустанных забот Волконского{16}. Свита эта основана в 1803 году в составе 103 человек. Ею заведывал до 1810 года генерал Сухтелен{17}, а с 1810-го по 1823 год князь П. М. Волконский. В 1814 году в ней уже считалось 217 человек, а в 1825 году — 317. Звание колонновожатого отнюдь не было офицерским — это были кандидаты в офицеры Свиты.
Александр I восстановил торжественным манифестом 9 мая 1815 года Польское королевство на началах полной автономии, со своим Сеймом, законодательством, монетной системой и вооруженными силами. Введены были польские ордена Белого Орла и Святого Станислава. Государь принял титул короля польского. Наместником же в Варшаву и главнокомандующим польской армией был назначен цесаревич Константин Павлович.
Ядро этой новоучрежденной польской армии составили польские легионы наполеоновских войск. Поляки приняли эту царскую милость как нечто совершенно должное и похвалялись перед русскими, что вот возвращаются в отчизну с распущенными знаменами и барабанным боем, ничуть не побежденные «москалями».
Польская армия составила 3 пехотные и 3 кавалерийские дивизии в 4 полка, строевым составом в 35000 сабель и штыков{18}. Пехотные полки были линейные и егерские (те и другие номерные), кавалерийские-уланские и конноегерские. Командный состав, командный язык — все было польское, уставы русские, но переведенные на польский. Вообще это была иностранная армия, подчиненная русскому главнокомандующему.
В 1817 году из уроженцев Западного края был сформирован Литовский корпус в составе 2 пехотных дивизий, 1 уланской дивизии и Литовской гренадерской бригады и подчинен цесаревичу.
Литовский корпус составлял как бы промежуточное звено между польскими и русскими войсками. Полки Литовского корпуса носили имена западнорусских городов и областей. Это всем нам известные славные полки 13-й и 14-й дивизий (тогда 27-й и 28-й дивизий). [19]
Гренадерская бригада — Несвижский и Самогитский полки. Войска корпуса имели желтый с серебром прибор. Командный язык был русский, но огромное большинство офицерского состава из поляков и ополяченной, «смотревшей на Варшаву» шляхты. В 1830 году Литовский корпус наименован VI корпусом.
Наконец, у цесаревича в Варшаве имелся и русский отряд в составе 2 пехотных полков и сводно-гвардейской кавалерийской дивизии. Пехотные Лейб-Гвардии полки — Литовский и Волынский (Волынский развернут из Финляндского). Кавалерийская дивизия — Лейб-Гвардии полки уланский Его Величества, Гродненский гусарский, Подольский кирасирский и Польский гвардейский конноегерский.
Сын Императора Павла, но и ученик Суворова — цесаревич Константин с любовью к «фрунту» сочетал и любовь к войскам. Он добивался выдающихся результатов по строевой части не дрессировкой, а воспитанием, действуя на самолюбие войск, возбуждая соревнование русских и польских частей. Одновременно цесаревич обращал внимание и на полевую подготовку своей армии. Едва не утонув в итальянский поход в неудачном деле при Бассиньяно, он обращал особенное внимание на плаванье, и в этом отношении его войска достигли необычайной виртуозности — пехота, например, переплывала широкую и быструю Вислу побатальонно, стоя, с соблюдением равнения. Стараниями цесаревича польская армия за пятнадцать лет была доведена до высокой степени строевой и боевой подготовки, что и показала нам при Грохове и Дембе-Вельке... Особенным расположением цесаревича пользовался 4-й линейный полк — знаменитые «чвартаки», отпетые головы, но и самые лихие строевики во всей армии. Весь в отца — Константин Павлович с крайней запальчивостью сочетал редкую чуткость и рыцарский образ мыслей и поступков. Однажды, произведя развод батальону 3-го линейного полка, цесаревич, за что-то рассердившись на молодого субалтерна по фамилии Щуцкий, приказал ему взять солдатское ружье и стать в ряды. Офицеры полка оскорбились этим, и вечером на собрании, в присутствии начальника дивизии, Щуцкий заявил о своем намерении вызвать цесаревича на дуэль. Начальник дивизии засадил тогда не в меру «гонорового» фендрика на гауптвахту. Иначе взглянул на это дело цесаревич. Узнав о происшествии, он немедленно же явился к арестованному в сопровождении своего начальника штаба генерала Куруты. «Явился сюда, [20] чтобы исполнить ваше желание, — заявил он Щуцкому. — Смотрите на меня не как на брата вашего монарха и не как на генерала, но как на товарища, который очень сожалеет, что оскорбил такого хорошего офицера. Все мои дела в порядке и генерал Курута{19} получил указания на случай моей смерти». Щуцкий заявил, что удовлетворен этим. «Если довольны, то обнимите меня!» — сказал Константин Павлович. Щуцкого немедленно выпустили, и цесаревич на следующий день, вызвав его перед фронт полка, извинился перед ним публично. Случай этот великолепно его характеризует. Но рыцарская его натура не была оценена поляками в полной мере. Видную роль играл начальник штаба цесаревича, генерал Курута — человек гуманный, но слишком «нестроевой», видный представитель масонства, сильно распространившегося в армии после заграничных походов.
Курута, сын константинопольского грека, воспитывался вместе с цесаревичем (которого Екатерина прочила в греческие императоры). Большой формалист, кабинетный деятель и феноменальный неряха, это был добрейший человек. Гневаясь на кого-либо из подчиненных, цесаревич сплошь да рядом отдавал ему приказания исключить со службы, посадить под арест такого-то. «Цицас, Ваше Величество», — неизменно отвечал Курута, а когда припадок гнева великого князя проходил, докладывал свое мнение о замене ареста или исключения со службы выговором без занесения оного в формуляр. Цесаревич неизменно с ним соглашался.
Александр I стремился на каждом шагу доказать полякам свое благоволение, венчавшись польской короной в 1817 году и лично открыв Сейм в 1818 году. Однако поляки, сами лишенные чувства великодушия, неспособны понимать это чувство в других. Милость эту они истолковывали как заигрывание с ними, как признак слабости России, тем более что Император Александр для привлечения сердец своих польских подданных применил уже известный нам по Парижу способ, подчеркнуто пренебрежительно относясь к русским.
«Поляки возмечтали о себе более, чем благоразумие сего дозволяло, — пишет Паскевич, бывший в 1818 году на варшавских торжествах, — и высокомерие свое постоянно выбалтывали, а русские молчаливо, но глубоко затаили оскорбленное национальное свое чувство. На одном из смотров подхожу я к графу Милорадовичу{20} и графу Остерману{21} (они тут же были, даже их держали в Варшаве, [21] как и нас, в черном теле, вероятно, также чтобы привлечь любовь польских генералов армии Наполеона) и спросил их: «Что из этого будет?» Граф Остерман ответил: «А вот что будет: что ты через десять лет со своей дивизией будешь их штурмом брать!» «Он ошибся на три года», — вспоминает об этом случае в своих мемуарах светлейший князь Варшавский...
Комментарии
Нашим современным Властям не худо бы помнить об этом.